Раньше Плетнево жило спокойно. Мужики с бабами в поле работали и детей растили. Пили мало, дрались и то редко. А главной достопримечательностью была церковь. В нее даже из окрестных деревень приезжали. Во-первых, потому не везде свои часовни с церквями стояли. А во-вторых, храм был особенный. Старики рассказывали, что из него в свое время отец Михаил чертей выгнал. И зажили в Плетневе по-новому, хорошо зажили, крепко. Сам отец Михаил, пока жив был, никогда о своем подвиге не рассказывал. «Мое дело – Богу служить. На это поставлен и пока есть на то Божья воля, его исполнять буду». Да, собственно, никто за чудесами и подвигами из плетневских особо и не гонялся – работы много: урожай, скотина, дрова да сено к зиме запасти. Главное, чтобы все в жизни ладилось, а чудеса – это уже для охотников.
А потом все наперекосяк пошло. Сначала приехал в Плетнево Аристарх Юрьевич. Приехал, правда, с благой целью – школу устроить. Молодой, грамотный. Про себя рассказывал, что университет закончил. С собой привез много разных книг и поселился у старухи Макарихи рядом с околицей. Народ к нему не долго присматривался – уже через два дня к себе на посиделки позвали. Собирались тогда у Силантия. Мужики к нему приходили добрые, работящие. О погоде говорили, об урожае. Пить и не пили почти. Так, скорее, по привычке. Аристарху Юрьевичу тоже налили. Выпил, хоть и поморщился. От второй отказался. Мужики переглянулись уважительно, культурный мол, образованный. Начали у него про жизнь расспрашивать. А он им об учебе своей и о том, что школу организовать хочет. Хочу, говорит, чтобы простые люди тоже грамоте были научены, а не только помещики и фабриканты. Мужики головами покивали и согласились. И то дело, грамота она лишней не бывает. В общем, ударили по рукам. Силантий, староста, мужиков организовал и у помещика Игнатьева разрешение получил. Так школу и построили, с Божьей помощью.
Насчет помещика Игнатьева разговор, конечно, особый. Барин, как барин, не плохой и не хороший. Ему, кроме Плетнево и Суеток еще Волчки принадлежали. В Волчках как раз его усадьба и стояла. А что, Суетки – деревня плохая, так себе, Плетнево – крепкая, но не то чтобы большая, а Волчки – как раз для помещичьей усадьбы годятся. Да и луга там какие! Игнатьев особо мужиков не притеснял, не самодурствовал. Раз в год обязательно выезжал в столицу, по балам, да театрам, наверное, ходил. Мужики на него особо не жаловались. В общем, жить можно. Так оно дальше бы и было, да только пошли слухи, что приезжий учитель смуту в народе наводить начал, говорить, что, мол, у царя власть отнять надобно и народу ее отдать. Мужики его, конечно, не поняли, а кто еще кроме царя Россией управлять может? Только, как потом оказалось, не один Аристарх так думал.
Приехал как-то в Плетнево староста из Волчков и начал мужиков на сход собирать. Собрались мужики, а староста им и говорит что в столице, мол, душегубы в царя бомбу кидали. Народ тогда крепко задумался. Это что же на Руси такое творится, что у людей на царя-батюшку рука поднялась. Правда, Николка, возьми и скажи, что, поделом ему, кровопийце. Мужики на него тогда зашумели, кто-то даже по шапке дал. Николка, конечно, человек пустой, своих мыслей в голове у него отродясь не было, значит, кто-то его на это надоумил. Вспомнили, об Аристархе и хотели у него разъяснений спросить, да только тот отмалчиваться стал, а потом и вовсе уехал неизвестно куда. Поговорили в Плетневе, посудачили, да и забыли. Ребятишки снова больше своим родителям стали по хозяйству помогать, а школу закрыли. Кто-то предложил ее назад на бревна разобрать, но Силантий об этом даже думать запретил.
Плетнево снова зажило как обычно. Доходили, правда, до народа всякие новости то о большой войне на море, то о бомбах, которых какие-то анархисты в царских министров бросали. Плетневцев это не слишком заботило. У них жизнь своя, да и в поле за них никто работать не будет. А тут как гром среди ясного неба – царь войну объявил. Приехал в Волчки офицер с солдатами и устроил мобилизацию. Из Плетнево тоже много народу забрали. Силантий с барином разговаривал, за своих заступиться хотел, да куда там. Война-то большая. Поплакали, порыдали, да проводили - кого на ратный подвиг, а кого и просто, на смерть лютую. Потом стали до Плетнево смутные вести доходить, что народу, мол, много на фронте погибает, а войне конца-края не видать. А потом и вовсе сказали, что в столице какие-то эсеры с большевиками царя свергли, и война должна скоро кончиться. И, правда, скоро мужики с фронта возвращаться начали. Возвращались, как правило, злые и немногословные. Кто рассказывал, как земляков на войне убило, а кто и вовсе молчал, а больше пил. Николка с Матвеем с войны вернулись раньше всех и стали рассказывать, что новая жизнь теперь наступит, землю крестьянам отдадут, а помещиков уберут или того хуже, вообще изведут под корень. Силантий с мужиками велел им прекратить мутить воду и в поле работать, да куда там. Мы, говорят, своего еще дождемся. И, ведь, как в воду глядели.
Откуда ни возьмись, приехал в Волчки отряд вооруженных людей. Как потом рассказывали, приезжие осмотрелись чуток, перепуганный народ расспросили, а потом прямиком в барскую усадьбу направились. Себя они назвали красноармейцами, а старшего – комиссаром. Пришли, потрясли оружием, в воздух пару раз стрельнули и сказали, что власть помещиков кончилась. Отныне, мол, власть трудового пролетариата и всех к ним примкнувших, поэтому помещик должен свою усадьбу освободить, да побыстрей. А не то и пристрелить могут. Помещик с семьей собрался быстро, добра много не взял, только и успел с пришедшим народом попрощаться. Красноармейцы в его усадьбе на постой и остановились.
Началась в округе новая жизнь. Комиссар в Волчках устроил собрание - митинг по-ихнему, объявил об организации коммуны и о разделе барской земли. Мужикам это дело, конечно, понравилось. Выбрали главных и начали землю делить. Вроде, все хорошо, но Никита, который из Волчков приезжал, рассказывал, что новая власть буйная попалась – вечерами попивают сильно, а на днях вообще церковь разграбили. Подивились плетневцы и задумались. Виданное ли дело – в храм на разбой идти. Никита рассказывал, что они деньги, да утварь ценную искали, да, только батюшка Никандр все с собой прихватил - он с матушкой под шумок сразу после барина уехал. Комиссар, мол, сильно разозлился, и со своими подручными все окна выбил. Старики раньше говорили, мол «пришла беда – отворяй ворота», да только беды нынче такие пошли, что ворота сами открывают, а то и вообще их вынести могут.
Скоро в Волчки приехали повозка с новым комиссаром. Комиссар был злой, своим разгон устроил и объявил в округе продразверстку. Что такое продразверстка мужики поняли быстро, когда красноармейцы по дворам за провизией пошли. Шум да крик поднялся, а, как Кузьму пристрелили, так еще и плач. Кузьма был мужик зажиточный и добро свое отдавать не хотел, правда, что он один мог против толпы с винтовками. Горе пришло в Волчки, а после и до Плетнево добралось.
Приехали красные на телегах под утро и начали народ на собрание сгонять. Дальше – дела известные – коммуна и продразверстка, мол, красной армии для войны с буржуями хлеба не хватает. Николка да Матвей с новой властью столковались быстро. Кто-то из них про отца Михаила комиссарам и сказал. Те посовещались и в сторону церкви двинулись. Народ за ними пошел. Старики шептались, мол, что-то недоброе затевается, только чему быть – того не миновать.
Отец Михаил пришедших на пороге встретил. Он хоть и старый уже был, да виду крепкого. Спросил, с чем пожаловали. Старший комиссар ему сказал, что пришел именем революционной власти ценности реквизировать, да только батюшка усмехнулся.
- В храме все Господу принадлежит, и забрать свое только Господь и может.
- Нету твоего Бога, слышишь, ты, контра!
- Ты, старик, вроде умный должен быть. Сам не отдашь – силой возьмем. А тебя, как врага – в расход. Кончилась ваша власть – теперь время новое.
- Ты мне не угрожай, и законы твои здесь не указ. Я на дело Господне поставлен, его и исполняю. Не было для меня твоей власти, нет, и не будет.
Мужики зашумели, что, мол, творится, а второй комиссар из кобуры наган вытащил.
- С дороги, контра!
Мужики только грохот от выстрела слышали. Отец Михаил покачнулся и на землю упал. Плетневцы хотели к нему подбежать, на красноармейцы затворами защелкали, назад оттеснили.
- Ну что, товарищ Розен, пойдемте, посмотрим, что там.
Второй комиссар кивнул и тоже на ступеньки поднялся. О том, что случилось, после старики рассказывали. Комиссар, что в отца Михаила стрелял, хотел дверь пошире открыть, да так и упал бездыханным. Говорили, что гром тогда прогремел, хотя небо с самого утра было ясное. И двери в храм как бы сами собой закрылись. Точно Божья кара разбойника настигла. Второй попытался их открыть, да куда там. Кинулся к своему – а он мертвый лежит. Тут даже красноармейцы испугались и, как комиссар не кричал, ломать двери отказались. Забрали своего и уехали. Отца Михаила плетневцы похоронили, как положено. А храм так и остался стоять неразграбленным.
Не стало прежней Руси. Такая круговерть пошла: и продразверстка, и братоубийство, и голод. Одни люди говорили, что по разоренным церквям снова стали черти собираться, другие, что, мол, все черти нынче в красную армию подались. Да только простому мужику от этого не легче – ему, что от красных, что от белых житья не было. Церковь в Плетневе так стоять и осталась, пустая, правда – мужики кресты да иконы по домам схоронили, да так хорошо, что их потом с обыском не нашли. Долго потом плетневцы на храм оглядывались, только времена пошли совсем другие. Так постепенно дорога к нему снова бурьяном поросла. Иногда, правда, вспоминали отца Михаила. А старики говорить стали, что все беды на Руси пошли оттого, что о Боге забыли. Может и правда, как вспомним, так и жизнь наша постепенно наладится.
2008.