Напарник

Федор Сван
       Господь Бог привстал, пододвинул стул ближе к столу, снова присел, уютно поёрзав пухленьким задом. Нацепил очки на переносицу, поправил нимб над седой головой. Раскрыл бережно талмуд - пора внести поправки в Заповеди. Уж, сколько лет прошло с последней-то корректировки. Макнул перо в чернила божественные, только писать начал – царапает перо, брызжет мелко на папирус. Оно, конечно, нынче бумага писчая прелесть, а не бумага, однако, не положено столь важный документ на бумаге излагать. Хотя, кем не положено-то, сам ведь придумал. Выше-то нет никого.
   «Эй, малый, - окликнул ангелочка, радостно порхающего недалеко, - Подь сюды». Выдернул перо из крылышка ангелочкова. Пошарил в ящичке, достал голубенький маленький конвертик с надписью «Нева», вынул из него острое лезвие и ловко очинил перо.
   «Разрешите, Господи»? Вздрогнул от неожиданного голоса, глянул поверх очков – Херувим с сумкой на плече. «Чего тебе»? «Корреспонденция с церквей, Господи, поступила. Свежая». «О,Я! – откинулся на спинку стула, - поработать не дадут! Ну, давай, выкладывай, чего там у тебя».
    Херувим опрокинул сумку, высыпал на стол ворох мятых бумажек: «Вот, прихожане Вам, Господь, пишут». «Ну-с , хорошо, поглядим, чего не достаёт людям». Бог, не выпуская пера из руки, развернул первую бумажечку: «Пошли, Господи, счастья мне». Взял вторую: «Всё у меня есть, Господи, счастья нету». Третью развернул: «Дай, Господи, счастья детям моим». Бог перебрал ещё несколько записок, задумался, провёл кончиком пера по усам: «Покличь, - ткнул пером, как указкой, в сторону Херувима, - покличь ко мне Счастье».
    «Звали, Господи»? Счастье вплыло прозрачным розовым облачком. Бог глянул сурово, тяжело сопя, подперев щёку рукой: «Жалобы на тебя поступили, - взъерошил перстами сердито горку записок, те зашуршали осенним листом, - пошто детей моих забижаешь? Где, прости меня Я, тебя Чёрт носит? Доколе, - кивнул в горку бумажек, - читать сие безобразие буду»? Бросил перо на раскрытый талмуд, хлопнул жёстко ладонью по столу.
   «Господь с Вами! Ой, прости меня, Господи, земного нахваталось. Я хотело сказать: о чём Вы, Господи! Я ж в каждом доме, в каждом городе, деревне. В полях, лесах. Лютой Зимой и красным Летом. И Днём светлым, и Ноченькой тёмной. В Цветке полевом и в Плоду спелом. В Снежинке холодной и в Капле росы утренней. Я – везде! Сами поглядите!»
   Бог упёрся ладонями в край стола, подался назад вместе со стулом, поддёрнул саван, раздвинул колени и поглядел пристально вниз, на Землю: «Действительно. Нда. . . Чего же они - пишут и пишут, пишут и пишут. . . Само-то, чего думаешь»? Бог снял очки, крутил за дужку.
   Розовое облачко всколыхнулось: «А чего тут думать, ежу понятно, ой, прости, Господи, опять земное. Чего тут непонятного? Я ж бестелесное. Невидимое глазу человечьему. Меня рукой, плотью не потрогаешь, вот и пишут тебе. . . то есть, Вам». «Хорошо, - Бог одёрнул саван, надел очки, нахмурил брови, - дам я тебе напарника. Вместе работать будете».
   Бог щёлкнул пальцами. Пред столом явился сперва лёгкий туман. Туман густел, серел, и, наконец, обернулся тёмной тучкой. «Вот тебе, Счастье, напарник». «Кто это, Господи»? – качнулось Счастье. Бог утер выступивший пот со лба: «Это? Это Горе, Счастье моё, Горе это. Напарник твой отныне и во веки веков. Может теперь ценить и видеть тебя будут окрест себя грешные дети мои».