Ты здесь чужая

Татьяна Хорн
Для меня самое интересное - это отсутствие снега, и тепло, и зеленая трава, и возможность идти с непокрытой головой, идти просто так - никуда. Конечно, это не что-то совсем уж необычное, но дома я так уже давно не брожу, да и такой сочной зеленой травы у нас в ноябре не бывает. И поэтому когда я брожу здесь по мощеным улицам, а ноги ноют от усталости и иногда моросит дождь - мне все равно хорошо.
Присев на скамейку, я вытягиваюсь и шевелю пальцами ног. Сразу вспоминаются эти "бесконечные" перелеты, благодаря которым запоминаешь города по их аэропортам, и ужасная головная боль, и что в самолете у меня тоже нестерпимо устают ноги, но совсем не так, как от ходьбы.
А еще вспомнилось дневное знакомство в кафе. Наступило время перерыва и почти пустой до этого зал мгновенно заполнился людьми и гулом голосов и шарканьем ног и запахом влажной от дождя одежды и вокруг "моего" столика выстроились три молодых человека с едой в руках.
"Да, здесь свободно. Садитесь, пожалуйста."
И вот я уже слушаю треп "доблестного Арно", который сам себя так представил, о "верном Олафе", который вегетарианец , и о Петере, который в свободное время поет в хоре. Немцы после первой же моей фразы по акценту слышат, что я "не местная", хотя дядя всякий раз с серьезным видом убеждает меня, что я говорю чище многих немцев. Он всегда говорит серьезно, особенно если шутит.
Доблестный Арно увязался показать мне Старый Рынок. Разговаривая, он сильно размахивал руками и сигаретой в одной из них и все порывался нести мой рюкзачок, пока я не надела его на плечи.
Рынок оказался не рынком, а маленькой площадью с башней посередине, украшенной часами и флюгером. Вдоль одной из сторон площади тянулась старинная каменная галерея, залитая светом и цветами. По словам Арно - это была конюшня, построенная еще (забыла при ком - Вильгельме II(?)) в (забыла в каком - XVII (?)) веке. Теперь в конюшне торговали цветами. Почему конюшня, в которой цветы, называется Старым Рынком - я не спросила.
В "конюшенном" баре мы выпили по чашке кофе. Он был крепкий, горячий и очень вкусный - такой обычно в барах не готовят, а подают какую-то дрянь В баре было темно, и было красивое местное освещение над столиками и почти не было посетителей. Мы сидели, и пили кофе, и разговаривали, и я подарила Арно пару непристойных русских анекдотов для его коллекции. Доблестный Арно не вытерпел и рассказал о своих выдающихся родственниках: о брате - большой шишке в университете, о жене - подруге жены президента чего-то там (?), о друге, живущем в Австралии и строящем яхты и еще о чем-то, но теперь я не помню. Арно было пора возвращаться к своим делам и на выходе из "конюшни" я купила веточку ландышей, чтобы узнать, как они пахнут. Можно сказать - никак.
На одной  из улиц  в  витрине  были  расклеены листовки какого-то политического (?) союза и фотографии митингов. На одной из фотографий был плакат с надписью: "Тебя здесь никто не встречает!".
За Старым Рынком оказался не менее старый замок, разрушенный и заросший травой. Через речку (?, ров (?)) вел подвешенный на канатах довольно длинный пешеходный мост. Сразу за мостом начинается парк, в котором росли дубы и везде среди старых листьев на земле лежали желуди. А еще я нашла несколько каштанов и  положила их в карман, к парочке желудей.

Когда вовсю припустил дождь, на улице сразу стало ужасно мокро и стемнело. Я забралась в первый же автобус, даже не взглянув на маршрут. Вскоре мы по мосту переехали через небольшую речку, но я не разглядела названия. На соседнем сиденье две пожилых немки разговаривали, как я поняла, о дочери одной из них. Проехав минут пятнадцать и видя в окно, что дождь стих, я вышла.
Чужие города и города, где ты первый раз, пусть даже они и не совсем чужие, и города, в которых ты так и не побываешь за всю свою жизнь, совсем не такие, как те, которые ты хорошо знаешь или в которых живешь. Они реальны, и существуют, и ты их видишь, и в них живут люди, и спят в своих домах, и работают, и занимаются любовью, но это все проходит мимо тебя, никак тебя не задевает, не берет "в свои", как ни старайся. И даже если любишь, что на церквах вместо крестов могут быть петухи, и даже если тебе нравится изучать их необычную для тебя архитектуру и даже если ходить по их кладбищам и развалинам, то все равно они остаются чужими и пусть, уезжая, ты знаешь, как выглядит там ратушная площадь, и что в кофейнях там иногда закрывают двери и нет вывесок и надо стучать, чтобы тебя впустили, и помнишь, какая цветом черепица на понравившемся тебе доме и собирается не забыть их названия - все равно....

Здесь тоже короткие дни и темнеет так же рано, как у нас. Уже при фонарях я села за столик, стоящий на мостовой. Из дверей вышел официант в белом переднике и попросил пройти вовнутрь.
"Здесь не обслуживается! Пройдите, пожалуйста, в зал"
"Я просто посижу"
Он с сомнением посмотрел на меня, на небо.
"Может быть вам что-то предложить?"
"Чай"
Через минуту на подносе он принес чайник, стакан, ложку, сахар и пару салфеток. Когда он стал наливать чай, стакан лопнул и чай разлился по мокрому столу.
"Чай горячий, а на улице холодно, вот стакан и лопнул" - покачал официант головой, осторожно сложив стекло на поднос.
"Нужна чашка" - сказала я.
И я пила чай при фонарях, а с большого матерчатого зонта на стол время от времени падали капли дождя.

Вот так, бродя по городу, я узнала, что соловей, умеющий петь, как ни одна из птиц, чуть ли не самая невзрачная птичка на свете, и что дорога ведущая к крепости обычно вела вдоль стены так, чтобы открытый, незащищенный щитом, бок всадника находился под обстрелом. Но чаще просто ходишь и ничего не узнаешь и думаешь, что ты и приехала-то сюда "низачем" - просто ходить и смотреть. Просто ходить и смотреть, или сидеть на скамейке у кипарисов, стараясь не спугнуть голубей, и слушать, как часы на ратуше отбивают четыре, и наблюдать, как облака цепляются за флюгер и думать о том, что ты здесь чужая.