Зачем рождаться, если заранее знаешь, что отведен короткий срок? «Зачем» бессмысленный вопрос. И она опять рождалась. Сумеречное безвременье с благоговейным трепетом вдыхало её прохладный дурманящий запах. Глаза города сначала ярко вспыхнули, а затем наполнились влажным зеленоватым огнем вожделения.
Она поднималась из утробы самой темной бездны, и багровый цветок её утонченной красоты распускался, истекая стылым ядом, кипятящим кровь, превращающим множества жизней в групповую агонию. Её красота была особенной. Коль скоро, нехватка слов заставляет опускаться до низменных сравнений прекрасного с цветком, скажу только, что подобные цветы распускаются лишь в сознаниях, истерзанных наркотическим воображением. Цветок, чьи темные бархатистые лепестки обрамлены ядовитыми шипами, а атласный стебель скручивается в тугие узлы, придуманные палачами…
Она открыла глаза и стала с непоколебимым спокойствием наблюдать, как её присутствие наполняет пространство. Её воля существовала лишь для того, чтобы тисками выдергивать из комы воспоминания, которые, казалось, уже ступили на порог узорчатых гробиков. Её голос пробуждал воронье сожалений, терзающее мясистые души, раздирая в клочья вуали иллюзий.
Рецепт её прекрасной утонченности был ужасен и потому идеален. Сие зелье представляло собой кипящую смесь бессонниц, декадентских стихов и душ в них вложенных, абсентизм, доведенный до той грани, когда он украшает, придавая мистической загадочности и букеты дурманящих трав, замешанных в пропорции известной лишь темным силам.
Итак, она опять родилась. Да, не впервой… И помнила она всю свою чертову дюжину прошлых жизней, помнила каждую жизнь посвященную её величественному безразличию, помнила все стихи и песни, посвящены ей и помнила всю ту боль, что когда-то причинила. Она видела отражения тех страданий во всех зеркалах, которые тут же разлетались на тысячи осколков, пронзающих её худую плоть, делающих её вуаль все более узорчатой.
«Зачем я родилась? Зачем мне эти страдания?» - вопрошала она, так и не усвоив уроки прошлого. И самый бесполезный вопрос мирозданья был её проклятьем, - мечем, на кончике лезвия которого с завидной ловкостью балансировала её душа. И снова она исторгла этот вопрос и раскинула яркие крылья запретных искусств. Узор древних символов предстал её взору. В его переплетениях ей доводилось видеть многое, - и костры инквизиции, и скрытые пороки благочестивых жирдяев, и даже самую изысканную магию. Но в это раз её суждено было увидеть то, чего раньше её не позволяли видеть. Она увидела там свет любви. И этот яркий проблеск ослепил её настолько, что она не захотела узнать, что кроется за ярким сиянием, - какая сильная, режущая боль, какие глубокие страдания, какая быстрая смерть… Она не дочитала душеизлияние предсказания до конца, чтобы ощутить его на себе в полную силу и вкусить его жгучую горечь.
Она встретила Его на мосту между мирами, такими параллельными и до смешного желающими быть не похожими. Серо-голубые эмоциональные сумерки с детским любопытством наблюдали за разворачивающейся трагедией. Им было искренне интересно, как Его не пленит её умопомрачительная красота. И Он не отравится зельем её декадентского абсентизма, а лишь улыбнется, и из уголков его улыбки вырвется звездокрылая птица банальной истины. Они наблюдали, как Она с упоением кидается в Его объятия, зная, что это последний виток её древней мудрости, но не осознавая… И Его холодное жало чистоплотной формальности вонзится прямиком в её сердце, в алхимическом арсенале которого не найдется противоядия.
Наивные сумерки с упоением наблюдали за этим спектаклем на границе миров. И с особой инфантильностью они растворялись в увлекательности зрелища, полностью сливаясь с происходящим.
«Зачем Она родилась, если ей отведено так мало времени?». Момент глухо-немой тишины шатром растянулся над перекрестком миров, лопнул, выплеснув потоки рутинных шумов. Бессмысленный вопрос.
Она родится опять. Ибо имя ей Ночь. И спустя вечность, за время которой успеет позабыться все, кроме чистокровной аристократичной боли, День с тем же упоением кинется к ней в объятия, словно герой на сотни вражеских мечей. И сумеречное безвременье с благоговейным трепетом вдохнет прохладный дурманящий запах очередной трагедии, затянутой в тугое кольцо взаимности.