Осенняя мелодия

«Я побеждён самим собой.
 Устал. И небо угасает.
 Пора уже, пора…Постой!
 Вгляделся в даль, а там - светает.

 Прошли и высохли дожди,
 Снег падает и снова тает.
 Казалось, темень впереди,
 Но вот гляжу, а там – светает».
Ал. Володин.

Егор Фомич проснулся и посмотрел на «ходики», висящие над кроватью на стене. Кошачьи глазки на часах были уже различимы и с лёгким поскрипыванием бегали туда-сюда.
«Часов шесть, наверное», - подумал Егор Фомич. По побелённому боку печи, прямо напротив окна порхали какие-то серые, как ночные бабочки, тени. Егор Фомич встал и подошёл к окну. Снег! Это в середине октября! Вот вам и Покров день!

Хлопья первого снега падали медленно и торжественно. Но что-то щемит в сердце, будто сверху облетают перья какой-то птицы, попавшей в когти к коршуну. Нет, не радовал этот нежданный сюрприз: и земля не готова к зиме, и яблоки ещё не все сняты в саду, да и сам Егор Фомич не вполне насладился осенью. Всему своё время. Но вот заторопилась зима со своим снегом «на нашу голову».

Егор Фомич сунул босые ноги в сапоги и вышел на крыльцо. Снежная пелена заслоняла от него не только соседние дома и собственный сад, но и мощёную дорожку, что уходила от крыльца направо к калитке. А уж за калиткой ничего не видать: ни посёлка, ни автобусной остановки, ни другой, чужой жизни.

Он спустился с крыльца и по нетронутой, белой дороге уныло побрёл к своим яблоням. Почерневшие ветви, ещё не совсем освободившиеся от побуревших листьев, покорно прогибались под сырой тяжестью налипшего снега. Под деревьями в глубоких ямках, пробитых в снегу тяжёлыми плодами, лежали озябшие, успевшие уже подмёрзнуть, яблоки – его гордость и любовь. Кожица на них съёжилась, румянец побурел.

Егор Фомич нарочно не снимал яблоки с дерева, берёг их для Натальи, хотел, чтоб оставались полны соком, целебной силы от матушки-земли.
«Вот и конец, - подумал Фомич обречённо, - она не приедет, нечего и ждать понапрасну». Слева в груди закололо, сердце колоколом бухнуло где-то в горле, и он медленно, шаркая сапогами по мокрой, скользкой, им же протоптанной дорожке, побрёл в дом. Там, не снимая сапог, боком сел к столу, покрытому Натальей купленой клеёнкой, и будто жизнь вытекала по капле – так по капле стал вспоминать прошедшее лето...


…Сколько времени прошло? Да почти пять месяцев. Ну, это с начала их знакомства. А были-то они вместе гораздо меньше. Самая-то звонкая пора – это их первый месяц, когда Наталья перебралась к нему в дом от бабки Зинаиды. Ох, и бедовым сам себе казался Егор Фомич тем летом! А что ж! Он же не какой-нибудь безграмотный мужик – всю жизнь учителем в местной школе проработал. Это уж потом, когда свою жену Татьяну Ивановну похоронил, ушёл на пенсию. Тосковал он по жене долго, а в школе всё её напоминало – она ведь тоже учительствовала – вот и ушёл, чтоб душу не травить.

Дома с хозяйством Егор Фомич управлялся ловко, всё у него было ухожено: и птица, и две козы, и поросёнок – хозяйствовал не хуже любой крестьянки. Сад у него плодоносил, осенью урожай убирался во-время и перерабатывался аккуратно: у него в погребе на полках и соленья и варенья теснились, ожерелья лука с чесноком свисали по стенкам, а в кадушках огурчики и грибочки источали такой аромат, что хотелось немедленно устроить пышное застолье. Ну, чего ещё? Хозяин отличный, ничего не скажешь!

Скучно, конечно, одному, да и не старый ещё Егор Фомич – с одним телевизором не выговоришься. Соседки пытались его женить, даже из соседних деревень приводили ему вдовушек на смотрины. Так ведь лишь бы кого в дом не возьмёшь. Нет, уж лучше одному. Так и жил. И, заметьте, ни одной жалобы.

...Зачем уж ему тогда летним жарким днём понадобилось к бабке Зинаиде пойти? Не помнит. Но какая-то нужда всё же была…Какая же? Тьфу ты! Да пуговицы он потерял от рубашки. Синие. Не будешь ведь ходить «на распашку» – не порядок это. Вот и пошёл к соседке за помощью.
Ну, конечно же, он всё вспомнил! Лето было в самом разгаре. Егор Фомич шёл по чуть пылящей дороге и любовался простой красотой знакомых и привычных мест их сельской жизни. Все заборы заросли боярышником и рябинами, что пышно раскинулись на фоне чистого лазурного неба и цветущим шатром нависли широкими, узловатыми ветвями над разнотравьем, создавая тень, будто приглашая укрыться от жаркого солнца.

А под тенью в зелени трав ликовало такое разноцветье! И белые зонтики цветущей сныти, и фиолетовые колокольчики, и ромашки, и пунцовые, луговые гвоздички. Среди травы сверкали алые ягодки земляники, их и видеть не обязательно – они своим ароматом сами себя выдают. Только чуть отошёл Егор Фомич от дома, а залюбовался - будто в первый раз видел всю эту красоту.

Пылит по улице, мычит стадо – это пастух гонит коров на дневную дойку. Да мало осталось коров в посёлке, корма нынче дорогие. Вот он, Егор Фомич, держит двух козочек, их привяжешь у забора – они и сыты до вечера, а молока ему одному много ли нужно.
Размышляя так, он дошёл до дома бабки Зинаиды, вошёл в калитку, постоял у крыльца: никого не слышно, только стук какой-то, будто курица по железному листу клюёт: тюк-тюк-тюк. Егор Фомич поднялся на крыльцо и вошёл в растворенную дверь дома.

В комнате у распахнутого окна, за столом сидела незнакомая женщина лет сорока и печатала на машинке. Она была явно не местная. Кожа на открытых руках и лице обгорела, видно, не привычная к яркому солнцу, а нос даже местами облупился, волосы цвета прошлогодней соломы гладко зачёсаны и собраны в «хвост» резинкой. На ней был только простенький сарафан, а около её босых ног резвился под столом котёнок.

Неохотно оторвавшись от работы, женщина вопросительно глянула на вошедшего незнакомца. Егор Фомич только теперь поздоровался и спросил хозяйку. «Баба Зина в сарае Пеструху доит», - ответила женщина. Голос был глуховатый, спокойный и говорила она так, будто век знакома с Егором Фомичём. «А у вас какое дело? Может, я помогу?» И сам не зная почему, Егор Фомич пошёл «плести» свою историю с пуговицей. «Ну что за чудак, ей Богу! Кому нужны мои проблемы с этой проклятой пуговицей? Навязался абсолютно чужому человеку?», - мысленно обругав себя, он хотел повернуться и уйти.

       Но женщина встала, подошла к нему и взяла из его рук рубашку, без лишних слов достала ножницы, срезала нижнии пуговки и перешила их на самый верх к вороту. Затем покопалась в своей сумке и достала маленькие, тёмные пуговки. «Такие подойдут? Смотрите, они почти такие, как остальные!»
«Вот и всё! Вы довольны?», - женщина протянула ему рубашку. Она ещё спрашивает! Егор Фомич чувствовал себя так, будто ему не пуговицу пришили, а орден за заслуги перед Отечеством вручили. Он бы ещё полюбовался на городскую красавицу, но причины остаться дольше не было никакой. Поблагодарив и попрощавшись, Егор Фомич отправился домой именинником.

Наталье случайный гость понравился: ещё не очень старый, крепкий и вполне самостоятельный мужчтна. К тому же, он явно глядел на неё с нескрываемым восхищением. Это было приятно. И не нахальный. На деревенского ухажёра нисколько не похож, скорее – на сельского учителя. Как в воду глядела! « Надо будет бабу Зину расспросить про соседа».


Наталья впервые проводила отпуск в местах своего детства. И не сосчитать, сколько лет прошло с тех пор, как покинула она родные места. Но с годами всё чаще ощущалось, что у неё есть свои корни, и смутные воспоминания поры раннего детства и давно забытые, милые сердцу уголки тех мест выплывали из глубин памяти. И волновали, и манили, скорее даже – заманивали.
Вот и решила она под дружный хохот своих подруг, что ни в какие круизы не поедет, никакие берега Турецкие ей не нужны, а поедет она в Приокские края, в Есененские и Пришвинские места, где в милой деревеньке Воздрёмово она произнесла впервые слово «мама», полюбила отца, ощутила заботу бабушки.

Мигом собралась и поехала Наталья без адресов и путеводителей, будто память сердца подсказывала дорогу. Конечно, никого из близких давно уже не осталось в тех местах, но трогательная простота природы, особая прелесть русского пейзажа – всё это так сильно тронуло душу Натальи, что она, не задумываясь, постучала в приглянувшийся дом и договорилась с хозяйкой бабой Зиной, что поживёт у неё, пока живётся.

И так славно ей жилось, так спокойно, что никуда не хотелось уезжать от этих лугов, настоенных на ароматах разнотравья, от этих лесов с могучими вековыми дубами, от берёзовой рощицы, от извивающейся среди кустарников речушки. А хотелось только дышать полной грудью, бродить до изнеможения, и петь, когда никто не слышит, и лежать, раскинув руки, глядя в бескрайнее и бездонное небо, да размышлять о смысле жизни….


Наталья замужем никогда не была. Ну, увлечения там мелкие на заре туманной юности - не в счёт. Она всю сознательную жизнь прожила одна. Её подруги уже внуков няньчат, а Наталья к ним на дни рождения ходит и посуду после гостей моет.

И что интересно: не уродина, не дурочка какая-нибудь, лицо и фигура привлекательнее, чем у многих женщин вокруг, а мужики мимо неё, как мимо стенки проходили, в упор не видели. Да, если правду сказать, и она их – тоже. Жила Наталья в однокомнатной квартирке - не дворец, но вполне приличное жилище. За мебелью и украшениями она не гонялась, коврами не увлекалась, в доме чисто, всё на своих местах. Что ещё нужно?

Предметом её особого внимания в доме являлся телефон. Если он долго не подавал признаков жизни, то Наталья начинала нервничать, ежеминутно хватала трубку, проверяла: гудит – не гудит. В трубке гудело, а вокруг - угнетающая тишина. Конечно, можно было самой набрать номер и произнести заветное: «Алло! Привет, это я», но в том-то и дело: ей хотелось, чтобы этот пластмассовый упрямец зазвонил сам. А он молчал. И Наталья начинала терзаться: «Значит, никто…значит, никому…значит, ни для кого…»

       Вообще, потерзаться она умела по самым разным поводам. Например, по поводу смысла жизни: зачем живёт, да для чего живёт.
А кому это надо? И изменить ничего нельзя, и время уже ушло. Пока «писала черновик » жизни, «прозвенел звонок» и возможности заново переписать её «набело» уже не оставалось.

Хорошо думается на природе! И видится всё не в таком уж чёрном цвете. А этот соседушка со своей рубашкой такой симпатичный. И Наталья ему, кажется, тоже приглянулась. Может, они ещё встретятся, можно будет поговорить. Она задумчиво пожевала травинку и закинула руки за голову. Господи, какая благодать! Всё зелено кругом, берёзы стоят, словно серебряные, и свет от них идёт какой-то неземной.

Надо бы сходить вон в тот березняк – грибов, наверное, тьма, да шевелиться не хочется. Всё разогрето солнцем и источает душистую смесь ароматов ольхи, черёмухи, ивняка. Близко протекает речка, поэтому в низинах влажно и ветерок приносит эту освежающую прохладу.
Да даже чтобы видеть всю эту красоту – уже имеет смысл жить! Вот вам и «черновик » жизни! Просто жить, наслаждаться дарами природы. Ну и что, что уже за сорок? Это ещё не вечер! Воодушевлённая собственным красноречием, Наталья стряхнула траву с сарафана и направилась к дому.

А на крыльце баба Зина уже высматривает свою жиличку. Где загуляла? Обедать пора.
- Ты, девонька, дома будешь, иль куда наметилась?
- Да побуду дома, работу с собой привезла, вот и займусь.
- Ну, так я в керосиновую лавку схожу.
- А давайте я сбегаю. Чего купить, скажите.
Будто кто в спину толкал: иди, мол, не пожалеешь. Наталья чувствовала себя легкой и молодой, хотелось бегать, прыгать и творить глупости. До лавки она дошла быстро. Внутри было темновато и пахло как-то по-старинному, забытым запахом керосина и хозяйственного мыла.

Тут они и столкнулись – Наталья и Егор Фомич.
Обратно шли медленно, Егор Фомич нёс свой и её битончики. Говорили на общие темы: о погоде, да кто чем занимается. У калитки Наталья взяла свой битончик, поблагодарила. Егор Фомич пригласил заходить к нему в гости. На том и разошлись.

Наталья принялась за свою работу, а Егор Фомич « разошёлся» не на шутку. Дойдя до дома, он устроил серьёзную уборку, перестирал занавески и повесил их мокрыми обратно на окна, чтобы гладить не пришлось – так обвиснут. Он мигом побелил заново печку и вытащил на свет божий материно наследство – ковёр, который никто никогда не стелил. Правда, в избе ковёр выглядел глупо и Егор Фомич походил, походил, да и свернул его обратно. Заодно помыл и отскоблил пол. Ну, на этом приготовления к приёму гостей кончились. Делать больше было нечего. А гости и не думали приходить.

Вечером, когда Егор Фомич лёг спать, все его мысли собрались в одну «кучку» и всю ночь не давали ему сомкнуть глаз. А весь смысл сводился к тому, что Он – один и Она – одна, так почему бы им не быть вместе. Ночью любой бред кажется возможным, но утром он обычно рассеивается в лучах восходящего солнца. А тут – нет, не рассеялся, и Егор Фомич засобирался к Наталье с предложением. Но решил, что ближе к вечеру – будет приличней.

И вот немолодой уже мужчина идёт на встречу с уже не совсем молодой женщиной.
А эта женщина на крыльце никак в толк не возьмёт, отчего это она всё время на калитку поглядывает. Но ведь и в мыслях нет ничего «такого».
В мыслях нет, а на деле – вот они, серьёзные намерения.
Егор Фомич зашёл во двор внешне спокойный, буднично поздоровался и сел рядом с Натальей на крыльцо.

Солнце медленно катилось за горизонт. Огненное, оно, казалось, воспламеняло всё, чего касались его лучи. Переменчивой формы облака, только что ватно-белые, уютные, такие привычные, а вот они уже - розовые, ослепительные, как крылья заморских птиц фламинго. И лес, и окна домов, уходящих вдоль деревенской улицы – всё сверкало нестерпимым золотисто-рубиновым светом. Руки и лицо Натальи также пылали, как облака. От солнца, а может от чего другого?

Егор Фомич заговорил о постороннем. Недаром он всю жизнь проучительствовал. Чего только ни услышала от него Наталья: и о Русском государстве 18 века, и о значении реки Оки в развитии земли русской, и о множестве великих людей, выросших на этих землях…Наталья слушала с интересом, но и ждала, куда выведет этот местный златоуст свою песню.

А он вдруг остановился, как споткнулся обо что-то и проговорил тихо и даже жалобно: «Ну, про что это я? Мне плохо без Вас. Только познакомились, а я без Вас уже не могу. А Вы? Может, попробуем объединиться? Ну, пожить вместе?» Наталье показалось, что она именно этого от него и ждала. Он сказал то, что и надо было сказать. Особенно ей понравилось, что он не говорил о любви. Так и должно быть меж них – никаких громких слов. Наслушались уж достаточно. Да и не дети давно.

И как ветром подняло её. Она рванулась в комнату, побросала мелочи в рюкзачок и, пообещав бабе Зине завтра зайти и всё объяснить, решительно вышла на крыльцо. Молча вложив свою ладонь в его руку, она пошла со двора, как будто Всё вот так и было задумано каким-то неведомым, невидимым, но могущественным Режиссёром.

Опомнившись, баба Зина только вслед ей успела крикнуть: «Оглашенная, пожалеешь ещё, вернись!», но уже хлопнула калитка за ними, и через пару минут мужчина и женщина, держась за руки, входили в свой общий дом.


Между ними не было ни объяснений, ни поцелуев, ни клятв в верности до гроба. Они вели себя так, будто всю прежнюю жизнь жили вместе и ничего сверхестественного не произошло. Ведь не дети уже – и так всё понятно.

Наталья вынула из рюкзака клеёнку, купленную в городе, постелила на некрашеный отскоблёный стол, сняла с окон занавески и, спросив утюг, погладила их и повесила заново. Егор Фомич раздул во дворе самовар, принёс из подпола банки с вареньем, достал из шкапчика бутылочку наливки. Они сели напротив друг друга, почти не разговаривая, выпили из чашек в зелёный горошек сначала наливки, потом - из тех же чашек чай с вареньем…
 
И тут… напал на них столбняк, какое-то непреодолимое смущение от вихря содеянного. Они не могли смотреть друг на друга, а за окном стемнело, ночь прогнала последние розово-голубые отблески на небе, и Наталья не раз уже с тревогой косилась на одинокую кровать у стены под бегающим глазками «ходиков». Мысль, что здесь ей надо лечь спать, причём не одной, пробирала до озноба. Егор Фомич, перехватив её взгляд и хмуро отводя глаза, пробормотал, злясь на своё смущение: «Я могу и на лавке устроиться – не барин». Наталья, тоже преувеличено сердито возразила: «Вот ещё глупости! Что за ребячество?»

Утром они не обсуждали ночные проблемы, а старательно хозяйничали и заново обустраивались. Днём Наталья изображала хозяйку дома, а вечерами садилась за стол со своей печатной машинкой. И когда Егор Фомич обыденным голосом говорил: « Ну, пора и на боковую», она скороговоркой отвечала: «Ты ложись, я ещё немного поработаю». Мужчина ложился лицом к стене и затихал. Было непонятно: спал или обижался.

Наталья сама не понимала, что с ней происходит, но с ночной жизнью что-то не ладилось. Егор Фомич вёл себя нормально, как и подобает мужчине. Наталья умом сознавала, что надо отвечать ему взаимностью, но внутри неё всё было пусто. И Егор Фомич прямых вопросов не задавал, деликатно обходил острую тему.

С бабой Зиной как-то состоялся крупный разговор. Старушка упорно Наталье втолковывала:
- Да он всех баб гнал от себя и тебя прогонит! Не ты первая, не ты и последняя. Вот вспомнишь мои слова, хлебнёшь беды, девка.
Наталья же искренно пыталась «достучаться» и, как матери, жаловалась:
- Да поймите вы меня! Я всю жизнь сама себе принадлежала. Мне надоело быть ничьей. Хочу кому-то радость приносить, трудности делить и заботу и любовь получать тоже хочу. Вы его не знаете: он чистый, порядочный человек.
- Поря-я-дочный! – ворчала баба Зина, - порядки наводить в своём дому – это он мастер!
Так и не переубедила Наталья бабу Зину. Так и разошлись обе, обидевшись друг на дружку.

       Сама Наталья изо всех сил старалась приобщиться к сельской жизни. Но безуспешно. Хоть и родом деревенская, но животных боялась смертельно и около квохчущей над снесённым яйцом курицы она обмирала, и у неё тряслись руки. А козы вызывали смешаное чувство страха и жалости, она не понимала, как можно их доить: им же больно...

Вот только сад и огород манили её к себе. Фруктовые деревья стояли редко, но могучие ветви, переплетаясь, образовали зелёную крышу, и лучи солнца с трудом пробивали её. В любую жару плотная тень лежала под деревьями. Ветки гнулись под тяжестью плодов. А какой стоял аромат! Время от времени раздавался глухой стук упавшего яблока и Наталья с чувством вины, что не она же их растила, поднимала золотистый плод и долго держала в ладонях, вдыхая живительный дух, прижималась к яблоку лицом и не решалась надкусить такую совершенную красоту.

Огород тоже вызывал почтительное уважение к труду человека, к неисчерпаемым возможностям природы, к богатству и разнообразию всего живого.
Короче, Наталья и здесь не чувствовала себя хозяйкой, а только - скромной гостьей и восхищённой посетительницей этого изумительного музея под открытым небом.
Егор Фомич не мешал Наталье бродить без определённых занятий по участку, её дела ограничивались домом и кухней. Он любовался её лицом, гармоничной фигурой, даже её загадочным молчанием. Так же, как она благоговейно взирала на плоды трудов его в саду и огороде, он незаметно следил за её ловкими движениями у стола или у печки, и присутствие в доме женщины восхищало и удивляло.


Когда же дожди застучали по крыше, дорожки расползлись от раскисшей глины, а окна заплакали горючими слезами, Наталья незаметно собрала свой рюкзачок и, не глядя на Егора Фомича, сказала: «Надо домой наведаться, цветы там у меня, кошка…И на работе, наверное, объявили всесоюзный розыск. Они же ничего не знают. Я скоро: туда и обратно».

Но Егор Фомич, согласно кивая головой, понимал, что «обратно» – это ещё не факт. Он аккуратно достал из подпола баночки с вареньем, огурчиками и грибочками, всё тщательно обернул газетами и разложил по сумкам. «Куда столько? Я не дотащу!» – отбивалась Наталья, но, радуясь, что самое главное она сказала и не встретила ни недовольства, ни скандала, была благодарна сдержанности и такту своего избранника. Она и вправду была уверена, что едет не надолго.

Доставленная Егором Фомичом прямо к поезду, Наталья без приключений доехала до города, а потом и до дома. Когда она оказалась на площадке своей квартиры, сердце забилось, как перед свиданием с любимым. Дома! Всё своё, родное: цветы на окне, картины на стенах, компьютер, телефон… Слава Богу!

Она тут же схватила трубку телефона и позвонила на работу: « Привет! Это я. Да, жива я, жива и здорова. Оформлю за свой счёт. Отдохнула – лучше некуда. Какие новости? Да никаких. Замуж вот вышла…» На другом конце провода послышался стон и шум падающего тела. Когда сотрудники там, в редакции пришли в себя, Наталья пообещала завтра же быть на работе и всё в подробностях рассказать лично.

Так. Теперь можно и за дела взяться: цветы полить, пыль вытереть, ванну принять, чаю выпить. Вечером Наталья с махровым полотенцем на голове пила чай с клубничным вареньем из запасов Егора Фомича. И что-то всё покалывало в груди: «Как он там один без меня…» Но радость возвращения в «насиженное» место пересилила боль от укола совести.

На утро в редакции был сумасшедший день. Все отделы гудели как пчёлы на пасеке: «Наталья вышла замуж-ж-ж…» Её стол постоянно был в кольце любознательных сотрудников. Она несколько раз повторяла один и тот же заученый сюжет: «Любовь с первого взгляда…Немыслимая волна чувств….Герой её романа…» Люди верили и не верили – уж больно всё складно у Натальи получалось, как по-писаному. А она и не заботилась о достоверности своей «легенды». Она решила, что ни к чему всем знать истинные подробности её личной жизни, если она сама в них до конца не разобралась.

Постепенно страсти улеглись, редакция заработала на полную мощность. Наталья съела варенья и соленья, но часто вспоминала Егора Фомича, хотя он и не давал о себе знать.
Временами, когда в разгар рабочего дня в редакции раздавался междугородний звонок, их местный балагур Петька Холин громко возглашал: «Наталья, это, наверное, тебя твой Рыцарь печального образа из Закорючинска требует!» Но к его шуткам все давно привыкли и никак не реагировали на них.


В городе осень незаметно сменила лето. Часть деревьев уже сбросила листву, и ветер гонял её по дорогам, собирал в большие разноцветные стога и опять рассыпал, поднимая и закручивая жёлтые, красные, золотые и каштановые вихри, играя ими и создавая лишние проблемы дворникам. А всё ещё зелёные деревья недоумённо взирали на эту золотисто-оранжевую круговерть и, щедро посыпаные принесённой ветром опавшей листвой, стояли нарядные, как рождественские ёлки.

Наталья в городской суете не забывала о своём летнем «походе замуж», но всё чаще задумывалась, что же она такое нескладное сотворила. Вот жила себе и жила, никого не трогала, ну и её – тоже никто. И Егор Фомич жил –поживал, своим делом занимался. А сейчас что? Наталья-то себе оставила запасной выход: раз – и у себя дома, в городе! А ему что остаётся? В окошко глядеть, да дожидаться, когда « её величество соизволит явиться народу»? Любит ли она его? Наталья с чувством неловкости вспомнила их первую «брачную ночь». Нет, это не любовь, это – побег от одиночества. Причём, очумелый побег, без капли разума.

А он её любит. Это же очевидно. И один там, конечно, скучает и тоскует. А не звонит - от гордости и деликатности, она в нём эти его душевные ценности сразу разглядела. Ну, и что теперь?

В смятённых чувствах Наталья подошла к окну … и не поверила своим глазам: всё вокруг было сплошь покрыто ослепительно белым снегом. Спокойное жемчужно-серое небо ритмично и безостановочно сыпало на прохожих крупные хлопья. Снежинки кружились в воздухе, долго не оседая на землю, словно не решались на последний шаг, а потом всё-таки опускались слой за слоем и на крыши домов, и на деревья, и на непокрытые головы горожан.

Ещё только октябрь не дошёл до середины, а огромные шапки мокрого снега согнули кроны деревьев, не успевших сбросить зеленеющую листву. Кажется, снег не кончится никогда и погребёт под собой и дом, и саму Наталью укутает холодной, тяжёлой и беспросветной снежной шубой…

Она вдруг представила, как Егор Фомич одиноко стоит у окна и его тоже засыпает снегом по самую печную трубу на крыше. Заметалась, затосковала душа, застыдилась своей очерствелости…Наталья суетливо засобиралась в дорогу, уминая в рюкзак разные мелочи, сунула ноги в короткие сапожки, натянула куртку и вязаную шапку и кинулась в гущу снежной мешанины.

Первым делом – в магазин: колбасы, сыру, печенья, конфет, какие он любит – с мягкой начинкой, 2 батона (хотя, что же я делаю, у них хлеб вкуснее и лучше нашего!) Уже севши в вагон и немного успокоившись, Наталья догадалась, что ей не просто жалко «одинокого старичка». Она очень хочет встречи с ним, ей нужно увидеться с Егором Фомичом для себя самой. И эта мысль пришла к ней впервые, и удивила и обрадовала: «Это ж надо! Еду к мужу. Чудеса!».


Когда во дворе скрипнула калитка, Егор Фомич раздражённо подумал: «Кого это несёт в такую пору?» Но, глянув в окно, оторопел: «Батюшки! Приехала!» и кинулся к двери.
Наталья отряхнула веником сапожки, поднялась на крыльцо и сразу попала в распахнутые ей навстречу руки. Она подставляла замёрзшее на ветру лицо его горячим губам и как музыку, слушала взволнованное бормотанье куда-то в ухо, в шею, в воротник: «Голубушка моя приехала, родная приехала, любимая…»

Она отогревала застывшие ноги в тазу с горячей водой и какими-то травками, а он, стоя на коленках, «колдовал» над её насквозь промокшими сапожками. И, глядя на его макушку с поредевшими волосами, Наталья, тоже впервые, подумала всерьёз: «Так вот как это бывает - семейная жизнь?» и бросила взгляд на тикающие и бегающие «глазки» – «А не пора ли спать?»

Её больше не пугала его кровать, она хотела лечь вместе с ним и в темноте прошептать ему всё, что накопилось в душе за многие годы одиночества и тоски по родному человеку. Ей не терпелось поделиться с ним всем, ничего не оставляя прозапас. И внезапно открылось ей таинство брака и любви, ведь всё так просто: На всю жизнь вместо опостылевшего «Я» существовать в бесконечно близком и родном «МЫ».
Правда, большая-то часть жизни уже прожита. Жалко, конечно… Но ведь что-то же ещё осталось? Вот, например, этот первый снег в октябре – он для них двоих.


Проходили первые дни после приезда Натальи, приглушился первый восторг горожанки от чистых половиц, по которым она с наслаждением шлёпала босиком, от колодезной вкуснейшей воды, от простой и такой аппетитной деревенской еды. Попривыкла она и к вольному, необъятному избытку неба, земли, воды и потихоньку начинаала посматривать на календарь, листать записную книжку и невзначай заводить разговор о расписании автобусных рейсов.

Егор Фомич понимал - праздник его продлится недолго. Он и не надеялся, что Наталья решится на окончательные изменения в своей жизни. Он смирился с этим и готов был принять свою жизнь такой, какая ему досталась: Наталья – это его праздник, это подарок, а подарки не могут сыпаться без конца. Порадовался – и будет. До следующего раза.

Наталья продолжала жизнь в городе, с удовольствием ходила на любимую работу, с удовольствием возвращалась в свой любимый дом – везде она была на своём месте. Она вспоминала Егора Фомича с теплотой и благодарностью, но стать по-настоящему «половинкой» его жизни не смогла.

Егор Фомич очень радовался её приездам, да и Наталье было приятно сознавать, что где-то её ждут - не дождутся. Ну, не могла она поменять себя и свою жизнь! И неправду говорит пословица: где родился – там и пригодился. У всех по-разному.

Но как смотреть в глаза Егору Фомичу, когда он встречает её у калитки вопросом: «Надолго ли, Натальюшка?» «Навечно!» –отшучивалась она, пряча взгляд, но уже не обманывалась сама: дней десять или двенадцать – вот и вся «вечность» их семейной жизни.

Зима проходит со снежными буранами.
Весна проплывает с широкими разливами.
Лето отцветает в пышном разнотравье.
Осень осыпает землю щедрыми дарами.

Четыре времени года сменяются в природе. Четыре раза в год появляется Наталья у Егора Фомича. Егор Фомич ждёт её в любое время года и в любую погоду: «Вот снег сойдёт и на нашей улице будет праздник. Но когда-то ещё он сойдёт…И когда-то ещё доберётся до нашей улицы праздник…»

Бедный Егор Фомич грустит и не ведает, что его Наталья стоит сейчас у окна в своей квартире и думает с изумлением: «Что это со мной? Жду, когда снег сойдёт… Жду нашей встречи… Влюбилась,что ли, на старости лет? Дождалась…Как снег – на голову…».

А ведь и впрямь у людей – всё как у Природы: то дожди зарядят не ко времени, то проглянет солнышко, несмотря на мороз, а то и вовсе - первый снег в октябре. Но от этого жизнь не становится хуже, ведь правда?