Вся его Сила ушла, даже рубин в мозгу потух как не было. Тело, изменённое под Силу, теперь смогло лишь одно: притупить восприятие, залить безмолвием кипящие воспоминания о гибели людей, и оставить в результате не человека - огрызок человека, способный лишь на самость, на руководство собственным "Я".
Хураганья, защищённая давно и прочно ощущением жизни во сне, сейчас была повреждена значительно больше и почти потеряла волю к жизни. Покорность и самоуничижение вдруг стали основой этой гордой женщины, и она стала походить на робота: механические слова и мысли, механические эмоции на фоне плещущегося отчаяния...
- Уходим! - буркнул Генза. - Без неё! Нельзя здесь оставаться. Скоро из города начнут приходить. Наверняка кто-то что-то увидел со стен. Таможенники тоже не только на дорогу смотрят. Надо уходить.
Аннелора цеплялась за Гензу, и он осторожно разжимал её пальцы.
- Нельзя! - сказала ей Хураганья. - Запрещено касаться Стриженого. Ты не можешь идти с нами.
- Могу! - нагло ответила девчонка. - Ты же за ним таскаешься. Стриженый! Ха! Любого можно нарядить.
Она подняла руки над головой, сцепив их в замок, и потянулась, хищно, по-кошачьи оскалившись. Волна желания ударила Гензу, зацепив и Хураганью.
- Уходи! - резко сказала она. - Тебе с нами не место!
Они быстрым шагом дошли до леса и канули в иолях.
Аннелора постояла, оглядываясь, и двинулась за ними.
Сияло солнце, озаряя чёрные тени погибших людей. Ни тучки. Ни облачка.
***
Люди стояли вокруг чёрного пятна на месте ярмарки. Молчали. Кто-то бродил от тени к тени в поисках своих. Кто-то плакал навзрыд, беспомощно тряся головой... Кто-то не верил. Не бывает такого. Люди не становятся тенями. Они ушли, пропали, их захватили в плен враги... Какие враги? Не было таких в их времена... сказки только. А в сказках были и тени. Тени людей.
Красная дир-ваши обошла круг, словно трогая границы левой рукой, потом - правой.
- Са-та'на, - тихо сказала она. - Упаси нас Святая Хураганья. Вон её куколка!
В центре круга слабо поблёскивал зелёным пустой чехлик. Будь здесь Генза, он бы опознал в его чертах одну из близнецов. Кого? Анне? Лорхен?
Их мать звали Мариэлла. Кем она была? Мари? Эллой? Теперь не узнать: прошлый День Скорби забыт, и лишь отверженное племя дир-ваши хранит о нём память, одним лишь этим разрушив связи с остальными людьми...
В памяти людей осталось лишь имя Са-та'на. и - страх.
Са-та'на строила тело-отпечаток, и рождалась у человеческой матери одним из близнецов. Тысячелетия требовались ей, чтобы созреть для размножения, - и огромная дань человеческих смертей. Погибая сама в ядерном огне, она включала свою программу-отпечаток, и та покидала тело, переходила в тело другого близнеца. Тем самым оба близнеца были задействованы в её размножении, и обнаружить, в каком из них гнездилась матрица жуткой твари, не было возможности.
Всегда гибель материнской особи сопровождалась ядерным взрывом при большом скоплении людей. Всегда хитрая тварь обосновывала свою гибель тем, что её не любят. А потом - личинка много тысяч лет бродила по Трилору, постепенно вымещая человеческое тело, и искала время и место для своей гибели.
Люди это знали из сказок, но давно уже не считали былью. Однако отец Анне и Лорхен чувствовал инакость дочерей, и забрал Анне, чтобы разделить близнецов и не дать свершиться рождению Са-та'ны. Помогла его подруга детства, признав, что девочки слишком чужды миру...
Однако не всё может человек: отец скучал по Лорхен и допустил встречу.
Этот переход не был полным - обычно Са-та'на уничтожала не меньше города для корма личинок, а тут - всего лишь ярмарка. Так дитя Са-таны сохранило слишком много человеческого и не получило той блистательной решимости, что помогала этому роду пользовать людей...
Аннелора была растеряна. Когда отец забрал Анне, развитие девочек застряло в одной точке, и обе были придурковаты.
Примитивное сознание девочек было той основой, на которой ей пришлось строить поведение...
Мариэлла нарушила обычную практику Са-та'н, уничтожила мать близнецов и воспитывала девочек сама, поскольку этот этап был решающим. Не рождение следующего поколения было теперь целью - а власть над людьми планеты.
Аннелора должна была стать Царицей Трилора... Аннелора, что получила в корм всего лишь ярмарку... Ей и нужна была человечья хитрость, а не божественная наглость прежних Са-та'н...
***
Хураганья разрывалась между желанием отшлёпать этого недоросля - и высказать ему, как он сейчас выглядит, но какое-то священное благоговение перед Гензой удерживало её.
- И будет дан ему выбор, и выбор тот решит судьбу человечества, - пропищал ей в ухо Мервин, едва они вошли в лес. - И никто не решит за него - ни люди, ни боги. Да не встрянет никто меж ним и его целью!
Что, Хураганье теперь и говорить возбраняется? Ай-Дин с пиететом отнеслись к Гензе, и не зря. Его Венец остановил то, Что Саньке представлялось неостановимым. Но вот сейчас, в облике Хураганьи, она ВИДЕЛА, как остановить последствия взрыва и поглотить его энергию.
Преграда уничтожила эту энергию как не было... Преграда Гензы... Или Преграда Мира? Не является ли Преграда доступом к Преграде Мира, не вмешивается ли в баланс параллельных миров?
Магия, магия, магия старит мир Гензы, берёт чужую материю, но выбрасывает энергию к предшествующим мирам, к прошлому, потому что Торнада жил ещё в те времена, когда помнили о прошлом, потому что её скрипящий пол откопали на Тридере и обеспечили доступ в будущее самой Хураганьи.
И магия возникает тогда, когда ослабевают границы миров. Чем легче магу - тем старше планета. И любое магическое действие поддерживает цепочку следующих друг за другом параллельных миров за счёт более старых... Вплоть до гибели. Трилор - умирающая Земля. Тридер - начало её умирания.
У юных миров границы прочны, и магии там быть не должно: неоткуда высасывать материю. Однако в мифах - магия есть! Что это значит для теории Хураганьи? - А то, что у планет существуют циклы. Пройдя очередной цикл и постарев, Земля вновь окажется юной, полностью вобрав в себя Трилор. Маги Трилора о том позаботятся. И воздвигнется новый цикл планеты, с каждым временным витком стареющей и идущей к магии...
Так что здесь Хураганья? - Фактор инициации магов во времена Святого Торнады. Случайный вброс мыслящей материи в дыру Преграды мира.
А Генза - вещь в себе. Как маг, он ускоряет инволюцию Земли. Как точка выбора - что? Трогать его нельзя. Нужно подчиняться.
Венец Гензы сгорел - но спас город от того, что на её Земле получили Хиросима и Нагасаки...
Да не встрянет никто меж ним и его целью...
А Генза метался. То он начинал собираться в путь, то выглядывал из двери посмотреть на девчонку, что уселась рядом под кустом.
- Са-та'на сожгла себя из-за того, что отец девочек её покинул, - сказал он. - Если любить её всю жизнь, опасность минует.
Лукавит. Сам себя уговаривает.
- Её не любить, её убить бы надо, - не выдержала Хураганья. - Дитя ТАКОЙ матери по определению уничтожается! Да погибнет весь род до седьмого колена!
Генза побледнел.
- И ты могла бы?
- А то! Были бы у меня твои возможности... Это - враг, а врагов не прикармливают.
Аннелора вдруг встала и протянула к ним руку в жесте просьбы подаяния. Глаза её сияли на солнце.
- А вдруг погибла другая? - сказал Генза. - А эта не при чём? Убить сироту? Невинную? Голодную?
Бабочка на огонь... Что сделаешь? Понёс печенье сгоревшего младенца этому монстру... Белые зубы крушат печенье, словно скелетик того малыша...
Господи! Ведёт ЕЁ в Приют! Да не встрянет...
Пацана нет. Как он воспримет?
Хураганья зашла за ними, собрала свои вещи. Терпеть и молчать она не сможет. Уйти...
Мервин спрыгнул с плеча. Ну да. Он при Гензе, надзирает. А Хураганья не сможет не встревать - только уйти подальше.
Генза поднял на неё глаза.
- Я испрошу разрешения Папы, - сказал он. - Нарушать не буду. Расстригут - женюсь.
Хураганья пожала плечами, повернулась и пошла к двери.
Куда идти? Что есть? Здесь она чужая. Куда?
Ну, скажем, поискать пещерку Мерседес. Не найдёт - вернуться к Скальному монастырю. Там, наверное, уже пусто.
Молибожки... Ну придётся им с Газелью подраться. Газель уже у ног, ластится, толкая крепким боком. Чудовище любимое, Пса бросает.
Пёс остаётся, скулит. Что, псина, будешь домашней живностью женатого на Са-та'не Гензы. В холе и неге. Будешь вспоминать свои приключения и былую любовь у тёплого очага...
Прощайте, маги Трилора. Хураганья отправляется в горы.
Торжествующий взгляд нимфетки. Угу. Её взяла.
- Куда ты? - окликает Генза. - Тебе одной не справиться.
- Святая я, или нет? - невинно спрашивает Хураганья. - В скит уйду. Тебе уже не нужна. Да будешь благословен. Правильно, Мервин?
Правильно. Мервин молчит. Хураганья - прошлый этап. Мервин за неё не в ответе.
- А ты время не теряй, газетки-то почитывай, а ну давай, давай-давай, меня перевоспитывай, - бормотала Хураганья, бредя среди сгоревших иолей и обходя стеклянные воронки, что пускали в небо столбы отражённого света. Солнце. Пока она была с Гензой, были темень и молнии - а теперь солнце.
Что скажешь, светило? Что нежная юношеская любовь возьмёт и спасёт планету, а глупая Хураганья сказкам вопреки собиралась с тем злом бороться? Потому и держали дуру во тьме и холоде?
Её подсознание устало и придумало сказку про Шиповничка. Была, значит, злая Са-та'на. Заколдовали её, чтобы злой была. А потом её поцеловали, и она стала доброй. Это не она убивала того младенца. Это, конечно, она, но заколдованная... А теперь родит двойню, чтобы радовать сказочного принца. И не встревай, Хураганья!
Лай Газели запоздал: Хураганья оступилась и съехала в воронку.
Вот и всё. Теперь ясно, что делать. Смотреть в своё искаженное отражение в идеально ровной стенке, слушать лай Газели и умирать, потихоньку покидая мир своей разгулявшейся фантазии. Абзац. Санька захотела домой.
Засмеялась, подумав, что если её найдут, идеальная чистота воронки будет нарушена. Есть-пить нечего, но вот иные потребности своё возьмут ещё до смерти. В воронке! Никакой романтики в её сказке. Один голый цинизм...
***
Газель рычала не умолкая - Аннелора ей не понравилась. Пёс поднял губу, показал клыки и ушёл в тёмный угол. Сговорились, что ли, против выбора Гензы?
Ах да! Ведь она уселась на место Хураганьи - туда, где Святая спала, и привалилась к её вещевому мешку... рюкзаку, как называет его Хураганья.
Они похожи на двух корисс: глаза красные сверкают, хвосты лысые об пол стучат, только что не светится пространство между ними... Этого Генза не понимал. Ну чем девочка не приглянулась Хураганье? Она же теперь сирота! Даже мачеха погибла в огне её матери.
Хураганья выдернула рюкзак из-за спины Аннелоры так резко, что та чуть не упала. Генза дёрнулся было помочь, но девочка засмеялась, глядя в глаза обидчицы...
Так улыбнись в ответ! Ты же взрослее! - Нет.
Хураганья бросала в рюкзак свои вещи: чашку и странный прибор, что содержит вилку, ложку и нож. Он достался им с рюкзаком.
Зачем это? Она обижена тем, что Генза хочет жениться на девочке? Потому, что он Монах? Он же сказал, что испросит разрешения...
- Куда ты? Тебе одной не справиться, - попытался он урезонить разбушевавшуюся Хураганью.
- Святая я, или нет? - вдруг ответила она.
Ах ты, Бренн Святой! Генза как-то об этом забыл. А ведь Мата Мерседес признала её Святой, Гензе ли сомневаться?
Она вольна как птица. И об этом Генза забыл. Святая была с ним сколько захотела - и вот уходит.
Из-за Аннелоры. Не хочет ей помочь. Не верит.
Верит ли Генза?
Ушла... Аннелора потянулась и сбросила с сена Мервина.
- Уйди, хомяк! Здесь место для людей!
Будто не видит диво дивное - ниссу! Любая девочка в её возрасте кинулась бы с ней играть...
А она не отрывала глаз, втягивала Гензу в какое-то сумасшедщее вращение, звала к жизни запретное возбуждение... Генза зашептал молитву и отвернулся.
Она покинула свой насест и забралась ему под руку.
- Мне плохо! Утешь меня! - Глаза её наполнились слезами. - Посиди со мной!
Сколько они сидели? Час? Два?
Тепло. Жар. Биение крови. Лаковая кожа плеча под его рукой...
Захлопали крылья. Топот у Приюта. Рыкнул вдруг Пацан - и запищал обиженно...
Генза встряхнулся. Аннелора уже скинула блузку и зажимала ногами юбку, ёрзая и прижимаясь к нему бедром. Опухли губы, едва заметные груди напряглись и горели пламенем плотского желания. Она извернулась и ткнулась соском в его руку.
- Утешь меня! - задыхаясь, сказала она.
Завыл в углу Пёс. Спасибо. Вот и он оборвал снова протянувшуюся нить, зовущую Гензу в опасные глуби.
- Нет! - сказал Генза, отталкивая Аннелору. - Нельзя! Только после разрешения Папы и свадьбы. Я Монах. Нет!
Запищал в мозгу Пацан: ждёт помощи. Встрепенулся Пёс и бросился из Приюта.
А она... вцепилась в Гензу, обхватила руками и ногами, впилась расширенными зрачками в его глаза, мерно подпрыгивая и раскачиваясь на его теле.
Монах. Всё.
- Как на бревне, - жёстко подумал он. Его тело уже не отвечало. Пацан зовёт. Хураганья?
- Хураганья! - он отшвырнул Аннелору на солому, схватил сумку и выбежал из Приюта. Хураганья, что заполоняла его слух и мысли, теперь молчала...
- Пацан! Бегу!
Генза нашёл её, следуя писку мервана. Пацан уже крушил сползающихся к воронке молибожек, Пёс вился над воронкой.
Генза едва успел затормозить перед воронкой.
- Чуть не опоздал! - подумал он, нагибаясь, - и вздрогнул. Хураганья мёртво лежала на дне. А он даже не смог воспарить - рубин в мозгу угас и попытки обернуть глаза внутрь упирались в бледное зелёное свечение... Венец утрачен. Генза просто человек. Монах. Тот монах, что распалялся на соломе рядом с Аннелорой в то время, когда она ещё шевелилась в пекле солнечного света. Да, он оторвался и пришёл. Да, теперь пригодится верёвка, что он нашёл в Приюте и запасливо спрятал. Для чего? Чтобы тащить на ней труп? Сейчас, когда так нужна была бы туча, солнце забыло о времени: палило вечером, словно в полдень. Воронка победно искрилась...
Пацан и Пёс прикрывали сзади, Генза спустился вниз по верёвке. Жива! Горячее, кипящее тело, закатившиеся глаза - но жива!
Туч нет. Нет молний. Нет Провала. Нет воды. Есть кипение солнца. Дай свой луч, светило! Вылечи то, что повредило по неведению!
Сила, Сила, Сила обжигала теперь Гензу, теперь кипел он, охлаждая, восстанавливая, собирая заново эту свою извечную пациентку. Пылал рубин, выгорали на нём чёрные пятна...
Когда Хураганья открыла свои "болотные" глаза, Генза вдруг понял себя.
- Я Монах, - прошептал он, - и я великий грешник, потому что люблю Святую Хураганью как женщину. Могу ли я жениться во имя плоти, даже во имя судеб мира, если люблю ту, что с небес?
Заворчал Пёс, и голова Аннелоры отдёрнулась от края воронки.
- Не любишь? - нахмурилась она. - Ну так зачем всё это?
Жестом свёртки она обвела горизонт, тот дрогнул - но выстоял. Лишь молибожки хлынули к ней волной... Где ты, Венец Гензы?
***
Что она чувствовала, взрослая женщина Санька, слушая эти слова? Да, собственно, ничего. Она это и так знала, как любая женщина знает СВОЕГО мужчину. Ребёнка-Монаха-Стриженого-Гензу. Это он думал, что вот сейчас сделал выбор. Он сейчас его произнёс. Хураганья уверена, что этот выбор был сделан сразу - в миг, когда впервые встретились их глаза.
Так что сейчас? А сейчас она имеет право обдумать, что она сама испытывает к Гензе. Право, данное его словами... Но думать об этом совершенно некогда, потому что он опять запылал и поник, привалившись к её плечу в воронке. Надо лезть наверх, спасать верёвку от пожара, запрягать Газель и ждать, когда остынет этот дракон, чтобы его вытащить.
А сзади молибожки строем и неистовый бой Пацана. Не справляется, его обходят.
- Дыхни! - кричит она мервану. - Пожарче дыхни. Забыл, что ли?
Пацан ревёт "Ха!" и сметает строй огненным смерчем... Вот и ладушки. Можно отвлечься.
Она разглядывает Гензу под громовое хаканье сзади. Опять вплавил последнюю одежонку, и ей снова надо делиться. За кого же теперь себя выдавать? Бритая женщина - и в куртке с галифе. Фатерлянд.
Неожиданно затихло сзади. Молибожки спешно уходили в иоли - там Пацану несподручно. Да остынешь ли ты наконец, романтик юный?
Солнце зашло. Вовремя. Решило, что ему больше поджаривать некого...
Пёс, Газель и Пацан сторожили, а Хураганья всё ждала у единственной воронки, что освещала округу алым фонарём, отражала свечение тела Гензы.
"Да не встрянет...". Вряд ли его цель - докипеть в воронке... Слава богу, свечение ослабло.
- Пёсик! Проверь, можно к нему? - попросила Хураганья.
Пёс взмыл над опушкой и опустился в воронку. Обнюхал. Лизнул.
Когда Генза открыл глаза, Хураганья распрягала Газель, напевая, как всегда, что-то несуразное:
"Всю ночь в деканате покойник лежал, увит в интегралы и кольца, всю ночь над студентом профессор рыдал, читая над ним Фихтенгольца...".
- Радость моя! - сказала она, повернувшись. - Если бы не собака, я бы тебя не вытянула. Уж больно ты здоровый. А Пацан занят: бдит. Только тебе надо бы ещё подрасти, тебе явно не хватает крыльев. А ты так похож на одного моего знакомого дракона! Ты, как и он, всё время рычишь: "Ррядом". Я - рядом. Я послушная...
Сердце забилось. Откуда этот "знакомый дракон"? И ведь она его правда помнила! Мозги у неё плывут. Тяжко женщине в таком сумасшедщем доме. Особенно когда сама его сотворила...
- А твоя подружка, похоже, увела молибожек, - сказала Хураганья. - Они её есть не стали. Пошли вослед, соблюдая строй. Почётным эскортом. Она им не родня?
Родня... Да, с этим Генза согласен. Царица их. Вернее, командующий. Что Иоль? Он и не знал, чья свирель играла. Бренн Святой! И на ЭТОМ он хотел жениться?!
Силы много нерастраченной. Надо строить Преграду и собирать Венец. Пригодится.
- Ну ты хорош! - сказала Хураганья, накинув ему на плечи свою хламиду. - В оранжевой хламиде Святой Хураганьи - а у неё имеются монахи? - да в чёрном Венце, да Стриженый! От тебя шарахаться будут. Главное, её не снимай! Ты теперь чешуйчатый. Совсем. Кабы я была суеверной, решила бы, что демон. Однако научный опыт показывает, что твои чешуи - это одёжки. Вот и верь сказкам! Дай пощупаю. Мягкая. Царапать не будет. Тем не менее, поскольку ты Монах, я поцелую тебя в гладкое место: в нос. С преображением тебя, солнышко моё кипучее!
Правильно, дружок. Так и будем тебя держать: родным, другом, охранником - и Монахом. Любовь, она разная бывает. Хураганья Гензу любит - вот так. А ему иначе - возбраняется его служением. Всё в порядке.
Разочарован ли Генза? - Нет. Ему хорошо и спокойно. Всё верно. Так, как надо. И слова верные сказаны, и они - правда, и из них вообще не следует никаких выводов. Одинокий постулат... Проехали...
Почему Са-та'на увела молибожек?
- Она не отказалась от мысли тебя использовать, - предположила Хураганья. - Она теперь обложит нас войсками... Есть нечего - один Пацан сыт; идти некуда - и рядом везде эта мегера с козявочками. Да у нас весёлая жизнь, радость моя!