Май-месяц в Узбекистане – это уже лето. Солнышко встает очень рано, кажется, что оно зримо движется от горизонта в зенит. Последние дни я выхожу утром из дому и иду вдоль Бухарского шоссе до его пересечения с улицей Серго Орджоникидзе. До нашей школы… Так мы ходили с Маринкой Гоглачевой девять лет (со второго класса) почти каждый день… Сейчас кажется, что могли пройти с закрытыми глазами.
Сегодня мы не в школьной форме, и к нашему приходу несколько автобусов выстроились в ряд на дороге вдоль школы, а в самой школе уже идет первый урок. Всю неделю, самые старшие в ней – ученики седьмых классов, потому что восьмые, девятые и десятые «сняты на прополку хлопка».
Уррааа!!! Свобода!!!
Пока учителя, сопровождающие нас сегодня, не вышли, мы в автобусах кричим, визжим, толкаемся – эйфория!
Водители сидят невозмутимо на своих местах. Может, вспоминают себя в нашем возрасте?
Мы поглядываем в окно на крыльцо школы – дверь открывается, выходят Анна Александровна (директриса), Валентина Артемовна (парторг школы), а за ними, размахивая длинными руками и с неизменно веселым прищуром Виктор Тимофеевич, математик и физик. Поехали!!!
В отличие от других автобусов, в нашем, на коронном заднем сиденье, сидят девчонки. Наши мальчишки всегда держали его для нас. Справа у окна было мое место с седьмого по десятый класс, конечно, в те дни, когда я ездила на хлопок или прополку.
Сами мальчишки устраивались на ступеньках, на полу, в общем, где придется.
Когда-то давно, в восьмом классе, вот так же стоя у дверей, невзирая на полное отсутствие музыкального слуха, с воодушевлением дирижируя себе, Азимка Файзуллаев пел нам : «Вы слыхали, как поют дрозды?». Мы, еле сдерживаясь от хохота, аплодировали ему от души!
А сегодня мы, десятиклассники, такие взрослые, едем на прополку. Недалеко от школы, по той же улице Орджоникидзе, наша любимая кочка, мы собираемся, задерживаем дыхание и выдаем наше ликование в едином порыве: «Об-ба!»
Все галдят, стараются перекричать друг друга, а за окном мелькают частные дома, «стеклянный магазин», автобаза СУ-9,пост ГАИ…
На «гаишном» перекрестке часто встречаются автобусы школ нашей (Ленина), Чернышевского, Горького, Сорокалетки и разъезжаются в разные стороны. Визг, крики, головы в окнах. Все пытаются увидеть своих друзей, знакомых.
Интересно, куда сегодня завернем – налево или направо?
За эти годы поездок на хлопок и прополку, мы облазили не одну возвышенность в нашем Каганском районе. Заходили в домики к каким-то религиозным служителям (единственное место, где мы вели себя тихо и спокойно), оставляя на могилках святых мелочь или конфеты- все, что находили в карманах. Мы катались на ишаках (осликах для тех, кто не жил в среднеазиатских республиках). Кормили коров хлопком, кучуков (так называется среднеазиатская овчарка) своим обедом, детишек угощали сладостями.
Как-то в восьмом еще классе наши мальчишки заступились за узбечонка. В кишлаках дети хлопок собирали с пятого класса, и вот однажды на наших глазах такого маленького пацаненка зверски лупил его «домулло» (учитель) за то, что тот мало хлопка собрал. Если бы не мы, девчонки, этому, с позволения сказать, учителю, было бы очень плохо, так разошлись наши одноклассники.
Мы прошли не один десяток километров в поисках поля, где больше хлопка, не однажды убегали от разъяренных хозяев огородов, на которых мы выдергивали шалган (не знаю, как назвать по-русски, похоже на редьку, но не горький). Приезжали домой с «айвушкой», яблоками, сливой, виноградом, кукурузой – в общем, рвали все, что плохо охранялось.
Не единожды мы возвращались затемно, потому что кто-то сбежал, и мы его долго искали, или, уже по возвращении, нас долго стыдили в учительской за очередное озорство. Ведь чаще всего первая сигарета и первая рюмка пробовались на хлопковом поле.
Всякое было, всего и не вспомнишь. Мы с седьмого класса учились без осенних, зимних и весенних каникул по семь уроков в день, потому что надо было наверстывать программу. Было… Но вспоминается только хорошее, трудности забылись…
А сегодня, окинув взглядом окрестности, мы поняли, что нас привезли на Шахруд! Мы сразу же хитро переглядываемся друг с другом: искупаемся?
Но сначала надо поработать. Снова гвалт:
- Я не буду здесь стоять, здесь колючка одна!
- А у меня трава одна!
- А у меня много колючки и травы!
- Я с ним рядом не буду стоять!
И так далее и тому подобное. Не повышая голоса, Анна Александровна, наводит порядок в наших рядах.
- Десять сантиметров между побегами, остальные выбрасываем, - объясняет бригадир, ходит за нами, где-то поправит, где-то кого-то поругает.
- Нужен он нам, этот хлопок? Потом осенью собирай его! – закапываем ни в чем неповинные побеги.
Справа Галя Гуськова с Таней Жадановой спокойно работают, негромко переговариваясь, слева мальчишки кидают друг в друга землей – вариации на тему пятнашек. Ежеминутно поглядываешь вперед – когда кончится этот ряд?
А щедрое узбекское солнце неумолимо поднимается выше и выше, палит нещадно, постоянно хочется пить…
Все чаще бегаешь к сорокалитровому бидону с водой. Мы как-то заметили, что воду в этот бидон бабай (старик) набирает за поворотом в том же арыке (канава), в котором мы моем руки, привозит на ишаке, как будто из кишлака.
Все! Двенадцать! Обед!
Хватаем свои «авоськи» с едой, собранные заботливо мамами и направляемся на поиски «тенька». Куст саксаула, дерево джиды, тутовника, спасибо вам за приют! На божий свет появляются четырехсотграммовые баночки из-под болгарского конфитюра с «основным блюдом», закрытые «советскими» капроновыми крышками; литровые банки с водой, чаем. Кто сказал, что когда я ем – я глух и нем? Это как? Хохот и крики доносятся со всех сторон.
Но сегодня нам некогда рассиживаться – мы идем купаться! Тихо, на цыпочках, пригнувшись, мы отдаляемся от всех дальше и дальше.
По колючкам, стараясь не сильно поднимать пыль, чтобы «не засветиться», мы подходим к берегу . Стоим на небольшом не очень-то пологом берегу метра три-четыре высотой, а внизу под нами несет свои потоки Шахруд.
Наверное, нельзя объяснить человеку, не жившему в Средней Азии, цвет воды узбекских пустынных рек и речушек. Это даже не кофе с молоком, это какао с минимальным добавлением молока. Красно-коричневый цвет воды, даже не воды, а ее смеси с песком. И все это бурлит и несется со страшной силой! Но это не меняет дела!
Тут уже можно оторваться! Никакой тишины! Все с визгом-писком бежим вниз к воде!
Место прекрасное – как раз изгиб реки, мальчишки уходят за поворот, а мы, девчонки, стягиваем с себя обувь, джинсы, оставляя сверху футболки (в основном – белого цвета!!!) бросаемся в воду. Брызги, визг, хохот!
- Кто на тот берег? – кричит Викушка Григорьянц и уже плывет.
За ней направились несколько девчонок. Раздумывать некогда, я хотя и не великий пловец, но эти 25-30 метров осилю, но вот течение? Была - не была!
Плывем, догоняя друг друга, нас сносит течение, но мы боремся! Рот, нос и уши заполнены водой (с песком!)- какие мелочи! Все! Финиш! Дальше камыши!
Встать на ноги – не такая простая задача, ведь дно Шахруда представляет собой вязкую кашу из глины, которая тебя втягивает с немалым усилием, да и мои метр пятьдесят два накрывает еще сантиметров на 30-40. Бьюсь, как лягушка в крынке с молоком, но тут ужасная боль пронзает правую ногу! Как больно! Подруги, было, поплыли назад, посмеиваясь надо мною, потом сообразили, что совсем «не шутю»…
- Лёня! Вовка! Мальчишки! – кричат что есть мочи, - Сюда!
Я из последних сил держусь на воде, девчата поддерживают, как могут, но Вовка Тюрин с Лёней Тимуровым, не на шутку напугавшись, через несколько минут оказываются рядом, берут меня за руки и переправляют на тот берег.
- Все, спасибо, мальчишки, идите, мы выйдем на берег!- выдыхаю я.
Ребята плывут за свой поворот, но в этот момент над нашими головами раздается голос Тимоши (Виктор Тимофеевич):
-Сколько вас искать? Совсем разболтались! Сейчас же поднимайтесь наверх!
Все девчонки застыли на месте – до штанов-то дойти надо метров пять.
-Вы уйдите, мы выйдем! – это мне больше всех всегда надо!
-А вы только меня стесняетесь?– намек на то, что мальчишки-то были сейчас рядом. – Выходите сейчас же!
- Пока не уйдете – не выйдем!- упираюсь я.
Когда голова учителя скрылась, мы повыскакивали из воды, мигом запрыгнули в штанины и стали карабкаться наверх.
Волосы торчат, как солома, до пояса и ниже все мокро – вот где нужно наше доброе солнышко – суши нас быстрее!!!
Впереди, метрах в пятнадцати, идет Виктор Тимофеевич, мы за ним гурьбой, из-под тишка хихикаем над самими собою, вспоминая приключение.
- Тихо! – Леня показывает взглядом вперед.
Там на другой стороне траншеи, которую нам надо перейти по широкой трубе, у самой этой трубы (!) стоит Анна Александровна, директор школы. Молча смотрит на нас, кивая головой…
Лучше бы это был кто-то другой! Почему-то перед ней мне всегда было особенно стыдно за свои проступки, это притом, что она никогда не ругалась. Одного ее слова хватало, да, наверное, взгляда, и я готова была провалиться сквозь землю!
Я сейчас, через тридцать с лишним лет, часто вижу эту картину: закеш (траншея) шириной метров пять, глубиной чуть меньше, труба, по которой можно перейти. На одной стороне стоит Анна Александровна, на другой наша ватага, человек 15, и Виктор Тимофеевич, который как будто отрезал нам путь к отступлению. Мои друзья подходят к трубе, топчутся на месте и останавливаются – никто не хочет идти первым … Ну и сколько можно так топтаться? Ступаю первая на эту трубу и иду, не поднимая глаз на свою любимую учительницу. Остальные движутся за мною гуськом. Смех да и только! Но не в данный момент!
- Ну-ну! Как обычно: Кузнецова - направляющая, Григорьянц – замыкающая! – это все, что сказала нам Анна Александровна, повернулась и пошла вперед.
В полной тишине мы добрели до автобусов, которые, оказывается, ждут только нас, расселись по своим местам.
Половину пути проехали молча, глядя сквозь пыльные окна на мазанки колхозников; ослов, мирно гуляющих по улочкам кишлаков; детей голопузых, бегающих по пыли с огромными собаками, у которых обрезаны уши и хвосты... Потом, как прорвало! Хохот, держимся за животы, вспоминая и анализируя происшествие!
Жизнь прекрасна и все еще впереди!
А в сегодняшний майский день, тридцать лет спустя, у меня не выходит из головы наш последний разговор с той самой бесстрашной Викушкой, которая плыла в тот день впереди нас всех. Она живет в Болгарии все те почти тридцать лет, что мы с ней не виделись. В первые минуты нашего разговора по телефону меня охватил ужас - она мало того, что не сразу вспомнила Ольгу Кузнецову(!), – Вика говорила с сильным болгарским акцентом!
Мы с ней разговаривали, а перед глазами за несколько минут разговора промелькнул и тот заплыв на Шахруде в десятом классе, и последний учебный майский день в четвертом классе, когда после школы я пошла к ней и мы обливались с арыка возле ее дома на Майдане. Я потом шла домой в мокрой школьной форме! Я видела Вику, которая лучше всех прыгала в высоту (при далеко не хрупкой фигуре), Вику, которую мальчишки почему-то звали Чичериной, наверное, за то, что умела постоять за себя, знали ее тяжелую руку…
А сейчас в трубке я слышала ее голос, словно тихое эхо моего голоса. Она, как во сне, тихо повторяла за мной имена наших одноклассников: «Лёня…Марина…Таня…Олим..». Рассказала, что у нее две дочери и две внучки, жаловалась на засуху в Болгарии…
Положив телефонную трубку, я тихо опустилась на стул и …. зарыдала в голос! Почему-то на душе стало так пусто и тоскливо! Это ведь наша Викушка! Та, которая всегда была впереди всех и на дистанции в соревнованиях, и в наших проказах! Быть может, я внутренне почувствовала, наконец, всю невозвратность прошлого? Или тяжело от того, что тот поворот реки, из-за которого тогда пришли на помощь мои одноклассники, остался в далеком прошлом и до него не дойти, не доехать.
Только через несколько часов я полностью успокоилась и смогла позвонить Олиму, Тане, Лёне, рассказать последние новости моих поисков одноклассников.
Сегодня я смотрю с легкой грустью на фото, сделанное в тот день на прополке, где мы молоды, жизнерадостны и веселы, где у нас все впереди! Даже до того заплыва на Шахруде еще целых пол дня!