(Армейские стихи)
На привале
Вхолостую жгут танки солярку,
Их моторы чуть слышно урчат...
Потянулась к солдатской стоянке
Из села
вереница девчат.
Лейтенант руки ветошью вытер
И махнул: «Ермолаев, глуши!»
Влез на башню механик-водитель,
Поглядел на невест: «Хороши!..»
«Молодёжь!» – усмехнулся тут взводный,
Весь в дорожной пыли, как в муке,
От похода усталый и потный,
С сигаретой в дрожащей руке.
Хоть по званью, – конечно, начальник,
Но по полю волнуется рожь...
И так хочется к этим девчатам
Самому...
Только как подойдёшь?!
Учения
Пыль, как дым от горящей деревни,
Ест глаза.
Не осядет никак...
Мы по полю бежим отделеньем,
Автоматы сжимая в руках.
Мы-то знали, что боя не будет,
Что у кухонь нас ждут повара...
Но слетели чехлы вдруг с орудий
От рванувшего воздух «ура».
И пошли в наступление танки,
Оставляя свой траковый след.
В «бэтээрах» сжимает баранки
Шоферня восемнадцати лет.
И пылает в рассвете деревня
С черепичными крышами – ввысь.
Истребителей синие звенья
В небо дрезденское поднялись.
Перерезали землю окопы.
Пот лицо заливает нам – пусть!
Да, не раз выручала Европу
От врагов наша матушка-Русь.
Не условная битва когда-то
Здесь свои оставляла следы.
...И бегут через поле солдаты,
Чтобы поле сберечь от беды!
На немецком вокзале
Вокзальчик готический дрёмой объят,
Путеец идёт в униформе.
Подтянутый фейнрих* колонну солдат
Ведёт по блестящей платформе.
Тяжёлые ранцы их будто бы гнут
К земле.
Сталь оружия блещет.
И фейнрих мечтательно молвит: «Зер гут!»,
Косясь на хорошеньких женщин.
Приятно разглядывать немок и нам,
Есть, прямо сказать, – загляденье.
Схватил бы в охапку ту фрау-мадам
И бросил себе на колени!
Мы курим. Считаем немецких ворон,
Перрон амуницией заняв.
До воинской части – один перегон.
Европа у нас пред глазами.
Мы внуки советских солдат, что тогда,
В войну, может, тут же сидели.
И целил в них с крыши какой-нибудь гад
В мышиного цвета шинели.
И цокал свинец рикошетом от стен,
И кровью бойцов наших метил.
Но мы не боимся «камрадов» совсем,
И нет у нас мыслей о смерти.
Мы служим, сказать по-немецки: «Зер гут!»
Нас здесь не считают врагами.
И с гор нас душманы из буров не бьют,
Как в проклятом чёрном Афгане!
__________________________________
* Фейнрих – воинское звание в бывшей ГДР,
соответствующее нашему – прапорщик.
Солдаты
Печален звёзд холодный отпечаток
И медное сияние луны,
И леса шум, и контуры палаток.
Печальней нет, по-моему, страны,
Где служим мы. Так далеко от дома,
Что даже птице трудно долететь.
Здесь всё знакомое вдруг стало незнакомо:
Земля, трава, берёзовая ветвь.
Листок сорвав, мы шлём его в конверте
В наш тихий край, где речка под горой.
«Всё хорошо!» – мы пишем, но не верьте.
И ждите нас по осени домой.
Здесь даже солнце светит по-другому.
Здесь хорошо, но нам не променять
На Дрездена крутые полигоны
Россию и стареющую мать!
Вернёмся мы, когда, вспорхнув синицей,
Последний лист закрутит ветерком.
И мы хмельные будем веселиться
И плакать над берёзовым листком.
И, вглядываясь в буквы на конверте,
Мы вспомним город Дрезден, полигон...
И скажем: «Отслужили!» – но не верьте,
Ведь память не проходит, словно сон...
Вечерняя прогулка
Строй солдат застыл по струнке –
Грудь четвёртого видна.
На вечернюю прогулку
Вывел роту старшина.
Он подал команду зычно:
«Запевай!». И грянул марш.
Строй – к отличнику отличник,
К экипажу экипаж!
Чётче шаг в притихшей части,
Громче песня на ветру.
Улыбается «начальство»,
Знать, порядок – по нутру!
Хороша и жизнь, но если...
Если завтра – с места в бой,
В бой – так в бой!
...Допета песня.
Старшина ушёл домой.
...Спят солдаты. В мыслях – дома,
Где не жизнь, а – майский мёд!
У калитки у знакомой
Мать со службы сына ждёт.
У меня ж другая думка:
Строй стихов, не зная сна,
На листе равнять по струнке,
Как равнял нас старшина!
В котельной
На дворе – непролазная грязь.
Осень поздняя.
Дождь и метели...
Я в котельной лежу, словно князь,
Вместе с нашей солдатской артелью
У котлов мы – на голом полу.
От жары поснимали бушлаты.
Как винтовки, приткнулись в углу
Пирамидою наши лопаты.
Хорошо отдохнуть от трудов,
Локтем чувствуя локоть соседа.
Каждый, может быть, тыщу пудов
За полдня перебросил брикета.
Печи яростно жгут уголёк,
До красна раскаляясь в одночасье.
Кочегар – молодой паренёк,
Крутит-вертит приборы матчасти.
На дворе непролазная грязь.
Осень поздняя.
Дождь и метели...
Я пишу в стенгазету рассказ,
Развалясь на бетонной постели.
ЧП
Вчера, на вечерней поверке,
Узнали страшную весть:
Погиб Опарин Валерка!
К рубильнику он полез...
Шарахнуло двести двадцать...
И спичкой сгорел солдат!
...Пред нами ходил по плацу
Наш бледный, как мел, комбат.
И словно сам виноватый,
Он что-то нам объяснял.
Мы слушали речь комбата,
Фуражки парадные
сняв.
И только потом, в казарме,
Я понял смысл его слов:
Валерку мёртвого к маме –
Мне
завтра везти в Ростов!
Нет, нет! Не хочу! Не буду!
Ведь мы с Валеркой друзья...
Ну как посмотрю я людям
В убитые горем глаза?
Ну что я скажу, ребята,
Тот гроб беря на плечо?
Выслушивая
проклятья,
Как будто бы я при чём...
Как будто убил Валерку
Не ток переменный,
а я!
Но разве докажешь смерти,
Что мы с Валеркой друзья;
Что ждёт его дома мама,
Девчонка верная ждёт;
Что чёрная та
телеграмма
Валеркину маму
убьёт...
Что нету теперь покоя
В душе
до судного дня,
Ведь страшное это горе
Не кто-то принёс,
А я!
На выгрузке угля
Крепкий, как дубок молодой,
Работал на выгрузке угля
Ванька, - друг закадычный мой,
От пыли угольной смуглый.
Ванька нас зажигал без огня,
Шуточки сыпал – хоть падай!
Волю ему – он хохмил бы полдня,
Зато – как махал лопатой!
Смеялись мы, и работа шла,
Вовсю разошлась пехота.
И, - может с той выгрузки
Мне не страшна
Теперь никакая работа!..
Мозоли ладонь свинцовую жгли,
Пудовой казалась лопата,
А Ванька шутил, что мы бы смогли
Вполне заменить экскаватор!
…Мы шли по тихому городу в часть,
Мы бодро походную пели,
И только Ванька теперь молчал –
Не стальной ведь он,
В самом деле!
Высота
Вторые сутки – дождь, как из ведра
Полощет,
будто небо прохудилось.
А мы берём высотку на «ура!»
И «синие» сдаются нам на милость.
От шашек дымовых рябит в глазах.
Нам дан приказ комбата: «Закрепиться!»
И мы несём на мокрых сапогах
Пудами нашу русскую землицу.
Размыл окопы дождь, как берега.
Бушлат, как будто сам из влаги соткан.
Но встретим мы условного «врага»
Стеной на этой чёртовой высотке!
Окурок мокрый пущен по цепи
И с солью дождь у всех на хмурых лицах,
Но «синим» не увидеть наших спин,
Коль прикрываем грудью мы землицу.
Вода в окоп изрядно набралась:
Такой же был потоп до нашей эры.
И вот уже «противник» месит грязь
И поливает нас из «бэтээров».
Но дождь теперь на нашей стороне
И захлебнулась «синих» контратака,
И мы лежим – похожи на парней,
Бросавшихся с гранатами под танки.
Пусть похоронок нет в штабном столе,
И пусть отважным ждать, да ждать медалей,
Но мы стреляем, чтобы на земле
Друг в друга люди больше не стреляли!
Песня о ГСВГ
Кто служит в пустыне, кто служит в тайге,
А кто в Германии, в ГСВГ.
И пусть о том не поёт, кто здесь не бывал!
Эрфурт и Дрезден, Галле-Нейштадт,
Как вехи пред мысленным взором стоят
На трудном пути, который проделал солдат.
Здесь нет увольнений и ротный – как бог,
Здесь сносишь за службу две пары сапог
И «дембелей» три раза проводишь домой.
Здесь служат за совесть, а не за страх, -
В мужчин превращают зелёных салаг,
Здесь каждый готов в любую минуту в бой!
Здесь съешь ты пуд соли, - два пуда галет.
И, может, в немецкий заглянешь «гаштет»,
В войну за такое – сразу под трибунал!
Здесь «дембеля» ждут, как летом дождя.
Два долгих года служил здесь и я,
И цену солдатской дружбы тут я познал.
Здесь ночью о доме единственный сон,
А утром – тревога! И – на полигон...
И на прицеле цепь атакующих рот.
С надрывом моторы танков гудят,
И ты стреляешь в своих же ребят,
И с ужасом думаешь: «Вдруг сейчас упадёт!..»
Здесь сходишь в наряды, наверно, сто раз.
И вот наконец долгожданный приказ!..
Забыв о распрях, обнимешь ты старшину.
И вот позади уже Галле-Нейштадт,
Два года тревог и полсотни преград
До мига, который умчит тебя в вышину!
Дембеля
В кармане брюк письмо от мамы,
В зубах закушенный «бычок».
С утра на ротной пилораме
Тружусь я, вымокший как чёрт.
Ребятам тоже достаётся:
На эстакаду грузим лес…
Сержант пилоткою утрётся,
Руками нам покажет крест.
Работа кончена.
Построясь,
Пойдём в столовую, пыля.
Вдали, – все убраны на совесть, –
Грустят колхозные поля.
И запад розовый пылает
Цыганским яростным костром.
Нас старшина пересчитает,
Мы стол свой дембельский займём…
А после ужина,
подшивки
Газет
лениво теребя,
Мы под гитару будем с шиком
Горланить песню «Дембеля».
И лишь потом, после отбоя,
При тусклой дембельской луне, –
Достану самое святое:
Письмо от матери ко мне.
Расскажи, солдат...
Отслужил, солдат, отслужил
По весне воротился домой.
Расскажи, солдат, расскажи
Нам о жизни своей полковой.
Расскажи о днях грозовых,
О тревогах под ливневый пляс,
Как летел в степи грузовик,
Увозя на учения вас.
Расскажи нам, сколько дорог
Пропылить вам за службу пришлось?
Сколь разбито было сапог
И раскурено злых папирос?
О друзьях своих расскажи,
Что пошли б за тобой хоть в огонь...
И о ком ты песню сложил,
На привалах взяв в руки гармонь.
Пусть её не пели в строю,
Но в казармах, под шёпот гитар,
Её парни наши поют,
Как и вы распевали тогда.
И суровый ротный в тиши
От той песни душою добрел,
Потому что ему служить
Чуть побольше, чем, скажем, тебе!
Расскажи нам, всё расскажи,
Свою песню вполголоса спой.
...В тех краях и дед твой служил,
Только вот не вернулся домой!
Земляк
Прости, земляк, я не попал в Афганистан,
Ведь я служил в иные времена.
Я никогда, я никогда не буду там,
Где столько лет свирепствует война.
Летит с дороги в пропасть бэтээр,
И высыхает кожа на лице.
А я служил, а я служил в СССР,
Меня в горах не брали на прицел.
Печёт от солнца пыльная броня,
Бронежилет от пуль хранит как бог,
Но не меня, но не меня, но не меня, -
Я ни черта бы, может, здесь не смог.
Висит на небе месяц-талисман,
Кровь на «хэ-бэ» потёртом – словно мак.
Я бы пошёл, я бы пошёл в Афганистан...
А ты бы в горы взял меня, земляк?
Песня десантников
Кто не знает пуд соли солдатской почём? –
Эту песню пускай не поёт.
Пусть в атаке почувствует друга плечо,
Пусть по тропам опасным пройдёт.
А в безводной пустыне,
В палящий июль
Пусть узнает, как хочется пить.
Пусть услышит он посвист рассерженных пуль,
Тех, которые могут убить.
И последней галетой, как жизнью самой,
Пусть поделится с другом своим.
Пусть поймёт он, что значит дорога домой
Сквозь огонь, перестрелки и дым.
И на танке горящем, как грешник в аду,
Пусть в бездонную пропасть нырнёт,
Чтоб колонне, попавшей в ущелье в беду,
Можно было прорваться вперёд.
Что он слышал об этих суровых краях,
Кроме слова короткого – юг,
Где за службу узнаешь, что враг – это враг,
И поверишь, что друг – это друг!
Засада
Осколки ударяются о бампер
И с визгом рикошетят на песок.
И ловит пересохшими губами
Горячий воздух
русский паренёк.
Бушлат – хоть выжимай – от пота мокрый.
А бензовоз как будто в землю врос…
И на стекле – трассирующих строки,
Свинцовых, смерть несущих диких ос.
Бросай свою горящую машину
У пропасти бездонной на краю.
Заглох мотор и лопаются шины,
И песню смерти пули всё поют.
А где-то там, на севере, Россия,
Рукой подать – последний перегон…
Но не дождётся мать со службы сына,
В чужой земле навек остался он.
Командир
Когда замолкнет бой и эхо повторит
В последний раз последний твой приказ,
Молчанье сохранит расстрелянный гранит,
И лишь тебя не будет среди нас.
И снова марш-бросок по выжженным горам,
А командир покинул этот мир.
И долго не хватать его нам будет там,
В горах, что штурмовали вместе с ним.
Петляет вверх тропа, а там вершина, пик.
И мы идём к вершине под огнём.
Зажми зубами крик, не нервничай, старик,
Коль живы будем – значит не помрём!
Солдат
Бой заглохнет.
В утренней тиши
С гор сойдут усталые ребята...
Скорбно под утёсом ты лежишь
В жёлтой форме русского солдата.
Лик твой затуманила тоска
По всему, что в жизни ты оставил.
Седина пробилась на висках,
Восковыми щёки сразу стали.
Захлебнулось сердце, не стучишь.
Времени крылом уже не биться...
И, раскинув руки, ты лежишь,
Словно в лёт подстреленная птица.
Ты в бою не пятился назад,
Грудью заслонил от смерти друга...
Крепко спит в ногах у гор солдат,
Горы затаились от испуга!
Письмо из Афганистана
Горят над головою звёзды юга,
Струится на палатку лунный свет.
Вчера в бою сожгли машину друга, –
Душман на небо дал ему билет.
В горах стрельба.
Сегодня я в наряде.
Покоя «духи» ночью не дают.
Но ты не бойся, милая, не надо:
Я отслужу, меня, мать, не убьют!
Как там живут дворовые ркбята?
И что у вас: не запил ли отец?
Ты, мать, не докучай уж шибко брату,
Пойдёт служить – всё сам поймёт, шельмец!
И передай большой привет Ларисе.
Всё знаю, мать, не стоит объяснять…
Скажи ей, что не нужно больше писем:
Мне недосуг, мол, письма ей писать.
Пускай живёт с седым богатым мужем, –
От скуки наплодит ему детей.
Солдат, конечно, вовсе ей не нужен…
Ну что же, мать, я буду только злей.
Мне не впервой с друзьями расставаться…
Кого ещё в горах чужих убьют?
Друг как и все мечтал о тихом счастье,
Но все мечты его остались тут!
Его накрыли рваной плащ-палаткой,
Машину дружно сбросили в кювет.
Прощай, родная! Будет всё в порядке!
И не пиши пока что мне
ответ…
Шурави
Пулемёт захлебнулся от злости,
Сплёвывая свинец.
Подумал Симонов Костя:
«Всё, пожалуй, конец!»
И магазин последний
Он в свой «АКС» всадил.
А мимо летели лебеди
В Россию, наверно, в Сибирь.
И вслед им взмыть подмывало,
Но ноги – как будто бетон.
«Мама, - шептал он, - мама!»
Разбитым о камни ртом.
А когда душманская очередь
Высекла искры в скале,
Кровавое
многоточие
На груди его заалело.
И оборвалось
дыхание,
Остекленел его взгляд.
И шёл к нему старый дехканин,
Советский держа автомат.
Старик тот сражался за веру,
Но шёл и в коленках дрожал.
Он шёл как в берлогу зверя,
Сжимая острый кинжал.
…Закат опалил злые горы.
И в луже горячей крови
Душман перерезал горло
Убитого
шурави.
Отрезал холодные уши,
С улыбкой на тонких губах…
Он знал, что простит его душу
За всё
милосердный Аллах.
Двое нас
Двое нас.
А их не сосчитать!
Туже окружение душманов...
Он вздохнул: «Что ж, будем помирать!» -
Документы вынув из кармана.
«Как же так, ведь я почти не жил!
Мне ведь, батя, только восемнадцать!..»
Он ответил: «Честно ты служил,
Постарайся честным и остаться».
Пули завывают в двух шагах,
Искры высекая из расселин.
И меня охватывает страх,
Судорога сводит мне колени.
«Рядовой Овчинников, огонь!» -
Старшина хрипит, вращая очи.
Двое нас. Враги со всех сторон...
«Батя, батя, как ты жить не хочешь?!»
Я стреляю в банду, разъяряясь:
«Батя, бей!»
«Отставить разговоры!»
«Батя, батя, ну а если нас
Всё ж спасут?»
«Должно быть... Но не скоро!»
Поперхнувшись словом, батя сник.
Банда в полный рост пошла в атаку.
И тогда вдруг близкий гул возник –
Это подоспели наши танки!..
Эхом отзывался дальний бой,
Гнали наши банду к Пакистану...
С непокрытой... белой головой
Документы прятал я в карманы.
Тридцать целковых
В норе шифоньера ондатровой шапки зверёк
К прыжку изготовился, нюхает запах чужого.
«Ты проходи, не стесняйся», - сказал Игорёк.
(После действительной к школьному другу зашёл я).
Мягко упал на колени десантный берет
И прозвенели значки на защитной рубашке.
Игорь всё тряс мою руку, твердя: «Сколько лет!..»
И с уваженьем глядел на значки и тельняшку.
«Значит, оттуда?..»
«Выходит, оттуда, земляк».
«Трудно бывало?»
«Да было по всякому, знаешь...»
«Ну а насчёт импортухи, к примеру, там как?» -
Пряча глаза, вдруг спросил меня школьный товарищ.
«В Афганистане дублёнке, я слышал, цена
Тридцать целковых?..»
Я взгляд на приятеля кинул
И промолчал.
Показалось – стоит у окна
Наш лейтенант,
Подорвавшийся летом на мине...
Он не увидит чудовищный этот контраст.
Маму свою, поседевшую за ночь.
Девчонку...
Он не узнает, что здесь, в этой комнате, нас
«Распродавали» за джинсы, хрусталь и дублёнки!
Тихо жужжит холодильник за тонкой стеной.
Школьный товарищ сидит, развалясь, на диване.
Ну а в горах в это время свирепствует бой,
И погибают простые российские парни.
Слышишь, как бьёт рикошетом по скалам свинец?
Видишь, как кровь отмечает шаги батальона?
Знаешь, как дышит в лицо тебе холодом смерть?
Было ль тебе хоть когда-нибудь так же вот больно?..
Я не привёз, кроме чести мужской, ничего.
Кроме гробов ничего не привозят оттуда.
И, уходя, я ничем не обидел его.
«Тридцать целковых, - сказал, -
Заплатили Иуде!»
Гибель подводников
В темноте ледяной, как в могиле,
В бронированном вечном гробу,
Трое суток не ели, не пили,
Ждали...
Богом молили судьбу...
Подступала вода к подбородку,
Сердце билось, как молот, в груди.
Знали: ищут братишки подлодку.
Смерть, маленько ещё погоди!
Не к лицу россиянину слезы...
Воздух делим, как хлеб, - на глотки.
Мы пощады у смерти не просим,
С честью жизнь отдают моряки!
Хоть никто в липкой тьме не увидит...
Смерть на людях ведь только красна.
Мы, братишки, на вас не в обиде,
Что планида у нас не одна.
И упрёк не швырнём камнем сроду
В тех, кто нас по злой воле не спас, -
Что остался глоток кислорода,
Лишь глоток, -
И не будет уж нас.
...Наверху штормовая погода,
Солнце тучи рвёт жёлтым лучом.
Мы глотаем солёную воду,
Прижимаясь друг к другу плечом...
Россия
«Прощай, немытая Россия».
(М. Лермонтов)
Снег на лицо ложится и не тает,
И волосы в снегу, как в седине.
Солдаты некрасиво умирают
На бойне в богом проклятой Чечне.
Солдаты умирают некрасиво…
За что им умирать в расцвете лет?
Что ж ты молчишь, «немытая Россия»,
Изведавшая столько страшных бед?
Тебе досталось вековая доля:
Молчать и вновь терять своих детей.
О, родина, терпеть тебе доколе
Ложь подлецов и горе матерей?!
О, родина! О, Русь моя святая,
Могучая и древняя земля…
Какое время страшное настало,
Вновь разоряют недуги тебя.
Вновь ополчились всюду супостаты,
И вороньё кружится над тобой.
И гибнут вновь российские солдаты,
Идущие не в бой,
А на убой!
Война
В пятнистой своей униформе
Мы шли по чеченским горам,
С тоской вспоминая о доме...
За нами шла смерть по пятам.
И вскрикнет товарищ бывало,
Тельняшку рванув на груди...
Повсюду – отвесные скалы
И узкий проход впереди.
Мы шли, стервенея от страха,
Угрюмо забыв про «ура».
Мы били их, – в Бога!.. в аллаха!..
Кололи, как будто дрова.
В куски разлеталась порода,
И выл миномёт под горой.
Но шла поредевшая рота
В «последний, решительный бой»...
Мы знали войну понаслышке,
Теперь она – в нашей судьбе!
И раны, раздавленной вишней,
Горят на пятнистом «хэ-бэ».
Я убит в Дагестане
"Я убит подо Ржевом..."
(А. Твардовский)
Я убит в Дагестане
При чеченском налёте.
Полегла там костями
Наша славная рота.
Полегла не геройски,
Не пропала без вести:
Нас порезали горцы,
Как баранов, из мести.
А в Москве генералы
Обмывали победу.
И звенели бокалы
На кремлёвском обеде.
А в горах наши кости
Догрызали шакалы,
И на сельском погосте
Наши плакали мамы.
Нам прислали медали
С орденами посмертно.
Нам жилплощади дали –
Два кладбищенских метра.
Жили мы не тужили,
Повзрослели не рано.
Так за что ж положили
Нас в горах Дагестана?
Мы в шеренги не встанем,
Не сомкнём скорбно строя...
Пусть потом наболтают,
Что погиб я героем.
Пусть настрочат в газетах
О том подвиге нашем.
Мы, валяясь в кюветах,
Ничего уж не скажем...
Борз*
"О, привет тебе, зверь мой любимый!
Ты не даром даёшься ножу!"
(Сергей Есенин)
С посвистом пуль, с рикошетом осколков
День в преисподнюю канул, как тать...
Вышли на промысел горные волки,
Что им, отверженным, в жизни терять?
Волк для разбоя рождён и для драки,
Злобно оскалил клыкастую пасть...
А – сучье племя – цепные собаки
Сворою только и могут напасть.
О, кровожадный, безжалостный хищник,
Нет в тебе чванства, претит тебе спесь.
Ты, как и я сотворён был Всевышним,
Строго блюдя до сих пор свою честь.
И – хоть сжимают кольцо браконьеры, –
Знаю, задаром тебя им не взять.
К схватке готов – ощетинился серый,
Некуда больше тебе отступать.
Выстрелы гордость в очах не погасят,
Пули прервут твой бескрылый полёт...
Только в горах не протянет и часу
Тот, кто тебя из засады убьёт!
_______________________
* Волк (чеченск.)
Генерал
Не за совесть служил, за квартиру.
Водку жрал, как заправский капрал.
Думал служба пройдёт тихо-мирно,
Но попал на войну генерал.
Тут душа сразу спряталась в пятки;
Он в боях никого не щадил.
И прибавилось много солдатских
И чеченских безвестных могил.
Получал он исправно зарплату
И надбавку за выслугу лет.
Жёг в аулах крестьянские хаты
И детей отправлял на тот свет.
И, как водится, девок покорных
Поставлял ему пьяный спецназ.
И мочил он чеченцев в уборных,
Оскверняя священный Кавказ.
Как ордынцы эмира Мамая,
Федералы прошли по Чечне…
Генерала судьбина лихая
Пощадила на этой войне.
Стал он толстым под старость, как баба;
По заслугам пошёл на покой.
Но во сне часто видел Хоттаба
С топором и – своей головой…
Песня о чеченской войне
Спой, брат, - утешь матерей.
Снег – красным стал от крови…
Нам что теперь делать – пей!
Брат, душу мне не трави!
Пыль – белая на висках.
Мы – не на своей земле…
Вдруг сердце сожмёт тоска.
Друг, сто… фронтовых налей!
Пусть ветром уносит грусть.
Взвод лёг как один в горах…
Верь, мама, что я вернусь,
Хоть путь преграждает враг.
Груз тяжкий на сердце лёг.
Мне – двадцать неполных лет…
Там где-то на небе - Бог,
Здесь Бога, видно, нет!
Колонна
На сто десятом километре
Накрыл чеченский их огонь.
И вот – всего-лишь шаг до смерти!
И всё вокруг –
Как страшный сон.
Вросли, казалось, в почву ноги,
Их от земли не оторвать.
Как сделать шаг один с дороги?
Как в полный рост под пули встать?
Под свист свинцового ненастья
Как мёртвый страх преодолеть?
Забыть про жизнь, забыть про счастье, –
И умереть!
Ещё одна ночь
Ночь тряхнула серебряным бубном луны,
Как в безудержной пляске цыганка…
Где-то в Грозном воюют с Чечнёй пацаны,
Оседлав «бэтээры» и танки.
Отправляют к Аллаху седому бойцов,
Что сражаются храбро за веру.
Дует огненный ветер солдатам в лицо,
Жизнь готовит всем высшую меру.
Им прижаться б щекой к материнской руке,
Седину её нежно погладить,
И не слышать как рвётся фугас вдалеке,
Словно Бога глухое проклятье.
Им бы жить на счастливой планете людей
И бродить по российским просторам,
Чтить, как клятву, священный завет: «Не убей!»
Жаль, – такое случится не скоро.
…Закурчавился взрыв.
И к молочной луне
Ночь возносит молитвы солдата,
Что к окопу прилип
На безумной войне,
Сжав, как девушку, сталь
Автомата.
Горы
«Ведь это наши горы,
они помогу нам».
(В. Высоцкий)
Черепашьим шагом, как воры,
Мы крадёмся в ночи по горам.
Но эти чужие горы
Уже не помогут нам.
Здесь путь преграждают реки, –
Сечет камнепадов град.
Здесь жили лихие абреки
Столетье тому назад.
С тех пор, сколько кануло в Лету
Героев, не ведавших страха?!
Мечтатели и поэты
Навеки уснули в горах.
Травой заросли воронки
Последней жестокой войны,
Но снова летят похоронки
Во все уголки страны.
…Бездарных политиков своры,
Страны опустившейся с рам…
Солдаты штурмуют горы,
Уже не доступные нам!
Реквием
Этот мир не для радости создан.
Слёзы здесь проливают подчас
Над парнями, побитыми в Грозном
За чужой, нам не нужный Кавказ.
Здесь российских солдат из-под палки
Царь когда-то погнал на убой.
Катафалки идут, катафалки
По скорбящей стране, чередой.
Смерть стучится клюкой в чьи-то двери,
Обуял матерей наших стран.
Как же, Господи, нам в тебя верить
С похоронкою жуткой в руках?
Ни в каких не отыщешь анналах
Всех погибших в Чечне имена.
А столичным штабным генералам
Вновь навесят на грудь ордена.
Нет войны, но и мира здесь нету,
Мир погряз, как в болоте, во лжи.
И разменною стёртой монетой
Кто-то сделал солдатскую жизнь.