Евфсей стоял лицом к окну и спиной к двери, когда вошла Анна. Она старалась двигаться тихо, чтобы не помешать созерцанию хозяина дома.
На ней было длинное белое платье с многочисленными складочками, создающими дополнительный объем и воздушность. Волосы она сегодня забрала вверх небольшой белокурой пирамидкой и украсила их розовыми цветочками. На шее было жемчужное ожерелье - ее завораживало, как простая жемчужина умела наполниться мистическим светом и бесконечно переливаться, наполняясь разными цветами и оттенками. Сегодня Анна не тратила много косметики на преображение себя из красивой девушки в ослепительную. Светлое лицо с тонкими линиями, слегка бледное, создавало сходство ее с ангелочком. Однако, на лице Анны таилось выражение грусти. Эту грусть невозможно было прочитать отдельно по бровям или губам, или носику, или глазам. Казалось, симпатичное, милое, трогательное личико, однако, при взгляде на Анну, возникало неопределенное ощущение грусти или даже, у особо чувствительных личностей, чувство тоски, разлитой по всему хрупкому и воздушному телу девушки. Легко можно было увидеть, что Анна любит улыбаться, но, в то же время в этот миг улыбка никак не вязалась с ней. Иногда она подносила тонкую, ювелирную руку с ажурным браслетом поправить безупречное ожерелье и в этот миг можно было заметить легкое дрожание тонких пальцев от сдерживаемых чувств.
Она прокралась, стараясь не шуршать складками роскошного платья и даже не дышать, в просторную залу гостиной и села возле журнального столика на белый стул с темно-коричневой обивкой и множеством завитков в стиле лже-барокко. Над журнальным столиком висело огромное полотно с неизвестным портретом. Хозяин дома ни кому не говорил, чей это портрет, а больше никто и не знал, что за странный человек изображен здесь. Он оставлял странные ощущения - круглые щеки и слабый подбородок говорили, что человек он был добрым, мягким, нос, однако, был уверенным и даже слегка нахальным. Глаза смотрели с какой-то отеческой заботой, на голове был модный в прошлом белый парик с хвостиком сзади, заметен был и мундир. Человек на картине всегда будто оживлял любую беседу, немного помогал избавиться от скованности вошедшему впервые, подбадривал унывающего. Иными словами, картина нравилась Анне, поэтому она любила подобраться как можно ближе к изображенному добряку и уютно нежиться в энергии его заботы. Сегодня ей было безразлично почти все на этом свете, однако, неизменное тепло взгляда с холста ее все равно притянуло и даже чуть-чуть успокоило.
Евфсей стоял без движения у окна еще, наверное, минут двадцать. Он ровно дышал и смотрел в недосягаемую даль. Анна тоже сидела не шевелясь. Три секунды она думала так же тихо уйти, но решила остаться. Как только это решение сформировалось, Евфсей, шевельнул рукой и на журнальном столике возле Анны возник хрустальный небольшой графин с красной жидкостью.
- Угощайся, пожалуйста, это клюквенный морс, прохладный - очень люблю его пить, когда так жарко. - Негромко сказал он.
Анна взяла графин, который даже слегка стал запотевать, и налила себе в длинный тонкий стакан. Евфсей продолжал стоять в потоках солнечных лучей. На нем был старомодный жилет с желтой крупной вышивкой и светлые брюки. Дождавшись, когда Анна утолит жажду, он с радушной улыбкой повернулся и, приблизившись, разместился напротив гостьи.
- Привет, Анна, рад тебя видеть! Давно тебя здесь не было, наверное, год, полтора? Однако, на лице твоем грусть. Могу ли чем либо уменьшить грусть твоих глаз?
- Здравствуйте! Я к Вам так заглянула, просто. Мимо проходила и решила зайти, потому что давно уже у Вас не бывала.
- Что ж, молодец, что зашла! Рассказывай, чем жива, как учеба твоя, как университеты поживают?
- Будто Вы не знаете, - С полуукором ответила Анна, - интересно в университетах, люди все такие необычные, каждый - будто новый мир. У меня там сразу четыре подруги нашлось - каждая по-своему примечательна. Наташка и Ленка, хоть и не сестры, а походят друг на друга потрясающе. Не внешне, а вот... Душой, что ли. Они с разных факультетов, в разных концах университета прибежали в первый же день смотреть на статую Апполона в холле драматического факультета, там же и познакомились и сдружились тут же. Ну, не чудо ли? - Анна сама не заметила, как щеки ее раскраснелись, она увлеклась разговором, рассказывая чужому, но близкому человеку все, что волновало и наболело.
Анна рассказала, как живется в общежитии, с каким успехом прошел первый спектакль любительского театра, куда она записалась чуть ли не сразу, как появилась в Петербурге. Говорила про архитектуру, каналы, мосты, про питерцев и про магазины. Слова лились, будто прорвало плотину. В университете все было замечательно, сперва у нее были оглушительные успехи в учебе, а потом... ее рассказ стал каким-то рваным и скомканным.
- Анна, ты мне не рассказываешь то, ради чего пришла!
Она замолчала, опустила голову и так сидела некоторое время. Из ниоткуда появился платок и она поднесла его к глазам.
- Евфсей, Вы ведь волшебник? Вы ведь умеете сделать дождь, когда это очень нужно, можете в Новый Год сделать так, чтоб падал искристый пушистый снег. Можете вылечить человека, говорят, вы когда-то сделали так, чтоб женщина, которая сделала аборт, его, оказывается, не делала. Вы умеете сделать лед летом на озере. Вы волшебник?
- Конечно, волшебник, ты и так это прекрасно знаешь.
- А еще, Вы ведь умеете делать приворотные зелья?
- Умею. Но ты не за этим пришла.
- Нет, не за этим. Я хочу отворотное зелье. Для себя... - Она всхлипнула и опять поднесла платок к глазам. - Вы ведь делаете и отворотные зелья?
- Делаю я и отворотные и приворотные. И без зелий - словом одним могу.
- Вот, замечательно! Я хочу! У меня и деньги с собой есть - все, что смогла найти, собрать - пожалуйста! Хоть словом, хоть зельем, хоть какое противное это зелье будет! Пожалуйста! Умоляю, заклинаю! Не могу я в себе это держать больше! Невыносимо это! Оно грудь мне переполняет - дышать не могу, оно глаза мне застилает, света белого не вижу, уши закладывает - только один голос хочу слышать, а он... Он другую любит! Он меня не замечает! А я как снегирь раненый - пошевелиться не могу, чтоб больно не было. Проснусь - он перед глазами, засыпаю - снова он, и во сне покоя не дает! С ума я схожу! Жизни не вижу!
- Это как раз и есть жизнь, Анна!
- Это мука, а не жизнь! Скажите слово свое, чтоб я не любила его больше, чтоб не думала о нем, чтоб обратно могла, как дурочка хохотать с подружками и кокетничать всем подряд! Я ж стихи писать начала! Я же ночи спать не могу, кушать перестала! Или зелье дайте мне!!!
- Слово-то сказать могу, зелье могу дать. Да только проку не будет.
- Как же так? Неужели зелья Ваши не работают?!
- Работают, Анна, работают. Да только не так. Понимаешь ли, приворотное зелье - это чтоб человек желал тебя, был согласен жить с тобою. Отворотное - наоборот, чтоб перестал желать.
- Так мне ведь это и нужно!!!
- Держи, пей! - В графине оказалась желтоватая жидкость, Евфсей налил Анне в стакан. - Пей, пей! Это даже вкусно.
Девушка взяла в руки стакан и нерешительно поднесла к губам. Руки ее слегка дрожали от волнения, отчего жидкость в стакане чуть-чуть плескалась. Анна принюхалась, задумалась и решительно глотнула. Еще секунду прислушалась к своим ощущениям и допила.
- Ну, как? Что чувствуешь?
- Вкусно! Но...
- Вот именно! "Но"! Я ведь говорил, что толку от этого будет мало! Потому что... Я тебе скажу, а ты поймешь теперь - года два назад бы не поняла, а теперь поймешь. Есть то, что называют любовью, а есть любовь. Есть то, что называют жизнью, а есть жизнь. Это огромная разница. Эта разница на порядок. Я могу сделать так, чтоб ты испытала то, что называют любовью, но никогда не смогу заставить тебя жить любовью, дышать ею. Я могу сделать так, чтоб ты перестала ощущать то, что все называют любовью, но я никогда не смогу подобрать ключ к твоей душе, поэтому никогда не смогу отучить тебя испытывать эту муку и это счастье - любовь. Оно сплетено из уникальных струн тебя, оно единственно и неповторимо! Понимаешь ли, это Магия Другого Порядка. Я бессилен. Но я поздравляю тебя с тем, что ты стала неизмеримо богаче множества людей - ты полюбила!.. Еще немного и ты научишься по-настоящему жить! Да, это непросто, это дьявольски трудно, но...