У дядьки Евдокима – моего родного дядьки – всегда все не так. Живет он один, в маленьком домике на краю нашей деревни, и поэтому проведывать его мне выпадает редко: то занятий у меня много, то работы по двору невпроворот. Поэтому чаще (да, считай, каждый день!) он заходит к нам и подолгу беседует с отцом. Иногда они тихонько ныряют в старую баню, откуда после таких «посиделок» выходят веселые и улыбчиво-довольные.
Это непременно раздражает мать, а выливается на мне, потому что, как правило, оказывается, что батя вот уж как два часа «несет» матери воду из колодца, а я, «оболтус, якшаюсь, где и с кем попало, и не удосуживаюсь…» и так далее… Отсюда, как понимаете, дядькины визиты мне – не очень.
Но дядек, как говорится, не выбирают.
И, вот, как-то день, второй проходят, морозищи стоят аж за сорок, а дядьки Евдокима все нет и нет.
-- Сбегай к нему, – попросила, как-то вечером, не выдержав дядькиного отсутствия, мать. -- Не захворал бы.
«Черт бы его…», -- недовольно подумал я и поплелся на край села.
Колотун страшенный, люди уже и спать полегли – темень. Но в домике дядьки окошко тлеет. Отворил я скрипучую сенную дверь и, лапая во тьме, вместе с паром ввалился в теплый хлебный дух. Гляжу, сидит мой дядька у печи грустный-прегрустный.
-- Чего ты? – спрашиваю я. – Мать волнуется, мог бы и зайти после работы.
-- Кого там зайти! – отворотил он лицо от печи. – Не видишь: гусей я тушу.
-- Так не Новый же год! – удивился я. – Ты ж одного и нам обещал. Мать, вот тебе, пирожки передала, мог бы и обождать с гусями.
-- Обождать-обождать… -- недовольно проворчал он. – Обождал, уж.
-- А чо стряслось-то?
-- Да не стряслось ничего! Я вчера на работу наладился, смотрю: они стоят под сараем. Ну, думаю, стоят, так стоят. Сыпанул им набегу, да и на автобус. А к вечеру пришел – они, как стояли, так и стоят. Подошел я. Тронул одного, они так вдвоем и повалились! И кто их, чертей, знает, сколько они так простояли? Стал вспоминать, а они, поди, уж неделю, как так стоят! А я, дурья башка, все: сыпану, да пойду, сыпану, да пойду. Вот и застеклянели они, паразиты, насмерть. Неделю, уж, поди, мороженых гусей кормлю!
Смеялись мы с отцом и матерью долго на следующий день, а потом мне как всегда и «прилетело»:
-- Был бы у меня племяш путевый, -- сердито взглянул на меня дядька, -- мог бы и забежать, животину посмотреть. Морозяка-то вон, какой! А то я в город уезжаю затемно, затемно и обратно. Поди, разберись, живые они или уже в котелок просятся! Хорошо, что хоть корову еще не держу! Елы-палы-гусь-хрустальный…