Когда её привезли, все говорили: она поправится. Говорили: ничего страшного, не стоит переживать.
Так говорили сначала. Так же говорили в течение первого месяца.
Через месяц они уже молчали и прятали глаза.
Когда её привезли, она выглядела маленькой молоденькой девочкой, жизнерадостной и бойкой. К ней приходили её друзья. Часто бывала мать. Через месяц родители её друзей запретили приходить к ней. Мать тоже стала появляться реже.
Это всё потому, что через месяц на её голове не осталось ни единого волоса. Всё потому, что её руки стали синими от уколов и капельниц. Всё потому, что её рвало почти каждый час, а то и чаще. Тело стало совсем хиленьким, тощим.
Ей назначили кормление внутривенно.
Это всё было только через месяц после того, как её привезли в больницу. Через месяц.
Сейчас, по прошествии трёх месяцев, она не ходит. Она только лежит. Полуживой скелетик. Медсёстры боятся её. Её собственная мать боится её. Она мочится под себя.
Говорят, что смерть – это ужасно. Но, когда люди смотрят на неё в первый раз, то они говорят: «ужас». И эхо гуляет по коридорам больницы. Ужасающее эхо. «Ужас, ужас, у-ж-а-с…»
Врачи иногда заходят к ней, пытаются подбодрить, но она не улыбается больше. У неё нет сил улыбаться. Мышцы начинают отрафироваться от бездействия. Ей назначили процедуры, на которых медсестра вместе с одним из докторов двигают попеременно её конечности, для того, чтобы не появились пролежни. Им противно. Но это их работа.
Иногда эта маленькая девочка слышала то, что говорят другие. Она слышала: «скорей бы…бы…бы…умерла-ла-ла»… Она слышала. Слышала слишком много для ребёнка, чувствовала слишком много для ребёнка.
И вот, однажды пришёл врач. Тот самый, что при её приезде в больницу говорил ей и её маме: «Всё будет хорошо. Мы знаем как её лечить. Она скоро поправится». Девочке казалось, что она до сих пор слышала эхо слова «поправится»…
И вот этот самый врач пришёл, сел на край её кровати, и стал долго смотреть на неё. В палате пахло мочой, лекарствами и блевотой. Он долго смотрел в её глаза. Редко мигающие глаза ребёнка. А потом он сказал: «Ты только умирай скорее!» А потом он вышел.
Эхо от слов скорее не кружилось в голове. Она не слышала этого слова. Она слышала только слово «умирай». «У-м-и-р-а-й!»
Слёзы текли из её глаз. Она слышала только эхо. И ещё эхо от слова «эхо», которое звучало как смех Санты.
…
Через два месяца она поправилась. Все удивлялись. Никто не мог поверить своим глазам. Но через два месяца её выписали. Все были рады, или делали вид, что были рады за неё.
В день выписки из больницы девочка попросила ручку и листок бумаги. Она написала короткую записку тому врачу, который сказал ей эти злые слова в лицо, и отнесла в его кабинет, оставив её у него на столе.
В записке было всего четыре слова накорябанные ещё полностью неокрепшеё детской рукой. «Ты только умирай скорее»
Калека.
Чёрные ногти стучали по железному краешку кровати.
- Ты, вообще, понимаешь, что ты жить не должен!- каждое слово, словно удар ногтя.- Не ты конечно, виноват в том, что ты теперь такой какой есть. Но лучше бы ты не жил.
Обладательница этого голоса была одета в чёрные одежды. Мальчишеская причёска, движения парня, и всё же это была девушка. Многие могли бы даже сказать, что она удивительно красива.
Но голос. Голос был не реальным. Словно голос судьи, судьи безликого, словно демон в Аду оглашающий приговор и зачитывающий номер адского круга.
Лежащий в постели смотрел на неё широко раскрытыми, не мигающими глазами.
- Ты только мешаешь всем. Понимаешь? Персоналу, родным, мне мешаешь. Раздражаешь меня. Мне не хочется видеть твою трагедию. Пора умирать. Сделай милость.
Она обращалась на «ты» к незнакомому человеку, человеку на тридцать пять лет старшему её. Он молчал, смотрел, слушал.
В палате они были одни. Иногда в коридоре мелькали медсёстры и больные. Кто-то ходил куда-то. А она стояла и говорила страшные вещи.
- Я случайно здесь оказался, просто шёл мимо больницы. Думаю, зайду посмотрю, как тут люди лежат…,- ногти стучали, выбивая какую-то незамысловатую мелодию.
По щекам лежащего вдруг потекли слёзы. Он часто заморгал.
- Ну зачем это? Зачем плакать-то?! Ты же и без меня и так всё знаешь, и знал. Я просто правду тебе сказал, - она ухмыльнулась и покачала головой.
- Кто ты? – больной заговорил.
- Какая разница!
- Ты говоришь, словно демон какой-то, словно дьявол во плоти. Ты смерть? Зачем ты пришла ко мне? Мне рано ещё умирать!
Она засмеялась.
- Нет. Я не смерть!
- А почему ты говоришь о себе, словно о парне, хотя видно, что девчушка!
- Умри, больной. Скорей умри. Пообещай мне только, что скоро тебя не станет. А я пойду пока. Мне ещё другу подарок покупать. Может скажешь, что купить?
- Будь ты проклята! Я медсестёр сейчас позову, они милицию вызовут, мерзавка.
- Успокойся больной, ты не увидишь меня больше. Скажи, что другу купить?
Больной помолчал, посмотрел на её чёрные ногти, и сказал:
- Купи часы.
Она ухмыльнулась и сказала:
- Ты умирай только скорее. Чужое место занимаешь.
Чёрные ногти перестали барабанить, и она ушла.