Бунин к 55-летию со дня смерти

Татьяна Лестева
 Бунин Иван Алексеевич, первый русский писатель, получивший Нобелевскую премию в 1933 году, академик, прекрасный прозаик, великолепно владевший русским языком, тонкий лирик, создавший  незабываемую прозу, автор лучшего экзистенциального романа двадцатого века «Жизнь Арсеньева» и поэт, остроумный, желчный мемуарист. Крупнейший писатель не только русского зарубежья, но и мира. И au parantese, мой любимый писатель, а также земляк.
  Иван Алексеевич Бунин родился 10(22) октября 1870 года в Воронеже.
К 125- летию со дня рождения  13 октября 1995 года в Воронеже недалеко от областной библиотеки им. И.С. Никитина   в сквере на Плехановской улице установлен бронзовый  памятник Ивану Алексеевичу: он присел  на поваленное дерево, у его ног охотничья собака сеттер. Увидев этот памятник, я вспомнила стихотворение: «Я камин затоплю, буду пить. Хорошо бы собаку купить.» Московский скульптор А. Н. Бурганов изобразил писателя во время расставания с Россией,  Бунин переживает тревогу и одновременно надежду, а льнущая к ногам охотничья собака - сеттер, с точки зрения скульптора — символ уходящего дворянства, символ одиночества. С символом одиночества можно согласиться, учитывая общее настроение процитированного стихотворения, а вот сеттер как символ  уходящего дворянства? В отличие от скульптора я не вижу связи.
 На проспекте Революции дом 3 (бывшая Большая Дворянская ул.) сохранился и двухэтажный домик, где он появился на свет.
      Происходил  писатель  из древнего дворянского рода. В «Автобиографической заметке» (1915) Бунин   писал: «Род этот дал замечательную женщину начала прошлого века, поэтессу
  А.П.Бунину, и поэта Василия Андреевича Жуковского (незаконного сына А.И.Бунина.
Анна Петровна Бунина родилась  07/01/1774  в Рязанской губернии умерла 04/12/1829 поэтесса, которая была замечена  современниками. Карамзин считал даже, что "ни одна женщина не писала у нас так сильно, как Бунина"; с похвалой отзывался о ее сочинениях старик Державин; позже Н. И. Греч, в свою очередь, писал, что Анна Бунина "занимает отличное место и числе современных ей писателей и первое между писательницами России". Ее ранние поэтические сборники "Неопытная муза" (1809) и "Сельские вечера" (1811) одобрительно встречены были русскими журналами. Я посмотрела её стихи, большинство, в том числе «Сумерки», обращённые к Державину, написано в стиле его од, есть песни в народном стиле, есть сатирические  стихи, одно из них я приведу.
  И. А. КРЫЛОВУ,
   ЧИТАВШЕМУ "ПАДЕНИЕ ФАЭТОНА"
   В "БЕСЕДЕ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОГО СЛОВА"
   
   Читая баснь паденья знаменита,
   Улыбкой оживил ты лица всех гостей,
   И честь того перешла к стране пиита.
   Во мзду заслуги сей
   Я лавры, сжатые тобою,
   Себе надменно не присвою.
   Когда б не ты ее читал,
   Быть может, Фаэтон вторично бы упал.
      Ноябрь 1811
     В1819-1821 гг. она выпустила полное собрание своих сочинений в трех томах, затем несколько переводов, но ее былая слава знаменитой поэтессы к этому времени уже сильно поблекла. Пушкин в "Послании цензору" (1822) засвидетельствовал полное равнодушие читателей к ее стихам и даже сожалел о том из них, к кому обращался:
   
   «Людской бессмыслицы присяжный толкователь,
   Хвостова, Буниной единственный читатель...»

Поэзию Василия Андреевича Жуковского все мы хорошо знаем. Жуковский был незаконнорожденным сыном  Афанасия Ивановича Бунина, помещика Тульской губернии, владельца села Мишенского, мать - Сальха, турчанка по происхождению, взятая в плен русскими при штурме Бендер в 1770. Согласно семейным преданиям, была привезена в Мишенское и подарена Бунину одним из его крепостных, участником русско-турецкой войны. По другим (новейшим) данным, Сальха была взята в плен майором К. Муфелем, отдавшим ее на воспитание Бунину. Получив при крещении имя Елизаветы Турчаниновой, почти безвыездно жила в Мишенском вначале в качестве няньки при младших детях Буниных, а затем - домоправительницы (экономки) . Родившийся у нее сын по желанию Бунина усыновлен А.Г. Жуковским (жившим на хлебах у Буниных). Это позволило Жуковскому избежать участи незаконнорожденного.
    Он получил образование сначала в пансионе ( 1797-1800 год), где
Пребывание в пансионе (1797-1800) - важнейший период творческого стал одним из активных участников "Собрания воспитанников университетского Благородного пансиона" и выпускаемого им альманаха "Утренняя Заря» . Один из лучших учеников, Жуковский закончил пансион с серебряной медалью в 1800.  С 1815 года Жуковский был приближен ко двору. В декабре 1816 ему назначен по высочайшему повелению (принимая во "внимание его труды и дарования") пожизненный пенсион (4000 р. в год). В 1817 он стал учителем русского языка великой княгини, будущей императрицы Александры Фёдоровны. С 1826 по 1841 - наставник наследника, будущего императора Александра II.
    Знаменитая «Светлану», посвящённая А.А. Воейковой, общеизвестна.

Раз в крещенский вечерок
   Девушки гадали:
За ворота башмачок,
   Сняв с ноги, бросали;  и так далее.
А вот ещё одно стихотворение Жуковского, написанное в 1814 году.
ЧТО ТАКОЕ ЗАКОН?
Закон - на улице натянутый канат,
Чтоб останавливать прохожих средь дороги,
   Иль их сворачивать назад,
      Или им путать ноги.
Но что ж? Напрасный труд! Никто назад нейдет!
   Никто и подождать не хочет!
Кто ростом мал - тот вниз проскочит,
   А кто велик - перешагнет!
 12 апреля 1852 Жуковский скончался (был похоронен в Баден-Бадене, но в августе его прах перевезли в Петербург и предали земле рядом с могилой Карамзина). 
   Так что двое поэтов предшествовали появлению в роду Буниных великого писателя Ивана Алексеевича Бунина.

     Отец, Алексей Николаевич Бунин, был помещиком, владея имениями в  Орловской  и Тульской  губернии, участвовал в Крымской войне 1853-54 года, но  разорился из-за пристрастия к вину и картам.       Мать, Людмила Александровна Бунина (урожденная Чубарова) – была дальней   родственницей мужа и, по семейному преданию, происходила из древнего   княжеского рода. Родила она  9 детей, из которых пятеро умерли в раннем возрасте.  В  1874 год – семья Буниных переезжает в поместье, хутор Бутырки Предтечевской   волости Елецкого уезда Орловской губернии.   О своём детстве Бунин напишет:
« Как я выучился читать, не помню, но учиться я начал только тогда, когда ко мне пригласили гувернёр, студента Московского университета Н.О. Ромашкова, человека странного, вспыльчивого, неуживчивого, но очень талантливого – и в живописи, и в музыке , и в литературе. Он владел многими языками – английским, французским, немецким и знал даже восточные, много видел на своём веку и, вероятно, его увлекательные рассказы  в зимние вечера…. И то, что первыми моими книгами для чтения  были «Английские поэты»  и «Одиссея»  Гомера, пробудили во мне страсть  к стихотворству.»
     В десятилетнем возрасте Бунин выдерживает экзамен и поступает в первый  класс  Елецкой гимназии. В воспоминаниях он напишет о том, что любил гулять по улицам этого уездного городка. Елец так и не стал губернским городом, так как для этого нужно было, чтобы в нём было 33 церкви и соборов, а к 1914 году было только 32, первая мировая война помешала. Но в Ельце свято хранят память о Бунине, в доме мещанки, где он жил, усилиями Елецкой общественности  создан музей Бунина.  Этот дом был выкуплен городом у частного владельца, по крохам собирался  материал для экспозиции.
      Я этой осенью была в этом музее. Конечно, вся российская культура зиждется на энтузиазме последних из могикан, воспитанных ещё в советское время. Директор музея,  Тамара Георгиевна Грищенко, переступившая порог восьмидесятилетия, ведёт обширную переписку, в том числе  и с зарубежными  организациями и частными лицами. Елецкий литературно-мемориальный музей писателя И.А. Бунина открылся 4 июня 1988 г. В двух комнатах музея воссоздана обстановка того периода - комната гимназиста и кухня. Более 50 личных вещей писателя подарены музею профессором Эдинбургского университета Милицией Грин. Собраны  подлинники ВСЕХ прижизненных, в том числе  и эмигрантских изданий произведений Бунина, в прошлом году из Франции переданы два чемодана,  с которыми путешествовал   Бунин, в частности ездил получать Нобелевскую премию.  Когда директор музея узнала, что где-то в  одной из станиц Ставропольского края есть подлинное письмо Бунина, она лично поехала туда в разгар июльской жары,  с несколькими пересадками, чтобы  убедить владельца ПОДАРИТЬ это письмо музею, и вернулась с ним. 
Но вернёмся к жизни Бунина в Ельце.
Учился он плохо, особенно не давалась ему математика. В  1886 год – Бунина исключают из гимназии за неявку с каникул и неуплату за   обучение.
     Теперь Бунин живёт в деревне Озерки, где его образованием занимается старший брат  Юлий ( 1857-1921 г, журналист народоволец, арестованный в 1884 году за участие в  революционном кружке , пробывший около года в тюрьме и высланный  в Озерки под надзор полиции. Благодаря ему, будущий писатель освоил полностью гимназический и   частично университетский курсы обучения.
  22 февраля 1887 года  в газете «Родина» впервые опубликовано стихотворение   Бунина «Над могилой Надсона».  В  1889 году Бунин переезжает в Харьков к брату Юлию и начинает самостоятельную   жизнь. Независимость давалась тяжело, приходилось много работать. За несколько   месяцев Бунин сменил несколько мест работы, был статистиком, библиотекарем и   даже владел книжной лавкой.  Это период отчаянного безденежья, когда он постоянно обращается с просьбой  к брату о деньгах.
Перечитывая  «Деревню», одно из самых драматических произведений  о русской деревне, написанное писателем в 1911 году, Обратила внимание на слова  автора о том, что и «дворяне по три дня без хлеба сидят».  И показались мне эти строки весьма автобиографичными.
 Осенью 1889 года издательница газеты «Орловский вестник» пригласила Бунина на   работу в редакцию. Одна из сотрудниц «Орловского вестника», Варвара   Владимировна Пащенко, окончившая курс в Елецкой гимназии, стала первой любовью Ивана Алексеевича. Он подробно пишет о своих чувствах  к Варваре Пащенко старщему брату:
« А знаете, – говорит (она) – я тоже кажется… могу полюбить вас.
У меня сердце дрогнуло.
– Почему думаете?
– Потому что иногда… я вас ужасно люблю и не так, как друга; только я ещё сама не знаю.  Словно весы колеблются. Например, я начинаю ревновать вас. А вы … серьёзно это порешили, продумали?
Я не помню.что ответил. У меня сердце замерло. А она вдруг порывисто обняла меня  и … уж обычное… Я даже не сразу опомнился. Господи, что это была за ночь!»
Родители Варвары не разрешали ей выйти замуж за Бунина из-за его материального положения. Тем не менее, в 1892 году Бунин и Пащенко переезжают в Полтаву, где Юлий Алексеевич устраивает его на работу и где  Бунин попадает в среду земства. В это время на его произведения, появляющиеся в толстых журналах, обращают внимание  и Михайловский, отметивший, что из него выйдет большой писатель, и поэт, один из создателей  Козьмы Пруткова, – Алексей Михайлович Жемчужников.
В 1893 - 94 гг.Иван Алексеевич отдаёт дань толстовству.  В январе 1894 года он посещает великого писателя, встреча с которым  произвела на него «потрясающее впечатление». И хотя от идей опрощения он отошёл довольно быстро, написав в 1895 году  иронический рассказ о толстовце, но о   Толстом  он всегда  «рассказывал с каким-то трепетом, чуть ли не со страхом». Уже в эмиграции Галина Николаевна Кузнецова отметила в Грааском дневнике, что «Толстой неизменно живёт с нами в наших беседах, в нашей  обычной жизни».   За два-три месяца до смерти Бунина Парижский литератор Бахрах, посетивший его,  спросил его, помнит ли он сцену из Анны Карениной. Когда ночью он подходит к ней на станции.
«Бунин приподнялся  на кровати и сердито взглянул на меня:
– Помню ли я ? Да что вы в самом деле! За кого вы меня принимаете? Кто же это может забыть? Да я умирать буду, и то  повторю вам всю главу слово в слово. А Вы спрашиваете, помню ли я?!»   Увлечение Бунина Толстовским идеями было столь сильно, что он даже торговал толстовской литературой. И за незаконную торговлю был осуждён к трём месяцам тюрьмы в 1894 г.  Однако смерть Александра Ш-ьего и последовавшая за ней амнистия освободили его от исполнения наказания.
4  ноября 1894 года   Варвара Пащенко ушла от него, написав ему записку:  «Уезжаю, Ваня, не поминай лихом» – и вышла замуж за его друга Бибикова. Бунин так сильно переживал это двойное предательство, что, по словам его, матери «ему стало дурно, на него водой брызгали. Сам же он писал брату Юлию, что узнав о замужестве Пащенки, «насилу выбрался на улицу, потому что совсем зашумело в ушах и голова похолодела, и почти бегом бегал часа три по Ельцу около дома Бибикова, расспрашивал  про Бибикова, женился ли. « Да, говорят, на Пащенки…» Я хотел  сейчас ехать на Воргол, идти к Пащенко, однако собрал все силы ума и на вокзал, потому что быть одному мне было страшно. На вокзале у меня лила кровь из носа, и я страшно ослабел. А потом ночью пёр со станции в Огнёвку ( это имение его старшего брата – Евгения –  Т.Л.) , и брат, никогда не забуду этой ночи. А ну   к чёрту их – тут, очевидно роль сыграли  200 десятин земельки».
 Эти переживания Бунина позднее нашли отражение в его романе «Жизнь Арсеньева», за который он был удостоен Нобелевской премии, хотя и Бунин и его жена – Муромцева всегда подчёркивали, что отождествлять Лику с Варварой Пащенко нельзя. «Вся моя книга, – писал Бунин – сплошь выдумана (на основании только некоторой сути пережитого мною в молодости и моей первой любви  к девушке, как земля от неба отличной от Лики). Правду я писать бы не мог, было бы бесстыдным  быть таким интимным».   Варвара Пащенко умерла в 1917 году после двадцати лет замужества. Её пятнадцатилетняя дочь умерла от чахотки в 1918 году, умерла она в Швеции по дороге в Россию, возвращаясь из Швейцарии.
 В 1895 году Бунин зимует в Москве, живёт в меблированных комнатах, занимается самообразованием, недоволен своим уровнем подготовки: «учусь по-английски, читаю Липперта. Да всё это ни к чему – отрывочные знания ни к чёрту не нужны». Позже своей последней любви Галине Кузнецовой он скажет, что жаль, «что не положил свою жизнь на костёр труда,  а отдал её дьяволу жизненного соблазна».
 К счастью, история не имеет сослагательного наклонения, А положи, например, он свою жизнь на костёр труда, получила бы мировая литература его «Тёмные аллеи», «Митину любовь», «Жизнь Арсеньева»? Так что, думаю, нужно поблагодарить дьявола жизненного соблазна, тем паче, что жизненные соблазны были рядом с ним всю жизнь.
 1890 год – Бунин, самостоятельно изучив английский язык, переводит поэму Г. Лонефелло «Пснь о Гайавате».    В  1895 год – в Петербурге, а потом и в Москве Бунин входит в литературную среду.   Знакомится с Н.К. Михайловским, А.П. Чеховым, В.Я. Брюсовым, К.Д. Бальмонтом. В Одессе происходит знакомство с А.И. Куприным, а в  1896 год – как приложение к газете «Орловский вестник», выходит бунинский   перевод «Песни о Гайавате».
  1897 год – выходит книга И.А. Бунина «На край света и другие рассказы».
  1898 год – выходит стихотворный сборник И.А. Бунина «Под открытым небом».
           В 1898 году Бунин, живя и работая в Одессе он знакомится  с издателем  и редактором  « Южного Обозрения»  Николаем Цакни, с его второй женой  и дочерью от первого брака – Анной Цакни, с которой он обвенчался 23 сентября 1898 года.
Он пишет брату, что «живёт хорошо, совсем по-господски, Анна Николаевна – замечательно добрый, ровный и прекрасный человек, да и вся семья….». Анне Цакни было 18 лет, Бунину 27.  В это время  Чехов знакомит Бунина с  Горьким, с которым  у него «чуть не в тот же день возникло что-то вроде  дружеского сближения». А вот в семейной жизни Бунина снова образуется трещина:
«Беда в том, – сообщает в 1900 году  он брату, – что она меня ни в грош не ценит. Мне самому трогательно вспомнить, сколько раз и как чертовски хорошо я раскрывал ей душу, полную самой хорошей нежности – ничего не чувствует – это осиновый кол какой-то … Она глуповата и неразвита, как щенок, повторяю тебе. И нет никаких надежд, что я могу  развить её бедную голову хоть сколько-нибудь, никаких надежд  на другие интересы. А главное  она беременна уже месяц!». В другом письме он напишет, что «чувства нет, а без чувства жить нельзя. Вечером я расплакался до безумия. Я связывал её. Она насиловала себя, подделываясь под мою жизнь и под мою серьёзность. Чувствую, что не любит меня  почти  и.. ни капельки  и не понимает моей натуры и вообще гораздо пустее её натура, чем я думал.
Ты не поверишь, если бы не слабая надежда на что-то, рука бы не дрогнула убить себя. Как я люблю её, тебе и не представить. Дороже её у меня никого нет».
 В начале марта Бунин уезжает в Москву, написав в дневнике  о полном разрыве. Сын его – Николай родился  в Одессе 30 августа 1900 года, но в пятилетнем возрасте заболел скарлатиной, затем сразу корью и умер от осложнения на сердце.  Смерть сына осталась раной в сердце  писателя на всю жизнь. В последние дни жизни, когда он уже не вставал с постели, на пледе у него лежала последняя фотография сына.
 Период 1904 – 1906 гг. ознаменовался для Бунина активным общением с Чеховым, Горьким, в начинаниях которого он принимал активное участие. Его волнуют политические события, происходящие в стране, он уезжает из Ялты в Одессу, а затем в Москву и Петербург, пытаясь лично разобраться в событиях первой русской революции. А в его литературной жизни происходят важные события: он получает Пушкинскую премию за перевод Гаяваты,   издаётся первое пятитомное собрание его сочинений.
А четвёртого ноября 1906 года он встречает свою третью любовь – знакомится в с Верой  Николаевной Муромцевой. Вера Николаевна была всесторонне образованным человеком, выпускница  Высших женских курсов в Москве, она хорошо знала английский, французский, итальянский языки, занималась переводами. В 1907 году они вместе уезжают в заграничное путешествие в святую землю, которое и ознаменовало начало их совместной жизни, длившейся сорок шесть с половиной лет. Бунин высоко ценил Муромцеву. Так, ему принадлежат слова: «Без тебя я ничего не написал бы. Пропал бы!». И вместе с тем Ирина Одоевцев в воспоминаниях «На берегу Сены» написала, что она «задала Бунину явно бестактный вопрос: 
– Иван Алексеевич, а вы любите Веру Николаевну?
Удивлённый Бунин, тем не менее, мгновенно ответил:
– Любить Веру? Как это? Это всё равно, что любить свою руку или ногу...».
Вера Николаевна Муромцева оставила пространные и интересные воспоминания о своём муже. Вспоминая об этом периоде жизни, она отмечала, что в первое десятилетие ХХ века у читающей публики появился интерес к стихам Бунина. Так, в 1909 году, когда они встретились на Капри с Горьким, в одну из встреч  Горький просил, чтобы Бунин прочитал стихи. Бунин прочитал вот это стихотворение:
                Ту звезду, что качалася в тёмной воде
                Под кривою ракитой в заглохшем саду, –
                Огонёк, до рассвета мерцавший в пруде,
                Я теперь в небесах   никогда не найду.
     В то селенье, где шли молодые года,
                В старый дом, где я первые песни слагал,
                Где я счастья и радости в юности ждал,
                Я теперь не вернусь никогда, никогда.
Горький плакал».
1909 год ознаменовался для Бунина  рядом важных событий:  он был избран Почётным  Академиком  Российской Академии наук. В этом же году он начал писать повесть «Деревня», которая была  высоко оценена литературной общественностью, в частности Горький дал такой отзыв: «Это произведение исторического характера, так о деревне ещё никто не писал». В этой повести Бунин показал полное разложение патриархально- крестьянского быта, показал  нищету народа, в том числе и духовную, отметил гибель обнищавшего  дворянства  как класса и полную историческую бесперспективность нарождающегося кулачества,  отметил ростки начинающегося революционного движения .  В вышедшей два года спустя повести «Суходол» Бунин продолжит тему отошедшего барского бытия. Критика отмечала в этой повести «… окончательное отречение автора от всякого «обольщения  стариною дворянского крепостного быта. В грозном всесокрушающем вырождении готов Бунин видеть ключ к пониманию всей современной  русской действительности  и деревенской, и интеллигентской. … Какой поразительный контраст с  той идеализацией русского мужика, которую находим в “Записках охотника” Тургенева». Это цитата из отзыва С. Андриянова, опубликованного в «Вестнике Европы».
Первого августа 1914 года Германия объявила войну России. Полтора месяца спустя, Бунин от имени творческой интеллигенции пишет воззвание  с протестом против жестокости немцев:
«То, чему долго отказывались верить сердце и разум  стало  к великому стыду за человека непреложным: каждый новый день  приносит страшные доказательства жестокостей и варварства, творимых германцами в той кровавой брани народов, свидетелями которой суждено нам быть, в том братоубийстве, что безумно вызвано самими же германцами ради несбыточной надежды владычествовать в мире насилием, возлагая на весы  мирового правосудия только меч».
 1914-1915 году он тонет в корректуре, так как готовится в свет шеститомное собрание его сочинений.  Но война не  прошла бесследно. Бунин пишет в дневнике: « война в сё изменила . Во мне что-то треснуло,  переломилось,  переступило, наступила, как говорят переоценка всех ценностей».     В 1915 году выходит  его шеститомное собрание сочинений. 
В 1916 году в преддверии революции Бунин пишет пророческое стихотворение «Последний шмель»
  Чёрный бархатный шмель, золотое оплечье, Заунывно гудящий певучей струной, Ты зачем залетаешь в жильё человечье И как будто тоскуешь со мной. За окном свет и зной, подоконники ярки, Безмятежны и жарки последние дни, Полетай погуди и в засохшей татарке, На подушечке красной усни. Не дано тебе знать человеческой думы, Что давно опустели поля, Что уж скоро в бурьян сдует ветер угрюмый Золотого сухого шмеля.

           Революцию 1917 года Иван Алексеевич Бунин не принял. О своих впечатлениях от революции и мытарствах он напишет в форме дневниковых записей «Окаянные дни».
«Окаянные дни» тот дневник, который Бунин действительно вёл в Москве,  пока не выехал 21 мая в Одессу, где – по его  словам – жил, как в раю, поскольку ему удалось снять дачу.  В дневнике же  Одесса представлена адом.
« В том-то всё и дело, – пишет Бунин, что всякий русский бунт  И ОСОБЕННО ТЕПЕРЕШНИЙ прежде всего доказывает, до чего всё старо на Руси и сколь она жаждет прежде всего БЕСФОРМЕННОСТИ». И ему хочется вернуться в недалёкое, но такое уже далёкое и ушедшее безвозвратно прошлое, которое уже не кажется таким страшным в своей безысходности, как, например, в его же «Деревне» 1909 года. «Наши дети, внуки не будут в состоянии  даже представить себе ту  Россию, в которой мы когда-то жили, которую мы не ценили,  не понимали –всю эту мощь, богатство, счастье».
6 января 1920 года Бунин покидает Россию навсегда, отплыв  в Константинополь, и эмигрирует во Францию.  28 марта 1920 года Бунин с Верой Николаевной Муромцевой приезжают в Париж, где он проживёт в эмиграции до конца своих дней в 1953 году. По словам Галины Кузнецовой в Париже Бунин вёл рассеянную жизнь, а работать он мог только в деревне. Они снимают старый провансальский дом в Грассе, так называемую виллу Бельведер. Здесь в эмиграции Бунин создаёт свои наиболее пронзительные прозаические произведения, если конечно, их можно назвать прозой, а не поэзией. Это и «Митина любовь», и неповторимые по своей красоте «Тёмные аллеи», и один из лучших романов экзистенциальной литературы ХХ века с некоторыми автобиографическими элементами – «Жизнь Арсеньева».
В 1926 году пятидесятишестилетнему  Бунину на пляже представляют двадцатишестилетнюю  поэтессу Галину  Николаевну Кузнецову, последнюю любовь великого писателя.  Сначала они встречались в Париже в её квартире, которую Галина  Кузнецова сняла после ухода от мужа, позже Бунин приводит её в свой дом, где в течение шести с половиной лет они живут втроём– с Верой Николаевной Муромцевой,  с которой Бунин обвенчался только в 1924 году, и Галиной Кузнецовой. Вся эмиграция была скандализована этой историей.  Особенно тяжело переживала появление Кузнецовой у них в доме Вера Николаевна. «Она сходила с ума и жаловалась всем знакомым на измену Ивана Алексеевича, – пишет Одоевцева. – Но потом И.А. сумел убедить ее, что у него с Галиной только платонические отношения. Она поверила и верила до самой смерти. Вера Николаевна поддерживала с Галиной переписку даже после её разрыва с Иваном Алексеевичем...». Вера Николаевна и в самом деле не притворялась: она поверила оттого, что хотела верить. Тем более что иного выхода у неё просто не было. Боготворя своего гения, даже не представляла обстоятельств, которые могли бы побудить её покинуть писателя. Кончилось тем, что Галина была приглашена поселиться у Буниных и стать «членом их семьи».  Нина Николаевна Берберова в своих мемуарах « Курсив мой» называет Веру Николаевну «…бессловесной и очень глупой, не средне глупой женщиной, но исключительно глупой»; и далее: Вера Николаевна « своей невинностью обескураживала не одну меня».  Никаких подробностей о жизни втроём нет ни в «Грасском дневнике». Галины Кузнецовой, ни тем более в дневниках Веры Николаевны. Кстати, злоязычная Берберова не пройдёт мимо них, высмеяв их в своих мемуарах. Она вспоминает: «Застряли ночью в Париже, поздно было ехать домой. Поехали к Бунину ночевать на улицу Оффенбах. Он один в квартире. Вера Николаевна в отъезде. Он уложил нас в комнате Галины Николаевны Кузнецовой, где стояли две узкие одинаковые кровати… В комнате Веры Николаевне на её письменном столе лежал  её   знаменитый  дневник.  Алданов  мне однажды сказал: Бойтесь, Нина Николаевна!  Она и Вас туда запишет. Страница была открыта. На ней круглым детским почерком было выведено: “Вторник. Целый день идёт дождик. У Яна  болел живот. Заходил Михайлов”. Мне, – продолжает  Берберова, – это напомнило дневник, который  вёл отец Чехова в Мелихове: “Пиона в саду распустилась. Приехала Марья Петровна. Пиона завяла. Марья Петровна уехала”.  Мы сидели у Бунина в кабинете, и он рассказал всё сначала и до конца про свою любовь, которой он до сих пор мучается. К концу он совсем расстроился, слёзы текли  у него из глаз, и он всё повторял: “Я ничего не понимаю. Я писатель, старый человек и ничего не понимаю. Разве такое бывает? Нет, вы мне скажите, разве такое бывает?”».
Как бы ни относилась Берберова к Вере Николаевне, но именно ей приходилось страдать не только из-за романа мужа с Кузнецовой, но и из-за катастрофического безденежья. Когда посыльный принёс телеграмму о присвоении Бунину Нобелевской премии, в доме не нашлось даже нескольких су, чтобы дать чаевые посыльному. На вручение Нобелевской премии поехали втроём: Бунин, Вера Николаевна и  Галина Кузнецова. И Бунин, и Галина Кузнецова напишут подробные воспоминания об этом священнодействе.
Я не буду приводить полностью описание церемонии вручения нобелевской премии – «Нобелевские дни» были изданы уже в первом советском девятитомном собрании сочинений Бунина в 1965 году, и неоднократно переиздавались и позже, но вот фрагмент этой речи нужно привести. В соответствии с церемониалом зал, где происходит вручение премии, украшается флагами страны лауреата.  «Невозможность  вывесить для меня  флаг советский  заставила устроителей торжества, – пишет Бунин – ограничиться ради меня одним – шведским». И Бунин произносит на банкете речь, фрагмент которой я думаю, весьма интересен:  « Честолюбие свойственно почти каждому человеку  и каждому автору, и я был крайне горд получить эту награду со стороны судей столь компетентных и беспристрастных. Но думал ли я девятого ноября только о себе?  Нет, это было бы слишком эгоистично. Горячо переживая волнение от потока первых поздравлений и телеграмм, я в тишине и одиночестве ночи думал  глубоком  значении поступка Шведской академии. Впервые со времени учреждения Нобелевской премии вы присудили её изгнаннику. Ибо кто же я?  Изгнанник, пользующийся   гостеприимством Франции, по отношению к которой я тоже навсегда сохраню признательность.  Господа члены академии, позвольте мне, оставив в стороне меня лично и мои произведения, сказать вам, сколь прекрасен ваш жест сам по себе. В мире должны существовать области полнейшей независимости.  … Есть нечто незыблемое, всех нас объединяющее: свобода мысли и совести, то, чему мы обязаны цивилизацией. Для писателя эта свобода необходима особенно – она для него догмат, аксиома».
В Стокгольм за Нобелевской премией вместе с Верой Николаевной его сопровождала и Галина. На обратном пути она простудилась, и решили, что ей лучше на некоторое время остановиться в Дрездене, в доме старого друга Бунина – философа и писателя Федора Степуна, нередко гостившего в Грассе. Она все больше отдалялась от него, исчезла прежняя теплота отношений. А ещё Галина увлеклась эпистолярным жанром – почти ежедневно писала письма в Дрезден сестре Степуна – Магде. И почти ежедневно из Дрездена приходили ответные послания.
Бунин несколько раз видел эту мужеподобную даму с низким красивым голосом. На писателя она произвела двоякое впечатление: умна, начитана, умеет ловко поддержать беседу, но в то же время в ней ощущалось что-то нездоровое, порочное. Ирина Одоевцева в книге «На берегу Сены» прямо напишет: «Степун был писатель, у него была сестра, сестра была певица, известная певица – и отчаянная лесбиянка. Заехали. И вот тут то и случилась трагедия. Галина влюбилась страшно – бедная Галина… выпьет рюмочку – слеза катится: "Разве мы, женщины, властны над своей судьбой?.." Степун властная была, и Галина не могла устоять…».
Галина с Магдой почти не расставались: вместе спускались к столу, вместе гуляли, вместе уединялись в своей «светёлке». Бунин сначала подшучивал по поводу такой неразрывной дружбы, а потом его вдруг осенила страшная догадка, которая и для него, и для окружающих с каждым днём получала всё большее подтверждение: отношения подруг были явно противоестественными. Иван Алексеевич был взбешён. Мало того, что Галина изменила ему, – физическое отвращение у него вызывало то, что сделала она это необычно, с женщиной. Примечательна скупая, деликатная запись в дневнике Веры Николаевны: «В доме у нас нехорошо. Галя, того гляди, улетит. Её обожание Магды какое-то странное. Если бы у Яна была выдержка, то он это время не стал бы даже с Галей разговаривать. А он не может скрыть обиды, удивления и поэтому выходят у них странные разговоры, во время которых они, как это бывает, говорят друг другу лишнее».
Супруга Бунина, безмерно страдавшая от навязанной ей «жизни втроём», поначалу было обрадовалась явно назревавшему разрыву. Но, видя, как тяжело переживает случившееся муж, кажется, готова была пожелать, чтобы всё вернулось в прежнее русло и в доме воцарилась хотя бы видимость спокойствия.   Галина Кузнецова разрывает в 1933 году свои отношения с Буниным и живёт с Магдой Степун, пережив её на пять лет.
         Думаю, что нужно отметить, что  из полученной Буниным Нобелевской  премии он раздал нуждающимся около 120000 франков. Была создана даже комиссия по распределению средств. Корреспонденту газеты «Сегодня» Бунин говорил : «Знаете ли Вы, сколько писем я получил  с просьбами  о вспомоществовании? За самый короткий срок  пришло до 2000  таких посланий».
         Перед самой войной он пишет письмо Алексею Николаевичу Толстому о своём желании вернуться на родину.  Это побудило Толстого обратиться к Сталину  с письмом, в котором он высоко отозвался о бунинском таланте: «Мастерство Бунина для нашей литературы  чрезвычайно важный пример, как нужно обращаться с русским языком, как нужно видеть предмет и пластически изображать его. Мы учимся  у него мастерству слова, образности и реализму».
Бунин пишет  воспоминания об Алексее Толстом, о которых он сам отзывается следующим образом: «Есть у меня зернистая вещь  “Третий Толстой”– об Алёшке Толстом с большими похвалами его таланту писательскому и меньшими – таланту житейскому».
Приведу только отрывок   из этого памфлета, в котором Бунин описывает последнюю встречу с Толсты в одном из парижских кафе. Он “… прислал мне  с гарсоном клочок бумаги: «Иван, я здесь. Хочешь видеть меня? А Толстой».  Я встал и пошёл в ту сторону, которую указал мне Толстой. Он тоже уже шёл навстречу мне, и как только мы сошлись, тотчас закрякал своим столь знакомым мне смешком и забормотал. « Можно тебя поцеловать? Не боишься большевика? – спросил он и с такой же откровенностью продолжал разговор ещё на ходу:
– Страшно рад тебя видеть, и спешу тебе сказать, до каких же пор ты будешь тут сидеть, дожидаясь нищей старости? В Москве тебя  с колоколами бы встретили, ты представить себе не можешь, как тебя любят, как тебя читают в России.
Я перебил, шутя:
– Как же это с колоколами, ведь они у вас запрещены.
Он забормотал сердито, но с горячей сердечностью.
– Не придирайся, пожалуйста, к словам. Ты и представить себе не можешь, как бы ты жил, ты знаешь, как я, например, живу? У меня целое поместье  в Царском Селе, у меня три автомобиля. У меня такой  набор драгоценных английских трубок, каких у самого английского короля нету. Ты что, воображаешь, что тебе на сто лет хватит твоей Нобелевской премии?”
А встречавшийся с Буниным в 1946 году Константин Симонов приводит слова Бунина об Алексее Николаевиче Толстом: «Чтобы я там (имеются в виду « Окаянные дни» – Т.Л.)  ни писал, однако я всё же не предлагал загонять  большевикам  иголки под ногти, как  это рекомендовал в ту пору  в одной из своих статеек Алёша Толстой».
Когда началась война, в основном вся эмиграция болела за Россию. Патриотические чувства возобладали над ненавистью к советскому режиму. Вера Николаевна вспоминала о том,  что во время немецкой и итальянской оккупации они голодали, но Бунин не написал ни строчки, хотя поступали предложения от оккупационных  властей.
           Послевоенный период – Бунин возвращается в Париж. Он больше не является непреклонным противником советского режима, но и не признает перемен,   произошедших в России. В Париже Иван Алексеевич посещает советского посла и даёт интервью газете «Советский патриот».   
1946 год – издана книга И.А. Бунина «Темные аллеи». 
             В1950 год – издана книга И.А. Бунина «Воспоминания», отличавшаяся резкостью оценок.
Здесь я хочу вновь вернуться к воспоминаниям Берберовой.
«Характер у него был тяжёлый, домашний деспотизм он переносил и в литературу. Он не то, что раздражался или сердился, он приходил в бешенство и ярость, когда кто-нибудь говорил, что он похож на Толстого или Лермонтова. Но сам отвечал на это ещё большей нелепицей:
– Я от Гоголя. Никто ничего не понимает. Я из Гоголя вышел.
… В такое же бешенство его приводили разговоры о современном искусстве.
Будучи абсолютным и закоренелым атеистом, о чём я много раз слышала от него и любя пугать и себя и других, в частности бедного  Алданова  тем, что черви поползут у них из глаз и изо рта в уши, когда они  будут лежать в земле, он даже никогда не задавался вопросами религии  и совершенно не умел мыслить абстрактно. Я уверена, что он  был совершенно земным  человеком, конкретным цельным животным, способным создавать  прекрасное в примитивных формах, готовых и уже существовавших до него, с удивительным чувством языка и при ограниченном  воображении с полным отсутствием пошлости … И если бы он не опоздал родиться  на тридцать лет, он был бы одним  из наших великих нашего великого прошлого. Я вижу его  между Тургеневым и Чеховым, рождённым в 1840 году . Об этом он сам сказал в “Воспоминаниях”.
“Cлишком поздно я родился. Родись я раньше, не таковы были бы мои воспоминания”».
Берберова пишет о том, что Блок, которому она посвятила книгу, “всегда был для него раной, и весь символизм  мимо которого он прошёл, чем-то противным, идиотским, ничтожным, к которому он был либо глух, либо  яростно враждебен. «Больших дураков  не было со времён Гостомысла –  говорил он. А в «Воспоминаниях» сказал:  Во всей моей жизни  пришлось мне иметь немало встреч  c  кретинами. Мне вообще была дана жизнь настолько необыкновенная, что я был современником таких кретинов, имена которых навеки останутся в мировой истории. Эти кретины для него были: Бальмонт, Сологуб, Вячеслав Иванов ; стихи Гиппиус возбуждали в нём злую насмешку, Брюсов был коммунист, и его следовало повесить  за одно это, Белый (от белой горячки) был опасный сумасшедший, но главной мерзостью в этой компании  был Блок, рахитик и дегенрат, умерший от сифилиса».
Конечно,  в мемуарах Берберовой просматривается и её личность, весьма критической и саркастической дамы, но отвергать их нельзя, тем паче вкупе с самими воспоминаниями Бунина, написанными желчно, но очень интересными, с моей точки зрения. Но этот взгляд на личность Бунина подтверждает и остроумная поэтесса и писательница, сатирик Надежда Тэффи, которая после выхода «Воспоминаний»  предлагала создать в Париже ещё один союз писателей – Союз обиженных Буниным. 
И Береберова, и Одоевцева, и многие современники, по-видимому, объективно рисуют  бытовой портрет писателя и поэта: «… Вдруг за обедом  он старался понюхать жареного цыплёнка, прежде чем начать его есть, я спокойно  остановила его руку: я знала, что он делает это всегда – и за ужином у Цетлиных, и в наилучшем парижском ресторане,  и у себя дома.
– Нет, – сказала я. – Иван Алексеевич,  у меня   вы нюхать цыплёнка не будете. – И твёрдо отвела его руку с куском цыплёнка на вилке.
– Ай да женщина! – весело сказал он. – Не боится никого. Недаром “я близ Кавказа рождена”. Но только как же можно не нюхать? Дврянин тухлятину есть не может.
– Здесь, – сказала я, – вам тухлятины не дадут».
В дневнике Берберова  описывает празднование своего дня рождения 8 августа  1945 года. «С трудом достала полфунта чайной колбасы. В столовой накрыла стол. Нарезала 12 кусков серого хлеба и положила на них  двенадцать ломтиков колбасы.   Гости пришли в 8 часов и сначала посидели, как водится в моей комнате. Чайник вскипел, я заварила чай, подала сахар, молоко, бутылку красного вина и решила, что именинный стол   выглядит вполне прилично. Пока я разливала чай, гости вошли в столовую. Бунин вошёл первым, оглядел бутерброды и, даже не слишком торопясь,  съел  один за другим все двенадцать кусков колбасы, так что, когда остальные подошли и сели, им достался только хлеб. Эти куски  хлеба, разложенные на двух тарелках, выглядели несколько странно и стыдно».
Ну, что можно сказать об этом эпизоде?  Вряд ли это плод фантазии Нины Николаевны Берберовой, которая  напишет о Бунине следующее:
«Я думаю теперь, что грубость в словах, в поведении, грубость его интеллекта была отчасти прикрытием, камуфляжем и что он боялся мира и людей не менее остальных людей его поколения, и всё его ЧВАНСТВО  – а оно было  в очень сильной степени уже до революции, в Москве – было его самозащитой».
 И далее: « Я не люблю смотреть на распад, любопытствовать о распаде, любоваться распадом, не люблю ни смеяться над ним, ни сожалеть о нём. Распад для Бунина начался в тот день, 12 февраля 1945 года, когда С.К. Маковский заехал за ним, чтобы везти его к советскому послу Богомолову пить за здоровье Сталина».
Иван Алексеевич Бунин неоднократно выражал желание возвратиться в Россию, "великодушной мерой" назвал в 1946 указ советского правительства "О восстановлении в гражданстве СССР подданных бывшей Российской империи...".  В это же время руководство Союза русских писателей и журналистов в Париже   исключает из своих членов всех, кто принял советское подданство. Бунин в знак   протеста покидает эту организацию. От него отворачиваются многие коллеги. В   Советском Союзе не выходит уже практически готовый к изданию сборник И.А.  Бунина, а интервью в «Советском патриоте» оказывается сфальсифицированным.
Что касается обвинений, бросаемых Бунину,  многими эмигрантами, о том, что он ездил в  советское посольство «жрать икру и пить за здоровье Сталина», к которым присоединяется и Берберова со словами  о распаде, Бунин никогда не соглашался с этими обвинениями. Одоевцева пишет в своих воспоминаниях, что Бунин говорил, что он демонстративно поставил рюмку на стол, когда прозвучал тост за Сталина.
      Тем не менее, несмотря на получение им советского паспорта, он всё-таки решил не возвращаться в Советский Союз и не только потому, что  вышло Постановление Жданова о журналах "Звезда" и "Ленинград" (1946 г.), растоптавшее А. Ахматову и М. Зощенко. Он задал себе вопрос, на который  сам и ответил : «Попасть в Россию. А зачем? Старость уцелевших (и женщин, с которыми когда-то), кладбище всего, чем жил…».
 Возвращаясь к его «Воспоминаниям», приведу афоризм Бунина о том, что «воспоминания – нечто страшное, что дано человеку словно в наказание». Нечто подобное, только с оттенком юмора, он сказал уже на склоне лет, беседуя с одним из старых друзей дома. Тот спросил полушутя-полусерьёзно у Ивана Алексеевича, не пробовал ли он составить свой донжуанский список?
– Тогда лучше было бы составить список неиспользованных возможностей, – быстро отреагировал Бунин. И добавил: – Только в старости, когда жизнь прожита, по-настоящему начинаешь ценить радости, подаренные судьбой, равно как и горечи потерь».
Думаю, что с полным правом о горечи потерь можно назвать дату смерти Бунина. Умер Иван Алексеевич Бунин в Париже. В ночь с 7 на 8 ноября 1953 года, через два часа после полуночи Бунина не стало: он умер тихо и спокойно, во сне. На его постели лежал роман Л.Н. Толстого «Воскресение». Похоронен Иван Алексеевич Бунин на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, под Парижем, на кладбище, которое с полным правом можно назвать русским.
Вера Николаевна Муромцева пережила Бунина на 8 лет, она умерла в 1961 году. До конца её дней советское правительство платило ей пенсию, предлагало вернуться на родину. Но она  отказалась, желая остаться вместе  с Буниным до конца.
     И в заключение  этого краткого сообщения о великом русском писателе, нужно сказать, что он считал себя поэтом, естественно, не без оснований, очень ревниво относился к своим стихам, и по словам Одоевцевой, никому не позволял их обсуждать.  Нилус восхищался стихами Бунина: «Общее впечатление стихов – золото в слитках, но везде оконченное чеканкой».
     Стихи у Бунина, действительно отточены. Чёткие, многие с глубоким чувством. Но, с моей точки зрения, читателя – Бунин, конечно, во-первых,  блестящий писатель – сочинитель поэтической прозы и лишь, во-вторых, поэт. Хотя и в  поэзии Серебряного века , он стоит в первых рядах среди поэтов.
А теперь несколько стихотворений.


© Copyright: Татьяна Лестева, 2008