Война… Такое короткое слово и такие тяжелые последствия. Смерть, потери, голод, разруха, как много прячется за этими пятью буквами. Буквами, которые слезами и кровью врезались в мою душу.
Мне исполнилось 10 лет в августе 45 года, а казалось, что я – глубокий старик. Мне повезло больше остальных сверстников. Мой отец вернулся домой - седой «старик», без ноги, весь в шрамах, зато живой. Мать, в мирное время была учительницей в школе, и так вышло, что всю войну проработала на местном заводе, где делали снаряды для наших танков. А у многих было совсем по-другому. Чьи-то отцы в первые годы военных действий были убиты, у других –пропали без вести, а кто-то так и не дождался своих жен и матерей с фронта. Многие ребята моего возраста и постарше погибли, помогая своей стране дать достойный отпор врагу.
В мае 45-го не досчитался и наш городок своих жителей. Были слезы, слова о вечной памяти, и мы верили тогда, что этот кошмар никогда не повторится.
Сейчас, в 2000 году, я уже немолодой и проживший длинную жизнь старик, думаю, как же мы смогли допустить повторение истории в Афганистане и Чечне. Как так? Неужели мы ничему так и не научились?
Но моя история сегодня не об этом. Моя история как ни странно о любви. О какой любви может нам рассказать этот старик, спросите вы. И я вам расскажу о той любви, которая сводит с ума, выворачивает душу, оставляя лишь горечь обожженной души.
Так вот, в августе 45 мне исполнилось 10 лет, и многие вернулись в наш подмосковный городок С. Тогда меня звали Мишкой, Мишкой Строевым. Я был, как многие дети того времени, худощав, донашивал чудом уцелевшие отцовские вещи, поэтому штаны приходилось подпоясывать веревкой. Еще у меня были папанины штиблеты в дырочку, благо на улице было тепло, а также майка и кепка. Вот и весь гардероб. Наш дом был разрушен во время одной из бомбежек, и нам выделили одну из комнат в коммуналке в доме рядом с чудом уцелевшей школой. В квартире с нами проживало еще три семьи, но детей ни у кого не было, поэтому меня считали общим ребенком, поэтому кормили и затрещины давали всем скопом.
Постепенно жизнь налаживалась. Мама вернулась в школу, отец устроился на судостроительный завод, меня же пытались отправить в школу. Нелегкая, скажу вам, была эта задача. Во время войны в одном из ангаров у нас была оборудована полевая школа, в которую мы всей детворой ходили, а в здании тогдашней школы расположился районный сельсовет.
Так вот, в школу мне совсем не хотелось. На улице еще было жарко, речка манила себя прохладой и пескарями, которые хорошо ловились на самодельную удочку, ну а школа, а школа ведь никуда не денется, так думал, я, пытаясь каждый день свернуть мимо школы.
Однажды поймав меня на речке с удочками, вместо учебников на занятиях, мой отец не стал меня пороть, а усадил рядом с собой, закурил папиросу, немного помолчал и сказал мен тогда такие слова: «Знаешь, сын, твоя жизнь тебе и жить. Одно лишь могу тебе сказать. Знания – великая штука. Мы фашистов не голыми руками тогда одолели. Голова ведь не только каски носить, а чтобы достичь победы, в голове еще должно что-то быть, чем просто желание победить. Поэтому подумай, чем сейчас ты хочешь наполнить свою голову. Только лишь желанием развлечься, или заложить основу будущей жизни, жизни, направленной на помощь своей стране. Великие дела творят умные люди. Подумай об этом». И я представил, что всю жизнь могу провести вот так с удочками, в то время как мои сверстники будут сидеть за партами, учится, идти дальше. Из них получатся хорошие врачи, честные милиционеры, добрые учителя, а я все также буду сидеть на берегу реки со своими ненужными удочками, и никто не будет мной гордиться. В какой-то книжке я прочитал о пчелах и трутнях, и мне представилось, что вся моя страна это улей, а я, как трутень, буду жить за их счет. Ну, уж нет, я обязательно буду учиться, а когда вырасту, то пойду учиться на летчика, и сверху буду охранять покой наших граждан.
Может быть, сейчас мысли десятилетнего пацаненка покажутся детскими или напыщенными, но тогда мы все так жили. Мы готовы были жизнь отдать за Родину, а сейчас руку помощи близким никто не подаст. Поэтому умирают ненужные пенсионеры в одиночестве, всеми позабытые, поэтому дети наши сейчас никому не нужны. Мы просто разучились любить и уважать друг друга. Ладно, сейчас не об этом.
Однажды в начале осени в наш дом вселилась семья Фоминых. Им выделили маленькую комнатку на последнем этаже, практически на чердаке, что с лихвой компенсировалось фактом проживания семьи без подселения и соседей.
Глава семейства Петр Лукич Фомин прошел всю войну от начала и до конца и вернулся домой весь в орденах. Это был широкоплечий кареглазый мужчина, лет сорока, седой, с жесткой поступью и добрыми глазами. До войны Петр Лукич работал директором совхоза, а по окончании войны перебрался в наш городок. Так как мужчин у нас в то время не хватало, то товарища Фомина определили сразу же директором школы, в которой работала моя мать, и по совместительству он вел у нас еще труды и историю.
Про свою семью Петр Лукич рассказал, что имеется у него жена Нина Георгиевна Фомина, с которой во дворе мы ни разу не встречались. Из разговора, состоявшегося между моими родителями, когда я по обыкновению подслушивал, я узнал, что бедная женщина во время одной из бомбежек потеряла ноги, и поэтому вынуждена находится все время дома.
Когда весть об этом разнеслась по двору, наши жильцы решили помочь Петру Лукичу ухаживать за его женой. Однако дальше порога тогда он нас не пустил, объясняя это тем, что жена стесняется своего положения и не стремится быть обузой кому-либо.
Так мы и жили. Трудные были времена. Надо было отстраивать заново свою страну, поднимать из руин. Было тяжело, но мы справились. Мы строили дома, школы, детские сады, разрабатывали поля, добывали уголь. Трудились изо дня в день, дав себе обещание не допустить прежнего кошмара.
Прошло около двух лет. Я подрос, помогал отцу, матери с хозяйством, которой трудно было справляться одной, так как была на сносях.
Каждый день, по утрам встречаясь с Петром Лукичом в подъезде собственного дома и днем в школы, я восхищался этим человеком. Он был очень умным, добрым, но в тоже самое время строгим учителем. Его уроки всегда были интересными и познавательными. Рассказывая об Испании, он предлагал нам представить себя испанскими партизанами, которые боролись с фашистами или конкистадорами, которые отправлялись в далекие страны. И трудно было, не подготовится к его урокам. Нет, он не кричал, и даже не повышал голоса, но при этом так на тебя смотрел, по-отечески благосклонно, что ли, что ты хотел просто провалиться под землю. И мы его любили, любили за его теплоту, ум, поддержку в трудную минуту.
А уж как любил он свою жену, так тому, наверное, многие и сейчас позавидуют. Все время Петр Лукич спешил домой. Переделает дела в школе, отправит всех по домам и сам с учебниками и тетрадками наперевес, спешил к ней, к любимой Ниночке. Они никогда не выходили во двор, но всегда по вечерам было слышно, как в квартире Фоминых играет патефон и Петр Лукич приглашает жену на танец. И мы представляли, как он всегда брал её на руки и кружился с ней в танце по комнате, потом они садились ужинать, а после этого он рассказывал её как прошел день и спрашивал как у неё дела и как она себя чувствует. Нина Георгиевна ему что-то отвечала своим тихим голосом. И так было изо дня в день, каждый вечер, и ни что не могло нарушить заведенный порядок.
Петр Лукич всегда покупал её какие-либо обновки. Если завозили платья в наш магазин, или, невиданное дело, духи, то среди женщин, в очереди, обязательно встретишь нашего соседа. Доставал книги, цветы, пытался как-то скрасить её унылые дни. И я не думаю, что это было одно лишь сострадание к обездоленному человеку. Нет, он любил её, любил так, что готов был горы свернуть, лишь бы услышать её смех или слова любви.
Наверное, она его также любила, с нетерпением ждала его по вечерам, но мы об этом лишь догадывались по счастливому лицу Петра Лукича и его хорошему всегда настроению. Однако женская половина нашего дома завидовала именного его жене, и вечерком на лавочках в полголоса обсуждалось, как же все-таки повезло этой Лукиной.
Вскоре по зиме случилось несчастье. Возвращаясь домой со школы, Петр Лукич увидел как дети, катаясь на санках по льду озера, провалились под лед. Он бросился их спасать и вытащил всех троих, но сам повредил ребро и заработал воспаление легких. Лечь в больницу он отказался, мотивируя, что некому будет присматривать за его женой, и отправился домой. Как и в прошлые разы, Петр Лукич никого в дм не пускал, поэтому приходилось оставлять еду и лекарства под дверью квартиры. Моя мать как-то попросила меня отнести соседу кастрюлю с борщом, так как её самой было тяжело подниматься по ступенькам.
На нужном этаже я оставил возле квартиры Лукиных еду, решив вернуться за ней завтра с утра. А утром, забежав перед школой за нашей кастрюлею, я обнаружил, что она осталась стоять нетронутой. Почувствовав неладное, я сбежал вниз и позвал отца, который поднялся на этаж и начал стучать в дверь к Фоминым. Никто не открывал. На шум выбежали остальные соседи. Общим решением меня послали за постовым, Вместе с ним жильцы выломали дверь. И тогда весь дом наконец-то попал в загадочную квартиру Лукиных.
Здесь была небольшая прихожая, через которую мы прошли в комнату. В ней находился круглый стол, расположенный напротив окна, два стула, небольшой платяной шкаф, комод и панцирная кровать, на которой лежал мертвый Петр Лукич. И все. Жены нигде не было видно. На стенах висели семейные фотографии, на которых Перт Лукич обнимал красивую брюнетку. Были еще фотографии двух мальчиков, разительно похожих на главу семейства.
Мы еще долго обсуждали в тот день странности этой семьи. Весь двор гудел. Куда же делась жена? Ответ получился совсем неожиданный. На похороны с совхоза, откуда был Петр Лукич, приехала его родная сестра, Зоя Лукинична, которая и рассказала о трагедии семьи Фоминых.
До войны Петр Фомин работал в совхозе, был очень трудолюбивым человеком, его заметили и выдвинули на должность директора. Работа была тяжелой, но ему нравилась, и односельчане его любили, всегда обращались за советом. В сельской школе построили тогда новую библиотеку, и из областного центра приехала к ним тогда выпускница вуза комсомолка Нина Зотова. И как только увидел Петр её, так сразу и влюбился в неё, запала она ему в душу. Долго не решался открыться ей, разница в возрасте сказывалась, он был старше её на 10 лет. Однажды все-таки решил покончить со всем эти раз и навсегда и пришел к ней в библиотеку и сказал ей, так мол и так, люблю, говорит вас Нина, будьте моей женой и верным другом на всю жизнь. Сыграли свадьбу, построили дом, потом родился первенец Сашка, а через год Андрейка. Мальцы росли смышлеными на радость родителям.
А потом началась война… Призвали Петра Фомина в действующую армию. Обняв на прощание детей и поцеловав крепко жену, ушел он защищать свою страну. А через два года на фронт пришло письмо. В село, где жила его семья вошли немцы и семью Фоминых, как многие другие семьи коммунистов, по наводке местных полицаев, расстреляли, для острастки других.
За одну ночь посидел Петр Фомин. Пытался найти смерть, лез в самое пекло, не отсиживался в окопах, но дошел до победы целым и невредимым. После вернулся в родное село, посмотрел на свой дом, собрал вещи и уехал на подводе, которая шла в сторону Москвы. Тогда-то видно и помутился у него рассудок, и начал он думать, что жена, любимая Ниночка, жива. Вновь вернулось все как было до этой проклятой войны. Видимо только про детей забыл. Так и жил: днем одной жизнью, а вечером, приходя домой, садясь за стол, накидывая на стул одно из купленных платьев, разговаривал с ненаглядной Ниночкой, о прожитом дне, о невзгодах и радостях.
Вот так люди и сходят с ума из-за любви, так и сгорают в пламени костра любви. И я думаю, уж лучше один раз ярко вспыхнуть, чем всю жизнь небо коптить.
Не судите меня, старого человека, за мой рассказ. Я нахожусь на закате свой жизни, но так и не испытал такого чувства. Мой наказ молодым: ищите среди серых будней того человека, который согреет вас своим теплом, подарит вам любовь и на склоне прожитых лет, сжимая руки друг друга, вы поймете, что жизнь была прожита не впустую. Не гонитесь за обманчивой красотой яркой обвертки, со временем ярки смываются, и лишь подлинная красота любви остается неизменной. Найти её великое счастье. Ищите, жизнь коротка, а мир так велик, но надежда никогда не умрет. Верьте мне, я прожил жизнь, и я это знаю. Прощайте. Любите и будьте любимы.