Во время артобстрела, когда город нещадно сжигали ракеты и танки,
Дzана вместе с мамой и соседями сидела в подвале 5этажного дома.
Не было ни света, ни воды, ни еды. Так они просидели долгих 4 дня.
-Снимай штаны!- кричал Макс оператору.
-Не сниму! - орал оператор.
-Быстро! Я - сказал!!
-Я не виноват в том, что ты свои штаны залил вином.
-Снимай, бл*дь! Уволю нафиг!
-Не уволишь...
Через 2минуты в черной ночи утопая, мерещился Макс, втиснутый в штаны цвета хаки, снятые с оператора. В городе, где обосновался запах трупов, стояла беспросветная стрельба.
Так праздновали победу.
Павел ударил Исаака. Исаак ударил Павела. Потом еще и еще раз. Когда мы приехали, тело, в принципе доброго Паши, мирно валялось под грушевым деревом. В саду. В руке был зажат белый хвост от бычка, которого тут купили у соседей и зажарили. На кухне дымилось ароматное, сочное мясо.
-Но самые страшные существа, - вещал в темной комнатухе Рыжий, - это бразильские чупакабры.
– Эти ужасные твари – полулюди, полузомби. Они высасывают всю кровь и живут в тропических болотах.
-Рыжий, задрал! Дай поспать!
-Здесь был дом. – черная, черная ночь отражается в черных, черных глазах.
-Да не было никакого здесь дома. Видишь, дерево там растет.
-Все равно здесь был дом. Я это точно знаю.
Мы пришли, держась за руки, на главную площадь растерзанного города.
Ожидание, что здесь будет хоть сколько-нибудь людей, не подтвердилось. Площадь была пуста. Только по ее периметру маячили армейские фонарики – это военные куда-то спешили.
Все-таки он есть - комендантский час.
Увидев раздолбанную 99ку серого цвета, чуть не рассмеялся. Как она едет. Потом было не до смеха. Вся искореженная, простреленная, в пыли машина двигалась быстро и судорожно. В багажнике лежал простреленный парень. Его кровь смешалась с гущей белой пыли. В госпитале, если так можно назвать несколько деревянных вагончиков, мы узнали, что машину обстреляли из автоматов с 5 метров. Убили женщину. Раненных, кое-как перевязали и отправили на скорой помощи.
Вертолет вломился в окно, когда я спал. Окна распахнулись, и холодное утро влетело в сознание вместе с оглушительным рокотом. Во дворе с деревьев посыпались недозрелые груши. Зависая на уровне двадцати метров, вертушка сбила технику, опрокинула спутниковую антенну. Рыжий уже рвал простынь. Из лоскутов он выкладывал на траве опознавательные знаки. Лоскуты разлетались.
Десантника Андрея втромбовали башкой в стенку. Втащили со всей одури по морде. Поелозили по тесной кухне, заломили шею, так как вырывался, и еще разок наподдали под дых. На мгновение показалось, что Андрюха вылетит в окно, разбив своей широкой фигурой стекла. А что?! Пить меньше надо.
Джульетта дала мне зеленые шнурки, снятые с детских кроссовок. Мои, черные пришли в негодность, когда мы спасались от налета авиации.
-Черные ботинки. Зеленные шнурки. Замечательно – буду как клоун. – сказал я и выругался.
-Первый продюсер-эмо. – пошутил Серега.
Когда записывали синхрон Президента, тот рассказав, что еще не отдавал приказ о прекращении огня, сдержал улыбку, глядя на мои ботинки. Зеленый цвет конектинг пипл.
Врач, который осматривал перелом левой руки Президента, был пьян. Оно и понятно – в мобильный госпиталь свозили всех раненных.
-А почему вы ко мне без вина?- хотел было пошутить главный врач.
-Мы здесь не на празднике. - сбил я его усталую веселость.
-Вообще, это не моя война. Мое дело лечить людей.
Не дай Бог тебе, дядя, твоей войны.
-Братка! – Валэ, мой бывший одноклассник, а теперь пограничник, удивлен. – Рад тебя видеть!
В следующий миг после дружеский объятий, он уже затаскивает меня в цельнометаллический короб – пропускной пункт на границе.
Конечно рад! Я и сам сейчас, после увиденного, всех очень рад видеть.
Пьем холодную водку большими глотками.
-Президентскую колонну разбомбили! – звонок из центра.
Кортеж на расстоянии 10 минут езды от нас.
Водитель увеличивает скорость. Джип несется по горной дороге как чудовище из рекламы.
Вскоре мы видим машины... Охрану... Президента... Живой.
Спутниковый телефон, возможно, пеленгуется. Не проходит и трех минут, как слышится урчание военного самолета, летящего на предельно низкой высоте. Тип и государственную принадлежность борта определить невозможно. Низкая облачность… Бежать некуда. Никто и не бежит.
В палатке, где расположились нашa Fly Away, жара в профиль, жара в анфас… и запах, запах спиртного. Пьют все. Даже японец. Услышав за тысячу миль от Японии родную речь, сын страны Ямамото обалдевает.
-Genki desu! Nihondjin desu ne. Anata wa namae nan desu ka.
-Isikawa.
-Хм… Каменная река. Очень оригинально.
-У вас очень хороший японский. – Исикава потихоньку приходит в себя.
-Это у вас очень хороший русский.
Вражеские села пылают как дрова в огромном камине. Села не бомбили. Людей, проживающих в этих четырех селах, эвакуировали. На стуле, закутанным в плед, сидит ветхий дед. Так он просидит всю холодную ночь, сидя у обочины, пока его не увезут спасатели. Банкоматы разбиты пулями, супермаркеты раскурочены. Слышна пальба – тихие выстрелы пролетают совсем беззвучно, совсем рядом. Идут зачистки.
-Серега! Вставай! Дай курить, Серега!! – Серегу бесцеремонно пихают в плечо,пытаясь разбудить.
-Ммм… Айй… мм…м!! – доносится в ответ. Неправильная реакция на пробуждение, поэтому Серегу толкают дальше.
-Вставай, блин!! Ку-ри-ть!! ДАЙ!
Сквозь непробудный опьяняющий сон Сереги, слышатся звуки:
-Кюшать иди. Иди кюшай!
А с виду русский человек.
-Владыко! Что можно сказать людям, которые видят эту войну?
-Надо верить. Бог хранит.
Я разжимаю кулак... Сколько надежд на тебя!Пластмассовый крестик.
Журналист напился в подвале. Журналист напился вина. Журналист уснул. А когда проснулся, вышел на улицу, где догорают танки. От хмельного сна не слышал он, как рвались в пяти метрах от него боекомплекты.
Ванна воды. Целая ванна. Это много.
В воде плавает арбуз. В темноте вода кажется гелем. Включаю свет. Вода – грязная.
Журналисту, похожему на смуглого араба, с зачесанными назад волосами навтыкали. А нечего трепаться по спутниковому телефону и не надо быть похожим на иностранца.
Винтовки м16. Полный шифоньер трофейных американских винтовок. Все сломаны у основания приклада. Миру – мир.
Натовскую каску с убитого солдата закинули на заднее сидение «Жигулей». В темноте салон наполнился приторным и неприятным запахом.
Посветили фонариком в каску. Мозги.
Таксист вышел из машины. Воткнул в землю палку. Водрузил каску на палку.
Люди пьют. Отходят от стрессов, топят в алкоголе увиденное, пережитое.
Я не ел два дня.
Не тянет.
-На, выпей! – говорит мне человек, протягивая мне пластиковый стакан. В стакане бултыхается чайного цвета жидкость.
-Не хочу я. – отвечают мои губы. - Коньяк хуже войны.
Натовские трофеи: документы, какие-то карты, памятки, рюкзаки, штык-ножи, полицейские машины - все какое-то нелепое здесь, на этой земле. Зачем оно здесь все?!
Собака отказывается есть просроченное рагу в вакуумной упаковке.
-А, что это реально стреляют? По людям?
Тимурчег очень сильно переживает. Он как я в первый раз видит военные действия. Хаос и панику, безумство и суматоху...Чувства щимят грудь.
-Да, Тимурчег! Там реально убивают. – с Тимурчегом никто не шутит, не подкалывает.
-А давайте никуда не поедем. Я хочу домой...
-Все хотят. Вот «повоюем» и – домой.
Возле леса, вдоль дороги, на которой сожгли миротворческую технику, лежат иностранные солдаты. В камуфляжах, с бурыми вспухшими лицами.
Самолет отстрелялся. Бомбы упали на город. Увернулся от 5ти пзрк, пущенных по нему одновременно. Ушел за горизонт, выполнив сложную фигуру пилотажа.
В своем рассказе Чера через каждые два слова повторяет:
- Летчик – асс! Супер профессионал.
Видно, что он еще не отошел от пережитого.
Враг с гранатометом ловит цель. В прицеле - джип, на котором журналисты приехали в еще не зачищенное село. Враг ждет, пока все усядутся в машину, чтобы накрыть всех одним выстрелом.
П. обходит дом. Замечает стрелка. Нажимает курок. Раздается автоматная трескучая очередь.
М. - майор. Принял бой на самой передовой. Приказал подчиненным отходить. Сам остался.
Четыре дня майор в одиночку бился с врагом.
Теряя сознание, по системе оросительных каналов, он добрался до расположения. Не смотря на полнейшую усталость, майор не бросил оружия. Даже пустые рожки автомата сохранил.
Дома М. уже не ждали, его похоронили. А он пришел домой. Живым. С войны.