непридуманная история
Несмотря на то, что от скверика, расположенного в самом начале Ордынки, до Спасской башни было не менее полутора километров, мы с Олегом отчетливо слышали бой курантов.
- Восемь, - сказал Олег, сверяя свои часы с главными часами страны.
- Предлагаешь разбежаться по домам? – спросил я друга, не ожидая положительного ответа.
- Ты что? Рано еще, - обиженно произнес Олег. – Смотри, какой вечер. Еще посидим, может какие-нибудь девчонки мимо пройдут.
- Олег Иваныч, - улыбнулся я, - мимо тебя ни одна девчонка не пройдет.
Мой товарищ ухмыльнулся и вальяжно развалился на скамейке.
В течение десяти минут скверик не пересек ни один человек.
- Ничего мы здесь не высидим, - обратился я к другу. - Предлагаю либо пойти в сторону Болотного сквера, либо - по домам. С этой «охотой» мы с тобой училище не закончим. На носу диплом, а мы всё приключений ищем.
- Ладно, - грустно сказал Олег, - пойдем на Болотный. Ты мне только про диплом не говори.
Я посмотрел на своего друга, с которым мы вместе учились в школе, а теперь заканчивали ПТУ, и рассмеялся. Олег стал медленно вставать с лавки. Неожиданно в конце сквера послышались голоса, которые принадлежали представительницам слабого пола.
- Лёха, садись! – воодушевился Олег. – Ща «подцепим».
Мне было не совсем понятно, почему для того, чтобы «подцепить» девочек, нам непременно надо было сесть, но я расположился рядом с любвеобильным приятелем и стал ждать. В нашу сторону направлялись три девушки и два парня.
- Сорвалось! – процедил сквозь зубы Олег. – Нас опередили.
Компания прошла мимо, не обратив на нас никакого внимания, но мы заметили, что за ребятами шел человек с портфелем и, как нам показалось, говорил сам с собой.
- Лёха, пошли, – Олег толкнул меня локтем. – Не хватало еще, чтобы этот ненормальный к нам пристал.
- То сядь, то пошли, – ответил я раздраженно. - И почему ты решил, что он ненормальный?
В этот момент человек был от нас уже в нескольких шагах.
- Слышишь, - произнес шепотом Олег, - он что-то бормочет.
Я ничего не успел ответить, потому что мужчина резко повернулся в нашу сторону и вежливо спросил:
- А я не помешаю Вам, если здесь присяду?
- Садитесь, - произнесли мы одновременно и переглянулись.
Меня удивило, что мой друг, несколько секунд назад настроенный недружелюбно по отношению к прохожему, не только не противился его присутствию на «нашей» лавочке, но и подвинулся, освобождая некое пространство для «гостя». Мужчина поблагодарил и сел между мной и Олегом, положив на колени портфель. Случайный прохожий, оказавшийся в нашей компании, на пьяницу не походил, был гладко выбрит и опрятно одет. Выглядел мужчина лет на сорок, максимум сорок пять. Я подумал о том, что сейчас незнакомец скажет нам про Аннушку и про подсолнечное масло, но вопреки моим ожиданиям мужчина воскликнул:
- Ну, нет у меня розовых попугаев!
- Чего нет? – переспросил мой друг, покосившись на меня.
- Я ей говорю: «Юля, не могу я для тебя достать розовых попугаев!»
- А что она? – снова задал вопрос Олег.
- Да какое вам до всего до этого дело! Я люблю ее… И она меня любит. Но у меня нет розовых попугаев, – более спокойно произнес человек и уставился в одну точку.
- Пожалуй, мы пойдем, - сказал я, обращаясь больше к «гостю», нежели к другу.
- Ну почему его печатают, а меня – нет? – прошептал человек с портфелем, не обращая внимания на мое сообщение.
Я был уверен, что Олег задаст очередной вопрос, но мой друг промолчал. Тем временем мужчина, тяжело вздохнув, продолжал:
- Я же не говорю, что Шукшин плохо пишет. Он хорошо пишет. Но, неужели, я пишу хуже? – на этот раз собеседник смотрел прямо мне в глаза и, как мне показалось, ждал ответа.
- Вы писатель? - вырвалось у меня.
- Я… писатель… - тихо сказал мужчина, и в его ответе было больше вопроса, чем утверждения.
Неожиданно он расстегнул портфель и достал пачку листов с отпечатанным на пишущей машинке текстом.
- Это моя будущая книга. Нет, не будущая. Книга уже написана, ее только надо издать.
Я заметил, что Олег начал смотреть по сторонам, явно испытывая дискомфорт. Мне же, наоборот, стало интересно поговорить с писателем (а в том, что он писатель, я почему-то не сомневался). Мужчина убрал в портфель листки и снова погрузился в свои мысли, глядя в одну точку.
- А вы стихи пишете? – обратился я к собеседнику и, не дожидаясь ответа, сказал, что «сам-то я с детства сочиняю стихи».
- Почитайте, – попросил меня мужчина.
Я посмотрел на Олега и понял, что скоро останусь с писателем наедине.
- Ну, что же вы молчите? – обратился ко мне незнакомец.
Я стал вспоминать свои стихи и выбрал, как мне казалось, лучшее «творение».
- Слушайте, - произнес я и начал читать.
Когда я закончил, Олег еще сидел на лавочке, но был явно недоволен происходящим. Суть его мыслей была мне известна: вместо того, чтобы «подцепить» девчонок, ему приходится «мучиться» в обществе подвыпившего писателя и слушать стихи, не испытывая особой любви к поэзии.
- Нет, это не стихи, – неожиданно для меня произнес мужчина.
Подобный отзыв о моем «творчестве» не мог не огорчить меня, если не сказать «разозлить». Мне захотелось ответить какой-нибудь колкостью и, глядя в грустные глаза собеседника, я сказал:
- Тогда прочитайте свои, если они у вас есть.
- Есть… только это тоже нельзя назвать стихами, – снова шепотом проговорил человек с портфелем, не замечая моего выпада. - Хотя я знаю, что некоторые из них положены на музыку, я это стихами не считаю.
- Прочитайте, пожалуйста, - обратился я к незнакомцу, забывая об обиде.
Он откинулся на спинку лавочки и стал читать:
«Я не раскрою парашют, я не раскрою...
Живём не сами по себе, а по раскрою!..
Как будто кто-то за спиной вершит и судит,
И будет так, как он сказал! Всё так и будет!
И будет так, как он решил за нас обоих...
Я не раскрою парашют, я не раскрою.
Ты, верно, вправо упадёшь, я, верно – влево,
А нас накроет парашют, как саван белый.
Как саван белый парашют, давай поплачем...
Нам на двоих – единый суд, одна удача.
Мы улыбались по весне, мы благодарны.
Мы не хотели так, как все. Мы не бездарны!
Мы не бездарны - в этом суть причин и следствий,
Случилось так: не удалось собрать наследство.
Мы жили, тратясь, не хотели по раскрою…
Ты только дерни за кольцо, я – не раскрою!!!»
Он произнес последнюю фразу и опустил голову. Я посмотрел на Олега. Вопреки моим ожиданиям, друг одобрительно кивнул и с интересом посмотрел на мужчину. Несколько минут мы сидели молча. Писатель больше ничего не говорил ни про розовых попугаев, ни про Шукшина, а Олег, похоже, уходить не собирался. В моей голове всё еще звучали строчки стихотворения. Я не мог понять, как можно это не считать стихами. Мне вдруг стало стыдно и за то, что я обиделся на его критику, и за то, что, вообще, стал ему читать набор рифмованных строк, выдавая их за стихи.
- А Вы можете продиктовать мне это стихотворение? – нарушил я молчание.
- А Вам понравилось? – с какой-то детской улыбкой спросил мужчина.
- Понравилось. Я хотел бы это записать. Вот только у меня нет с собой ручки. Листки какие-то есть, а ручки нет.
- Записывайте, – сказал он, протягивая мне шариковую ручку, которую он достал из внутреннего кармана куртки (или пальто – сейчас я уже не помню).
Под его диктовку я записал стихотворение на листке, вынутом из заднего кармана джинсов, и неожиданно для себя самого попросил писателя поставить автограф под стихами. Мужчина взял листок и, спросив мое имя, написал: «Алёша! Будь Человеком!» Чуть ниже он поставил подпись «Коль Никишин». Я протянул руку, чтобы взять «рукопись», но человек, чье имя я уже знал, сделал знак, чтобы я не торопился и приписал на листке номер своего телефона.
- Будет желание, звоните, – сказал собеседник и протянул мне исписанный лист бумаги.
- А как Вас позвать к телефону? – спросил я. – Я же не буду говорить, что мне нужен Коль.
- Меня зовут Николай Георгиевич.
Я записал на том же листке имя и отчество собеседника и улыбнулся, прочитав пожелание писателя. Оно напомнило мне название мультфильма про Баранкина.
- Не забудьте ручку, – обратился я к Николаю Георгиевичу, протягивая ему «орудие труда».
- Ну почему они не хотят меня печатать? - тихо сказал писатель и убрал ручку в карман.
После минутного молчания, Николай Георгиевич стал рассказывать нам о своих литературных героях. Его персонажи были обыкновенными людьми, пытающимися выжить в этом непростом мире. Мы старались не перебивать собеседника и внимательно слушали. Примерно через двадцать минут писатель неожиданно встал:
- Пойду я, - сказал Николай Георгиевич. – Удачи Вам, ребята.
- До свидания, - произнес Олег, явно испытывающий уважение к случайному прохожему.
- И Вам удачи, - сказал я «человеку с портфелем».
- А розовых попугаев у меня нет, – прошептал Николай Георгиевич и неожиданно быстро пошел в сторону метро.
Мы с Олегом смотрели ему вслед, и когда он скрылся из вида, друг сказал мне:
- Похоже, что писатель-то он настоящий. Вот только странный какой-то… про розовых попугаев говорит. – Олег явно хотел услышать моё мнение.
- Олег Иваныч, писатели живут в своем мире, – сказал я товарищу, поднимаясь, – Пошли по домам.
- Пошли, – ответил мне Олег и резко встал. – А девчонок мы завтра «подцепим».
Часы на Спасской башне пробили девять раз.
На следующий день я решил позвонить Николаю Георгиевичу, но, набрав единицу – первую цифру номера - повесил трубку. «А что я ему скажу? Да и захочет ли он говорить со мной?» Эти вопросы пронеслись в моей голове и, дав на них свой собственный ответ, я больше ни разу не звонил по этому номеру.
………………………………………………………………………………
С того дня прошло почти двадцать семь лет. За это время я ни разу не слышал о писателе Николае Никишине. Но нашу встречу с ним я никогда не забывал. На его стихи я написал музыку и часто исполнял (и исполняю до сих пор) эту песню в кругу друзей. Ребята, которые знают, как ко мне попали стихи Никишина, так и говорят мне: «Спой-ка ту песню, которую тебе продиктовал писатель на сквере». И я с удовольствием пою.
Наверное, на этом можно было поставить точку, но …
Меня все время мучил вопрос, почему имя Николая Никишина осталось неизвестным. Возможно, что Шукшин, о котором вспоминал «человек с портфелем», писал лучше. Мне было трудно об этом судить, так как сравнивать творчество Шукшина я мог только с единственным стихотворением Николая Георгиевича. Я был уверен, что он не обманщик, что он, действительно, писатель. Может быть, судьба была к нему несправедлива?
И однажды я услышал о нем.
С помощью Интернета моя жена, так же, как и друзья, знавшая об этой встрече, нашла информацию о неком писателе Николае Одоеве.
- Алёша, - сказала мне супруга, сидя перед монитором, - здесь написано, что «Одоев» - это псевдоним Никишина.
- А его фотография там есть? – спросил я, испытывая какое-то волнение.
- Есть, посмотри.
Я помню, как подбежал к монитору, сел рядом с женой и посмотрел на фотографию писателя. Сомнений не было: с экрана на меня смотрел тот самый «человек с портфелем». О Никишине-Одоеве было написано совсем немного. Мы узнали, что Николай Георгиевич умер в 1984-м году (спустя четыре года, после нашей единственной встречи в скверике на Ордынке), что он является автором рассказов, которые не были опубликованы при его жизни, но которые, благодаря друзьям и вдове писателя, были изданы в 2001-м году.
Сегодня, когда уже нет того скверика, и на его месте стоит многоэтажное здание, я все равно «возвращаюсь» в тот весенний вечер. Для этого я подхожу к монитору, открываю отложенную в «избранное» страничку и смотрю на фотографию человека, у которого не было розовых попугаев, но было желание подарить читателям свои рассказы… что он и сделал после смерти.