Столица Англии - Париж

Вовка Сазонов маялся у доски. Он пытался отыскать на карте Англию. Вовка бросал безнадежные взгляды на разноцветную мозаику материков, по которым незамкнутыми кровеносными системами, совсем как у дождевого червя, змеились реки. На путаницу островов, небрежно брошенных на синюю гладь океанов. На изрезанные береговые линии, плавно переходящие в заливы и полуострова.
Вовка с надеждой посмотрел на одноклассников. Но они, разморенные майской жарой и утратившие желание напрягаться в последние дни учебного года, не проявляли интереса к плавающему в пучине Атлантического океана товарищу. Вовка и сам не был настроен на борьбу, поскольку оценки за год были почти выставлены, и по географии у него намечалась вялая тройка. Вряд ли Наталья Павловна станет вредничать и из-за какой-то несчастной Англии портить человеку жизнь.
Сазонов вздохнул и нерешительно повел указку вниз по восточному побережью Африки до мыса Горн, потом, словно устрашась постоянных ураганов, угрожающих бесстрашным мореплавателям, мгновенно пересек океанскую гладь и ткнулся в Мексиканский залив, а потом стремительно перебросился на Кубу. Наконец ему надоело бесплодное рысканье, и он, справедливо рассудив, что безумству храбрых поем мы песню, уверенно остановился в районе Гватемалы.
– Вот! – нахально заявил он.
Наталья Павловна печально вздохнула. Она, в отличие от своих более опытных коллег, еще не утратила наивного желания пробудить в юных душах тягу к знаниям. Поэтому она искренне расстроилась из-за географического невежества шестиклассника Сазонова.
– Ребята, кто поможет Вове? – обратилась она к классу. – Иди, Лена.
Леночка Никитина, почти отличница, вышла к доске и, отобрав у Вовки указку, четко обвела границы туманного Альбиона.
– Умница! – похвалила Наталья Павловна и вновь обратилась к Вовке, чтобы оправдать тройку, уже выставленную за год. – Назови хотя бы столицу Англии.
– Париж! – не задумываясь, мгновенно выпалил Сазонов.
И все засмеялись, обрадовавшись не столько неожиданному простодушию Вовки, сколько возможности отвлечься от скучного урока.
– Париж – это столица Франции, Володя. Стыдно не знать такие элементарные вещи, – строго сказала учительница.
– А я знаю, – выпалил Вовка. – Париж – это там, где мыло делают.
– При чем тут мыло? – растерялась Наталья Павловна.
– Телевизор надо смотреть, Наталья Павловна. Кругозор свой расширять. В рекламе показывали: мыло «Камей» – аромат Парижа, – снисходительно объяснил Вовка.
– Вова! Париж – это не мыло! Париж – это Эйфелева башня, Лувр, Триумфальная арка…
– Это все сказки, – перебил учительницу Сазонов. – Никакого Парижа вовсе нет! Вы его видели?
– Нет, – растерянно созналась Наталья Павловна.
– Вот! А я что говорю? Нет никакого Парижа!
Утверждение Вовки Сазонова утонуло в звуке долгого звонка. Через минуту класс опустел. Шестиклассники стремительно унеслись навстречу свободе, мгновенно забыв и о географии, и о Наталье Павловне, и даже о несуществующем Париже.
Наталья Павловна крутнула глобус, придав ему небольшое ускорение, и шар послушно поплыл, вначале быстро, а потом все более замедляя плавное вращение. Наконец он остановился, а Наталья Павловна задумалась. Может, и впрямь нет никакого Парижа? И существует он только в ее воображении, растревоженном французскими художниками-импрессионистами, писателями и поэтами?
…по дымчато-серой Сене медленно плывут барки и лодки, едва не задевая парусами низко нависающие своды каменных мостов. Мутная речная вода омывает зеленый мох, наросший на древних сваях.
…вдоль набережной сидят художники перед мольбертами, кутаясь на сыром ветру в макинтоши и кашне, надвигая низко на лбы маленькие черные береты.
…печально звонит колокол с колокольни собора Парижской Богоматери.
…взлетает в пастельное небо кружевной силуэт Эйфелевой башни.
…в окнах Лувра скользят, словно вырезанные из бумаги, тени придворных дам и кавалеров, танцующих менуэт под металлические звуки клавесина.
…сидят в бесчисленных кафе, выплескивающихся прямо на тротуары, любительницы абсента.
…а когда мягкие сумерки опускаются на улицы, в час между кошкой и собакой, вспыхивают огни неоновых реклам, вращается колесо «Мулен Руж», и поток машин, шелестя шинами, везет своих пассажиров навстречу ночному путешествию в страну волнующих ароматов, шуршащих шелков, таинственных грез, пленительных чувств…
– Наталь Пална! Я вас в приказ записала, на летнюю площадку!
Приоткрыв дверь, в класс заглянула завуч Нина Николаевна. Ее круглое лицо, обрамленное химическими локонами, выражало целеустремленность в достижении четко обозначенной цели: дописать приказ насчет летней площадки, а то гороно требует.
– А? – очнулась от видений Наталья Павловна.
– Ну как же! Вы же сами говорили, что хотите летом подработать. Я вас и записала.
Подработать и вправду Наталья Павловна планировала. Хотелось подкопить денег и купить, наконец, к зиме что-нибудь приличное. Шубку там, сапожки. А если получится из отпускных немного сэкономить, может быть, удастся купить такую же шубу, как у Беловой. Только она, конечно, дорогая. В смысле – шуба, а не Белова. Естественно, хорошие вещи и стоят дорого…
– Я только в июне смогу. В июле я уезжаю, – неожиданно для себя сказала Наталья Павловна.
– Куда это? – удивилась завуч. – Вроде никуда не собиралась.
– В Париж!
– Ах, ну если в Париж, тогда ладно, – засмеялась Нина Николаевна. – Так я в приказ-то вас вношу.
Нина Николаевна убежала по своим неотложным делам, а Наталья Павловна пошла домой. Школьная дверь, захлопнувшись за нею, разом отсекла отчество, и Наташа зацокала каблучками по асфальту.
По детской привычке она старалась идти, не наступая на трещины и выбоины, а примеряла шаг к лавированию по нетронутым неизбежным разрушением участкам тротуара. Это была такая тайная игра: нужно было загадать желание и дойти вон до того тополя, ни разу не наступив на трещину.
При выполнении этого условия желание должно было обязательно сбыться. Ежедневные повторы магического ритуала приучили Наташу соразмерять длину каждого шага с потенциальным препятствием, поэтому она выполняла свой урок не задумываясь. Поистине повторение – мать учения.
Из вышеизложенного логично следует вывод: все Наташины желания обязательно должны были сбываться. Они и сбывались. По мере степени реальности. Например, пойти в кино со Светкой на вечерний сеанс. Или чтобы не пришлось замещать Нину Николаевну в буйном девятом «А». Или чтобы мама успела довязать к субботе кружевную маечку. А когда Наташа загадывала что-нибудь более существенное, вроде романа с эпилогом в виде удачного замужества, ничего не выходило. Но это пока. Когда-нибудь ведь все равно сбудется. Просто для таких глобальных желаний нужно время.
А сегодня Наташа загадала кое-что потруднее, чем выйти замуж. Замуж, между прочим, почти все выходят. Это не такая уж редкость. А вот поехать в Париж…
Наташа привычно проскользила, не задев ни одну линию, до финиша. Получилось!
– Чего скачешь, как коза?
Наташа подняла глаза. У тополя, прислонившись спиной к стволу, стоял Женька Левченко. Бывший сосед. Он раньше жил на третьем этаже, прямо над Наташиной квартирой, вместе со своими родителями. А теперь уже года два как сбежал от родительской опеки. Снимает комнату где-то на Березовой. Но своих стариков не забывает. Навещает. Поэтому они с Наташей встречаются. Иногда. Потому что обоим некогда. Наташа, кроме уроков, еще и факультатив организовала. По изучению родного края. И классное руководство в неуправляемом шестом «Б» на нее повесили. Известно: кто везет, на том и едут. Тем более что Наташа считается человеком свободным – ни детей, ни мужа.
И Женька тоже работает. Укрепляет свое благосостояние. Он хоть и окончил пединститут, учителем истории стать не спешит. Устроился в банк. Охранником. У охранника зарплата выше, чем у учителя. Раза в два примерно. И работа все-таки полегче, чем с буйными детьми сражаться. К урокам готовиться. Планов писать громадье. Тетрадки проверять. Внеклассную работу вести. А тут стой себе на посту. Есть документ – проходи. Нет документа – извините, приходите в другой раз. И график удобный: сутки работаешь, двое – отдыхаешь. И голова по вечерам не болит. И проблемы не мучают: кто вчера разбил окно в кабинете химии мячом? Не Антонушкин ли с Васиным? А не пора ли вызвать в школу мать Артамонова? А какую бы методику применить, чтобы флегматичный лентяй Лисицын наконец запомнил самые большие реки Южной Америки? И как добиться стопроцентной успеваемости, посещаемости и выживаемости знаний?
Хотя, с другой стороны, у Женьки работа опасная. В любой момент в банк могут ворваться неизвестные в масках: «Всем оставаться на своих местах! Это ограбление!». И придется Женьке демонстрировать чудеса мужества и героизма. Здоровьем рисковать. Может, даже жизнью.
Наташа посмотрела на Женьку. Какой из него герой? Нет, он, конечно, парень сильный. Как говорит физрук Пал Иваныч, физически развитый. Еще бы: с третьего класса в секцию каратэ ходил. Даже пояс у него какой-то там есть. Какого-то самого главного цвета. Наташа в этих тонкостях почти совсем не разбирается. Зато она разбирается в другом. Женька добрый. А добрые люди – они, как правило, беззащитные. Не могут человека ударить. Пусть даже и за дело. Вон как в боевиках показывают: удары так и сыплются градом прямо по живым людям. Что-то Наташа сильно сомневается, что Женька сможет по-настоящему драться. Уж пусть лучше грабители другой банк поищут.
– Я не скачу. Просто настроение хорошее, – засмеялась Наташа. – А кого ты здесь охраняешь?
– Никого. Просто увидел, что ребятня из школы идет. Дай, думаю, подожду соседку. Тем более разговор к тебе есть.
Наташа удивилась. До сих пор особой дружбы у нее с Левченко не было. И даже приятельскими их отношения нельзя было назвать. Но, с другой стороны, почему бы соседу, пусть даже и бывшему, не подойти с просьбой?
– Ну давай выкладывай, – разрешила Наташа.
Женька подумал. Посмотрел по сторонам. Посмотрел в небо. Наташе даже показалось, что он старательно придумывает, что бы такое сказать. Ищет повод для разговора. Но мало ли что ей кажется?
Наконец Женька произнес:
– Да вот хотел тебя на день рождения пригласить. В кафе «Арлекин». А что? Посидим. Я тебя с друзьями познакомлю. Кафе оно… это… уютное. Вот!
Наташа опять рассмеялась. Сегодня Женька был непохож сам на себя. Обычно он трепался, не замирая над каждым словом.
– Конечно, приду, – легко согласилась Наташа. – А когда у тебя день рождения?
– Семнадцатого июля.
– Ну, Жень, ты даешь! За два месяца приглашаешь. Прямо как на свадьбу. – Наташа помедлила. – Даже не знаю, получится ли. В июле я уезжаю.
– Далеко?
– В Париж, – небрежно бросила Наташа.
Причем направление своего потенциального путешествия она выговорила совершенно легко и свободно. Видимо, репетиция этой сцены с Ниной Николаевной придала ей уверенности.
Женька поднял брови.
– Вот это новости! По путевке?
– Само собой! Ладно, Жень, я пошла. Если что – звони. Пока!
– Пока! – грустно отозвался Женя и остался на своем посту у тополя.
Может, у него уже стереотип выработался – что-нибудь охранять?

За путевкой Наташа поехала в Москву. Светка говорила, что так дешевле будет. А то местные агентства накручивают. С чего это вдруг им переплачивать? Светка все знает: и где «горящие» путевки найти, и сколько за визу заплатить, и сколько самый дешевый автобусный тур по Европе стоит.
Так что Наташа все рассчитала. Отпускных должно хватить. А если что – мама поможет. Хотя мама не очень-то обрадовалась, что Наташа зря деньги профукивает. Мама считает, что не мешало бы их на что-нибудь более нужное потратить. Вон в семейном бюджете сколько дыр. И то нужно, и это.
Но, с другой стороны, Наташе уже двадцать пять. Пора и о личной жизни задуматься. Не успеешь оглянуться – и все! Старая дева. Наташины ровесницы давно замуж повыходили. Уже почти все по двое детей имеют. В крайнем случае – по одному. А вдруг Наташа в поездке свое счастье встретит? Все-таки совместные экскурсии, да еще в столице Франции, располагают к зарождению чувства. Ладно уж, пусть едет. Тем более что Светка, давняя Наташина подружка, заявила, томно вздыхая:
– Как я тебе завидую! Европу увидишь. Там на каждом шагу культура! И не трать времени зря: присмотри там в автобусе кого-нибудь. Имей в виду: поездка в Париж – это романтическое путешествие. Однозначно!
Светкина безапелляционная уверенность рассмешила Наташу. Она всегда с иронией относилась к подружкиным восторгам.
И все же по дороге в Москву, беспрестанно просыпаясь на жесткой полке плацкартного вагона, Наташа ловила себя на мыслях о возможном романе. Почему бы и нет?
Обычно в поезде Наташе сладко спалось. А теперь она мечтала о своем романтическом путешествии. Хорошо бы не ходить в толпе экскурсантов по заданному маршруту и слушать дежурные комментарии равнодушного экскурсовода. Было бы здорово купить карту-путеводитель и бродить себе по улицам куда захочется.
Наташа закрывала глаза и проваливалась в сладкие видения.
Вот она идет в сопровождении Кого-то по Елисейским полям, вдоль набережной Сены, пересекает площадь Бастилии, поднимается по ступеням «Гранд-опера», входит в метро…
Вот она сидит рядом с Кем-то за столиком кафе, пьет кофе и разглядывает прохожих…
Вот Кто-то дарит ей букет фиалок, купленный у уличной цветочницы…
Вот Кто-то накидывает ей на плечи струящееся манто, сшитое из драгоценного меха…
Стоп! Так не бывает. Как говорит подружка Света, надо ставить перед собой реальные цели. Вполне достаточно будет с Кем-то просто погулять по парижским улицам. Хорошо бы этот Кто-то оказался симпатичным. Пусть у него будут каштановые блестящие волосы, темные бархатные глаза и спортивная фигура, как у Женьки Левченко… Ну и при чем тут Женька Левченко? Вовсе не обязательно ехать в Париж, чтобы выпить чашку кофе в обществе Женьки Левченко. И вообще, что за глупости лезут в голову?
В Москве все получилось. Прошло как по маслу. Наташа выбрала самый дешевый автобусный тур. Даже не обратила внимания на скептическое замечание хорошенькой туроператорши. Мол, самую неудобную поездку Наташа выбрала. Лучше бы самолетом полететь. И в Орли приземлиться. Или в крайнем случае поездом до Парижа доехать. А уж потом автобусом путешествовать. А то тяжело две ночи в автобусе спать. Даже четыре: две туда и две назад. Такие туры только студенты выбирают. Или пенсионеры. Но Наташа решила: ничего страшного. Зато можно будет сэкономить. И купить в Париже что-нибудь стоящее.
А маршрут ей предложили просто фантастический. За десять дней можно будет в трех странах побывать. В Германии, Голландии и Франции. И прокатиться сквозь Польшу и Бельгию. Посмотреть в окошко на всю эту красоту.
Только бы открыли ей шенгенскую визу. А с чего бы ее не открыли? Документы у нее в порядке. И анкета тоже: не была, не состояла, не привлекалась. Руссо туристо – облико морале.
И Наташа, пробегав по Москве весь день, вечером села в поезд и уехала домой. В родной город. Шить сарафаны и яркие платья из ситца. Готовиться к романтическому путешествию.

Весь июнь и почти половину июля Наташа провела в ожидании чуда. Она десятки раз перебирала свои нехитрые наряды, откладывая то, в чем собиралась блистать во всемирном центре моды, не желая уступать этим загадочным стильным парижанкам.
Синяя сумка с надписью «Адидас» на боку чудовищно раздувалась, а молния грозила разъехаться под напором содержимого. Наташа смутно подозревала, что десятидневное путешествие ограничит возможности демонстрации всех любимых платьев, кофточек и брюк, но не в силах была отложить в сторону хоть что-нибудь. Ситуация усугублялась тем, что вот к этой юбке в складку подходит именно этот топик, а прекрасно дополняют ансамбль босоножки на высоком каблуке. Кроме того, к каждому наряду просились украшения – кольцо, браслет, ожерелье, которые верная Светка называла гламурным словом «аксессуары».
А еще с собой совершенно необходимо было взять массу нужных вещей: косметику, фен, маникюрный набор и другие мелочи. Комната Наташи теперь напоминала театральную костюмерную. Или подсобку небольшого магазина.
Светка, сидя на краю широкой тахты, заваленной грудами ярких тряпок, придирчиво оценивала Наташу, демонстрирующую очередной ансамбль. Она строго выносила приговор: «Сними. Такое сейчас не носят».
Или: «Это тебя полнит».
Или: «Абсолютно провинциальный стиль. Будешь в Париже как Фрося Бурлакова. Однозначно!».
Наташа послушно откладывала в сторону забракованные вещи.
Приходила из кухни мама и, стоя в дверях, робко высказывала свое устаревшее мнение: «А мне кажется, очень милое платьице. И Наташеньке идет. Синий цвет ей всегда был к лицу». Но Светка категорически отвергала любые возражения: «Да что вы, Ирина Петровна! Это платье! В Париже! Просто смешно! Вы видели, что демонстрировали на последних показах Армани и Диор?».
Мама смущенно умолкала. Действительно, Светочка прекрасно разбирается в направлениях современной моды. Ирина Петровна скрывалась в кухне. Готовить ужин и звать девушек к столу. Но Света и тут вносила свои коррективы. Она категорически запретила Наташе есть любимую жареную картошку и мамины пироги: «Француженки всю жизнь сидят на диете. Листик салата и спаржа – вот и весь ужин. Однозначно!».

Двухэтажный экскурсионный автобус поджидал пассажиров на тихой московской улочке неподалеку от станции метро. Молоденькая девица, руководитель группы, озабоченно сверяла своих подопечных со списком и ставила галочки напротив фамилий.
У входной двери толпились экскурсанты, жаждущие побыстрее занять лучшие места. Поближе к окошку, подальше от туалета. Желательно на втором этаже.
Во-первых, обзор побольше. Мне сверху видно все, ты так и знай.
Во-вторых, необычно. Не каждый день удается прокатиться в двухэтажном автобусе. Все-таки Москва – не Лондон. По улицам омнибусы не ездят.
Наташа замешкалась. Нужно было пристроить свой разбухший «Адидас» в багажный отсек. Но водитель вместе с ключом куда-то подевался. Ничего не поделаешь. Придется ждать.
Она разглядывала своих попутчиков. На десять дней они станут единым коллективом. Хорошо бы познакомиться с кем-нибудь из ровесников. Чтобы общаться на равных. И сесть в автобусе желательно рядом. А то еще попадется какая-нибудь особо занудная старушка и будет всю дорогу капризничать. То закройте окно – дует! То откройте окно – душно! Или о внуках рассказывать. Как у внучки первый зубик прорезался. Или каких успехов добился внучок в шахматном кружке. Нет уж, спасибо! Не для того Наташа все свои отпускные потратила. Еще и у мамы заняла.
В стороне от толпы стоял парень. Не рвался в автобусные недра, как другие. Стоял себе, курил. Лениво разглядывал потенциальных компаньонов. Мазнул взглядом по Наташе. Но не мимоходом. А зацепил все-таки оценивающе. Наташа, естественно, сделала вид, что ничего не заметила. А сама парня подробно рассмотрела. Тоже оценила.
По ее шкале молодой человек внимания заслуживал. Такой, знаете ли. С печатью интеллекта на лице. И одет соответственно. Джинсы, хоть и затертые, но хорошие. Фирменные. И рубашка стильная. И спортивные туфли вполне. Про таких говорят «продвинутый».
Наташа даже немного оробела. Взбодрила свой непроходящий комплекс неполноценности. Показалась себе серой и провинциальной. И грустно вздохнула. На нее такие мужчины никогда внимания не обращали. У них всегда девушки яркие, уверенные, броские. Не то что Наташа – в самодельной юбке с воланом и маечке, связанной маминым крючком. Точно как Фрося Бурлакова.
Но парень все-таки посчитал Наташу достойной внимания. Проходя мимо, вскользь бросил:
– Что стоим? Чего ждем?
– Да вот водитель куда-то пропал…
– А! Ну давай, грузись в автобус.
– Хорошо… – покорно отозвалась Наташа, но вспыхнула от удовольствия.
Небрежно брошенные в ее адрес слова несомненно означали проявление нормального мужского интереса. Да где же этот водитель, в конце концов? Хорошо было бы сесть поближе к новому знакомому.
– Девушка! А вы тоже в этом автобусе едете?
Наташа обернулась. Полная женщина, абсолютно неинтересной внешности, одетая явно на китайском рынке, выжидательно смотрела на нее.
– Да, – кивнула Наташа.
Ее нисколько не обрадовала перспектива тесного знакомства с этой тетенькой. Тем более что любой диалог в начале путешествия мог иметь самые печальные последствия: вот навяжется в приятельницы – и прощай романтическое путешествие!
– А вы не могли бы за моим сынком присмотреть? – в голосе женщины появились плачущие нотки, словно от Наташи зависело, поедет ли в Европу ее драгоценный сыночек. – Да вы не бойтесь. Он у меня уже взрослый. Ему уже девятнадцать. И три месяца!
За спиной полной женщины действительно переминался с ноги на ногу высокий тощий юнец.
– Зачем? Он уже взрослый, – растерялась Наташа.
– Ну как же зачем? Толик первый раз без меня едет. Он всегда со мной. Я его даже в лагерь никогда не отправляла. А то, знаете, мальчишки дразнят. Могут обидеть. Я бы его одного ни за что не отпустила, но путевка дорогая. На две у нас не хватило. Так присмотрите за Толечкой? Он послушный, ласковый.
Наташа помедлила. Пока она ожидала возможности пристроить свою сумку, все путешественники уже сели в автобус. Выбирать место теперь не придется. Попутчика тоже. А этот мальчик все же лучше, чем болтливая старушка. Или бодрый дяденька с одышкой и гусарскими замашками. И, в конце концов, этот Толя не грудной младенец. Вполне взрослый юноша. Совершеннолетний, между прочим.
– Ладно! – согласилась Наташа.
– Ой, спасибо! Спасибо вам большое! А то я так переволновалась – прямо хоть путевку сдавай. Если бы не вы, я бы с ума сошла. А как вас зовут?
– Наташа.
Наташа пожала плечами. Ненормальная какая-то мамаша. С гипертрофированным синдромом наседки. Разве так можно обращаться со взрослым парнем?

В автобусе оставались свободными лишь два места. В нижнем салоне, впереди. Спиной к водителю. К движению. К телевизору. Зато лицом ко всем пассажирам. Самые неудобные места: мало того что ехать придется как в сказке «Тараканище» – «А за ними кот задом наперед», – так еще и постоянно ощущать на себе посторонние взгляды. Двадцать четыре часа в сутки жить как на сцене. А вдруг Наташа не очень красивая, когда спит? Откуда она знает?
Наташа расстроилась. А Толя резво промчался вперед и уселся, довольный, у окна. Его сияющее лицо, обращенное к Наташе, выражало полный восторг. Как у маленького ребенка. Увидев, что Наташа идет к нему и не собирается теряться, он повернулся к окну, за которым стояла его мать. Она плакала и смотрела на своего ненаглядного сыночка, словно провожала его по крайней мере в армию. Сквозь слезы она наспех давала наставления:
– Толечка, смотри – от группы не отстань. И не потеряйся. Наташу за руку возьми и не выпускай!
Автобус тронулся. Толина мамаша встрепенулась и быстро-быстро замахала руками:
– До свидания, Толечка!
– Поехали! Поехали! – восторженно закричал Толя.
По салону пролетело легкое недоумение. Детская непосредственность Наташиного подшефного не сочеталась с внешностью взрослого парня. Его восклицание, быть может, осталось бы незамеченным, если бы Толя и Наташа сидели, как все, в общем ряду, целеустремленно двигавшемся к вожделенной Европе. А не как в президиуме, когда ты весь на виду и вынужден делать умное лицо и следить за осанкой.
Наташа мгновенно осознала все прелести своего кресла, вплотную придвинутого к металлической раме, символически отделявшей туристов от водителя и его сменщика. Спинка кресла поэтому не откидывалась и намертво застыла в вертикальном положении.
«Как же тут спать?» – расстроилась Наташа и тут же обнаружила, что рассеянные блуждающие взгляды всех пассажиров застревают на ней и Толе.
Видимо, потому, что туристы осознавали бестактность разглядывания двух неудачников, они против своей воли постоянно смотрели на них. Поймав Наташин взгляд, визави смущались, отводили глаза, но, словно влекомые неведомой силой, возвращались в ту же точку. По принципу запретного плода. Или по закону Белой Обезьяны. Наташа в институте по психологии проходила. Если человеку сказать: «думай о чем хочешь, но ни в коем случае не думай о белой обезьяне», он будет думать только о ней, несмотря на то, что до предупреждения ни о каких обезьянах, тем более белых, думать и не собирался.
Было только одно сомнительно положительное обстоятельство. Столик. Легкий пластиковый столик перед Наташей и Толей. На него можно было что-нибудь положить. Книжку, журнал, пудреницу. Или поставить бутылку воды. Или, как выяснилось впоследствии, уже глубокой ночью, аккуратно сложить собственные руки, а на них пристроить голову и попытаться уснуть. Совсем как на лекции после ночной дискотеки. Главное – сесть за последний стол, чтобы преподаватель не видел.
Столик отделял Наташу и Толю от молодой пары. Наташа подумала, что это молодожены, отправившиеся в свадебное путешествие. Хотя какое уж тут свадебное путешествие? Ночи, проведенные в автобусе, наверняка не располагают к нежностям.
Столик мог бы объединить четверых молодых путешественников, потому что придавал сходство с купе поезда, где люди вынуждены знакомиться, улыбаться и рассказывать о себе. Но соседи старательно сохраняли независимость. Вообще-то у воспитанных людей принято в подобных ситуациях хотя бы головой кивнуть для приличия. А молодожены делали вид, что Наташи и Толи просто нет. А вместо них – пустое место.
Может быть, они боялись, что в их внутренний мир грубо вторгнутся посторонние и придется вести беседы с неинтересными людьми? А может быть, они достигли каких-то там высот и считали ниже своего достоинства общение с простыми смертными?
Пренебрежение молодоженов, обращенных нос к носу к Наташе и Толе, было еще более неприятным, чем бестактные взгляды отдаленных попутчиков.
Толя, не замечая Наташиных терзаний, по-детски прилип к стеклу. Кстати, взрослые тоже любят смотреть в окно. Они только притворяются, что им неинтересно. Но сознание собственной значительности в комплекте с твердо усвоенными правилами хорошего тона не позволяют большинству людей искренне проявлять свои чувства. И каждый сидит, как в коконе, опутанный условностями. Спеленутый комплексами. Одетый в броню неприступности.
Совсем другое дело Толя. Он ехал как на праздник.
Мимо тянулась Москва. Привычная, шумная, дымная. Сто раз виденная и потому обыденная. Можно было не акцентировать внимание. Лучше приберечь силы для новых впечатлений, заграничных.
– Прошу внимания! Послушайте объявление! – неожиданно громко прозвучал женский голос, усиленный микрофоном. – Я руководитель группы. Меня зовут Лена. Позже я расскажу о нашем маршруте. А пока хочу предупредить: на остановках от автобуса не отставать. Никого ждать не будем.
– А экскурсия уже началась? – уточнил кто-то невидимый в глубине салона. – Тогда расскажите про Москву. Что там налево, что направо?
– Я не экскурсовод, – почему-то обиделась Лена. – Я руководитель группы. И про Москву рассказывать не умею.
– Новости! – расстроился кто-то невидимый. – Зачем терять время зря? Я, например, из Мурманска и хочу узнать про столицу.
– А я из Саратова!
– А мы из Хабаровска!
Туристы принялись наперебой уточнять, из каких городов и поселков нашей все еще необъятной Родины они приехали. Москвичей, как выяснилось, среди них почти не было. В крайнем случае причастностью к столице могли похвастать жители Подмосковья.
– А в Германии мы в каких городах будем? Нам в агентстве обещали Дрезден, Мюнхен и Берлин.
– Берлин под вопросом, – учительским тоном сказала Лена. – Все зависит от того, сколько времени займет пересечение границы с Польшей.
– А мне надо в Берлин! Я хочу в Берлин! У меня там дело!
Наташа озадаченно посмотрела на своего подкидыша и спросила:
– Какое дело?
– Гитлера хочу увидеть! – громко выпалил Толя и победоносно посмотрел по сторонам.
В автобусе повисла вязкая тишина.
Потом кто-то из подростков робко хихикнул. Сменщик водителя, привстав со своего кресла, вытянул шею в сторону странного юнца, стараясь повнимательнее рассмотреть его и сделать выводы о потенциальной опасности.
– И зачем он тебе нужен? – решил прояснить ситуацию сменщик.
– Так он книжку написал. Про мою жизнь! – радостно возвестил Толя.
– «Майн Кампф», – догадался интеллигентный старичок, сидящий в третьем ряду у окна.
– Безобразие! Как можно было отправить за границу гм… не вполне здорового человека? – возмутилась дама с рубенсовскими формами, втиснутыми в хлопковые штанишки и футболку, на которой поперек полной груди красовалась надпись «Kiss me».
Наташа в ужасе прикрыла глаза. Надо же было так влипнуть! Взять на себя добровольное обязательство опекать мальчишку с выраженным недоразвитием интеллекта! А вдруг он буйный какой-нибудь и впадает в агрессию по поводу и без?
Она уловила красноречивый взгляд, которым обменялись молодожены, и расстроилась еще больше. Теперь вся группа будет знать, что она имеет непосредственное отношение к этому придурку. Чего доброго, еще решат, что он ее родственник. Младший брат, к примеру. Или племянник. И что теперь будет с ее романтическим путешествием? Наверняка симпатичный парень, с которым она познакомилась при посадке в автобус, не захочет иметь с ней ничего общего. Господи, ну почему ей всегда не везет? Вечно она попадает в какие-то сомнительные истории!
А Толя, не замечая эмоций своих попутчиков, радостно тарахтел, комментируя все, что проносилось мимо окна, по принципу «что вижу, о том пою».
– В Берлин таких болтунов не пускают, – неожиданно для себя в сердцах выпалила Наташа.
Толя повернулся к ней. Удивился и встревожился.
«Как маленький», – подумала Наташа и вспомнила соседского малыша, пятилетнего Федора, который в целях развлечения любил показывать нехитрый аттракцион. Он ставил палец на переносицу и сдвигал брови вниз, от чего выражение его круглой мордочки становилось грозным. При этом он строго спрашивал: «Кто картошку съел?». Затем он тем же пальцем поднимал брови вверх, его лицо становилось незаслуженно обиженным, трогательно испуганным, и Федор тонким голоском пищал: «Не я, не я, не я!». Смотреть на эти уморительные гримасы без смеха было невозможно. Вот и сейчас у Толи был точно такой же вид, словно он вот-вот начнет оправдываться: «Не я, не я, не я!».
Наташа расстроилась. Нашла кого пугать. Ей стало стыдно, и она примирительно прошептала:
– Да ладно, не бойся. Пустят тебя в Берлин. Только говори потише, ладно?
– Ладно! – легко согласился Толя и, действительно, стал бормотать почти неслышно.
Постепенно, благополучно пройдя период адаптации, туристы освоились и зашуршали пакетами, доставая дорожные припасы. Молодожены тоже уставили столик баночками, термосом, яркими пластиковыми упаковками. Юная жена деловито сервировала стол, добиваясь красоты, наглядно демонстрируя мужу преимущество семейной жизни перед холостяцкой колбасой, нарезанной крупными ломтями на газетке. Оценив плоды своих усилий, она завершающим аккордом поставила в центр маленькую бутылочку водки, из той породы, которую Наташин дед ласково именовал «мерзавчик».
Автобус плавно качнуло на повороте, и распечатанный мерзавчик упал, поливая стол и колени путешественников. Большая часть водки досталась Наташиной юбке, мгновенно промокшей насквозь. Эта неприятность могла бы служить прекрасным поводом для знакомства, но молодожены с каменными лицами вытерли лужу, растекшуюся по столу, и приступили к раннему обеду (или позднему завтраку), мило беседуя друг с другом.
«Хоть бы извинились для приличия», – возмущенно подумала Наташа, но ничего не сказала.
Толя, поддавшись всеобщей гастрономической стихии, тоже достал пакет с мамиными пирожками и даже пытался совать угощение Наташе, но она отказалась. Неловко было объедать Толю, будто отбирать конфету у ребенка. Вот если бы молодожены предложили кусочек курочки, она бы не отказалась. Или бутерброд с сыром, ставшим от пребывания в полиэтиленовом пакете мягко-глянцевым. Или хотя бы печенье…
Наташа вздохнула. И как это она не подумала о том, что не мешало бы купить в дорогу чего-нибудь поесть? Странно, ну почему так всегда бывает: если холодильник под рукой, кушать никогда не хочется. А вот стоит только поддаться Светкиным уговорам и сесть на очередную новомодную диету, муки голода становятся нестерпимыми. А сейчас хочется есть особенно сильно, скорее всего потому, что автобус наполнен вкусными запахами и все туристы жуют и глотают, запивая соком, «Пепси», йогуртом…
Она сползла по креслу пониже и накрепко закрыла глаза. «Все. Сплю», – сердито приказала она себе. И в самом деле вскоре задремала, убаюканная монотонным покачиванием автобуса.
Проснулась она от разговора у себя за спиной. Большинство пассажиров сморил сон после сытного обеда. Молодожены спали как в слащавом сериале про любовь: ее голова у него на плече. Во сне они казались вполне симпатичными ребятами. Маска, изображающая чувство собственного достоинства, сползла и обнажила обычных людей, с расслабленными и беззащитными лицами, какие бывают у спящих.
Толя неловко отвернулся к оконному стеклу и свернулся калачиком, насколько позволяло неудобное кресло. Наташа боялась пошевелиться и разбудить его. Поэтому она замерла, стараясь не обращать внимания на затекшие руки и ноги.
Водители негромко разговаривали, не догадываясь о том, что их диалог прекрасно слышен Наташе сквозь матерчатую занавеску, символически отгораживающую салон от их рабочего места. Наташа не хотела подслушивать, честное слово! Просто ей некуда было деваться.
По голосам, доносившимся из-за занавески, она вспомнила, как выглядят водители. Они были похожи друг на друга, как братья. Принадлежали к одной человеческой породе: очень высокие, очень плечистые, очень сильные. Как Арнольды Шварценеггеры. С аккуратными круглыми коротко стриженными головами, насаженными на мощные шеи. Самоуверенные. Из тех, кто считает, что мир лежит перед ними на их собственной тарелочке и радостно ждет, когда же они откусят от него кусочек.
– …есть подвязки. Если получится, возьмем пару машин. Главное – самим посмотреть, пощупать.
– Слышь, Рыжий, а битые не подсунут? Сам знаешь, умельцы везде есть. Отрехтуют, подмажут – мама родная не узнает.
– Пусть только попробуют. Фима с ними быстро разберется.
– А успеем документы оформить?
– Должны успеть. Хотя лишние полдня в запасе не помешают. Придется Берлин стороной объезжать.
– А эти?
– Перебьются. На черта им этот Берлин? Скажем – не успеваем. Мол, в Париже уже гостиница заказана.
– И то верно. А то этот придурковатый малец Гитлера искать начнет, потом возни с ним не оберешься…
И голоса водителей утонули в незатейливых звуках популярной мелодии.
Вот это здорово! Наташа проснулась окончательно. Значит, их маршрут полностью зависит от личных планов водителей? Но этого просто не может быть! Наверное, она что­то не так поняла. Маршрут заранее выверен и рассчитан. И автобус, как «летучий голландец», не может спонтанно носиться по стихийным траекториям.
Посоветоваться было решительно не с кем. Толя в советчики не годился. Молодожены тоже. Тот симпатичный парень, с которым почти познакомилась Наташа во время посадки, обосновался на втором этаже. Он мигом сколотил шумную веселую компанию и путем нехитрого обмена местами с покладистыми пассажирами собрал несколько ровесников обоего пола в глубине салона. Из их угла постоянно доносились взрывы смеха, возбужденно-счастливые голоса и кокетливое повизгивание девиц.

На одной из остановок в Белоруссии, выбравшись из толпы местных жителей, наперебой предлагавших туристам горячую вареную бульбу, вареники с творогом и домашние пирожки, парень увидел Наташу и сказал:
– О, привет! Куда ты подевалась? Кстати, позвольте представиться: Георгий. Можно Гера.
– Очень приятно, – смущенно ответила она. – А я – Наташа. Я никуда не подевалась. Сижу впереди, на первом этаже.
– В пенсионерском клубе. Хочешь, давай к нам. У нас там одно место свободное как раз есть.
– Не могу. Я не одна, – с сожалением призналась Наташа.
– Она со мной, – важно произнес Толя. – А я еду в Берлин…
– Ой, извините, – скороговоркой выпалила Наташа и, крепко взяв Толю за руку, увела его в сторону. – Я же тебя просила, не болтай лишнего. И Гитлер твой давным­давно умер. Сто лет в обед. И на что он тебе сдался?
– Он не сдался. Он смелый.
– Что за глупости? Фашист он, твой Гитлер. Из-за него война была.
– Я знаю! – похвастался Толя. – Мне Киря рассказывал. Киря все знает, он умный. А Гитлер – герой. Он плохих убивал. А хороших не убивал…
– Пойдем, а то автобус без нас уедет, – заторопилась Наташа, откладывая на потом важное дело политического просвещения Толи. Откровенно говоря, она смутно представляла себе, как объяснить своему простодушному питомцу истинное положение вещей. И разозлилась на неведомого Кирю, не постеснявшегося вербовать неискушенного Толю в свои сторонники. Хотя, наверное, это проще всего. Разве нормальный человек в неонацисты пойдет?
Наташа вспомнила, как в прошлом году к ней в класс заглянул бывший ученик Глотов, в свое время с трудом переползавший из класса в класс, задерживаясь на второй год в пятом и седьмом. Кое-как его дотащили до окончания девятого, после чего он затерялся в поисках своего призвания. И вот он появился. Докладывать о своих достижениях. На его груди болталась на толстой золотой цепи свастика. Вначале Наташа глазам своим не поверила, но, приглядевшись, спросила:
– Это что, мода такая дурацкая? Или символ твоих убеждений?
Глотов снисходительно пояснил, поглядывая сверху вниз на Наташу:
– Правильно понимаете, Наталь Пална. Убеждения. Пора очистить страну от всякого второсортного хлама.
Наташа захлебнулась негодованием:
– Никогда не думала, что мой ученик станет фашистом. Да по твоей теории и со мной нужно разделаться.
– Чего это? Вы же русская.
– А дед мой был цыганом. Это, кажется, считается большим недостатком по-вашему?
Глотов задумался. Видимо, решал непростую задачу. Наконец принял решение.
– Ну ладно, Наталь Пална. МЫ вас хорошо знаем. Поэтому МЫ дадим вам возможность уехать, – деловито вынес он свой приговор.
– Ошибаешься, Глотов! Никуда я не уеду. В этой стране мои предки родились и жили. А ты сам уезжай, если тебе что-то не нравится.
– Посмотрим, – угрожающе обронил Глотов и ушел.
А Наташа потом несколько дней ходила под впечатлением этого разговора, оставившего в душе мерзкий осадок.
И вот теперь Толя. Чистая, наивная душа, попавшая под чужое подлое влияние. «Нужно будет с его мамой поговорить, – подумала Наташа. – Пусть присмотрится к его окружению».

В Берлин экскурсанты так и не попали. Автобус проехал насквозь Белоруссию, Польшу и привез туристов в маленький городок Хильдесхаум, неподалеку от Ганновера. Все были настолько утомлены двумя ночами, проведенными в автобусе, что, предвкушая отдых на белоснежных немецких простынях в гостинице, даже не слишком возмущались нарушением маршрута.
С Толей Наташа договорилась. Он согласился на Мюнхен, когда Наташа объяснила, что это тоже Германия.
Но вначале произошел большой скандал. Даже бунт.
Туристов привезли к большому зданию, сложенному из красного кирпича. Лена, руководитель группы, сказала, что это то ли госпиталь, то ли монастырская гостиница. Наташа толком не расслышала. Здесь группа должна была разделиться. Двадцать туристов оставались на ночлег в этом то ли монастыре, то ли госпитале, а остальных должны были поселить в другом месте.
На всякий случай из автобуса вышли все, привыкнув за двое суток использовать любую возможность размяться.
После недолгих дебатов часть туристов отпочковалась и уже было направилась к воротам, как вдруг старичок интеллигентного вида, тот самый, который сидел в автобусе неподалеку от Толи и Наташи, вспомнил и обратился к Лене:
– А паспорта наши верните, пожалуйста.
Паспорта действительно собрали на границе, и Лена куда-то с ними бегала, ставила штампы.
– Паспорта вам теперь ни к чему. Мы всюду будем путешествовать группой.
– А если кто-то отстанет случайно? – разволновался старик. – Остаться в чужой стране без документов, знаете ли, милочка…
– Я вам не милочка! Меня Леной зовут. А паспорта вернуть не могу. Они у водителей.
– Да это произвол! Почему мои документы должны быть у какого-то водителя? – возмутился старик.
– Слышь, дед, не парься! – выглянул из окна водитель. – Сказано ясно: получите свои бумажки, когда домой вернемся.
– Я вам, молодой человек, не дед. Меня зовут Михаил Николаевич, между прочим. А вы нарушаете наши конституционные права!
Михаила Николаевича, защитника конституционных прав, поддержала вся группа. Туристы наперебой галдели, приводя разнообразные доводы и выкрикивая в знак протеста лозунги.
Водителям даже пришлось выйти из автобуса, чтобы успокоить разбушевавшихся пассажиров. У них тоже были свои резоны для насильственной конфискации документов:
– Да вы поймите: нам еще кучу границ пересекать, в гостиницах размещаться. И голову на отсечение даю: пара-тройка ваших непременно где-нибудь в Амстердаме останется. Для этого и едут. Первый раз, что ли?
– Мы оставаться не собираемся! – честно и преданно глядя в глаза своим неожиданным командирам, заявила пышнотелая блондинка.
– Не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна, – пропел молодожен, за что получил тычок в бок от своей новенькой супруги.
– Так если кто-то намылился сбежать, пусть хоть с паспортом остается, – снисходительно разрешил Гера.
– А почему мы должны отвечать за кого-то?
– Я в Париже не собираюсь стадом ходить! У меня свои планы.
– Безобразие!
Все кричали, перебивая друг друга. Добропорядочные выдержанные немцы молчаливо созерцали этот стихийный митинг из окон домов и автомобилей, припаркованных к обочине. Наверняка они думали о том, что эти русские какие-то ненормальные скандалисты.
Страсти накалялись. Уже кто-то особо эмоциональный от слов вот-вот был готов перейти к делу, то есть банальному мордобою, как из автобуса появился торжествующий Толя с грудой темно-бордовых книжечек. Он крепко прижимал свой боевой трофей к груди. Для полноты картины ему оставалось только патетически воскликнуть: «Читайте, завидуйте! Я – гражданин Советского Союза!». Но он ничего не кричал, а только блаженно улыбался. Пока все кричали и выясняли истину, Толя быстро уловил суть вопроса, проник, никем не замеченный, на водительское место и похитил документы из «бардачка».
Водители синхронно ринулись к нарушителю дисциплины. Один из них угрожающе произнес:
– Ах ты, змееныш! Тебе кто разрешил в кабине шарить?
– А ну, положь на место! – поддержал его напарник. – По морде хочешь схлопотать?
Наташа даже подумать ничего не успела, как оказалась лицом к лицу с разъяренными парнями, заслоняя собой Толю.
– Оставьте его в покое. А то сейчас всем расскажу, почему мы в Берлин не попали, – тихо, но твердо разделяя слова, произнесла она.
– Ах ты… Шантажировать нас вздумала? – возмутился один из водителей.
– Сейчас получишь вместе со своим придурком! – взорвался было второй, но махнул рукой. – Ну и черт с вами! Делайте что хотите!
Капитуляция была полной и безоговорочной. Водители повернулись и ушли в автобус, причем их спины выражали гневное осуждение такому беспардонному поступку. (Хотя спины в принципе выражения не имеют, но в данном случае они были весьма красноречивы.)
Михаил Николаевич, добровольно взявший на себя исполнение обязанностей лидера, бодро выкрикивал фамилии и выдавал паспорта, сопровождая это действие рукопожатием. Словно вручал правительственную награду. На его вдохновенном лице было написано: наше дело правое, мы победим!

Наташе достался одноместный номер в игрушечной вылизанной гостинице. Это было огромной удачей, но должно же хоть в чем-то повезти.
Толю временно взял под свое крыло Михаил Николаевич, великодушно согласившись на проблемное соседство. Наверняка он так воодушевился своей геройской ролью в битве за правое дело, что решил не выходить из образа и продолжить альтруистические начинания. А может быть, он преследовал меркантильные цели: лучше наивный молодой человек, который будет всю ночь спать сном младенца, чем пьянки-гулянки, навязанные более пылкими туристами.
Но как бы то ни было, Наташа получила заслуженный отдых. Она приняла душ, высушила волосы феном и, вытянувшись на прохладных простынях, мгновенно уснула.
Проснулась она среди ночи оттого, что кто-то бегал по коридору и звал:
– Фрау Наташа! Фрау Наташа!
Спросонья она не сразу поняла, что призывы могут иметь к ней отношение. Непривычная приставка «фрау» к ее имени сбивала с толку. Она выглянула в коридор.
– Что случилось?
Встревоженная хозяйка гостиницы спросила:
– Фрау Наташа?
– Я, я! – ответила Наташа, забыв, что по-немецки «я» означает «да». Но это не имело никакого значения, потому что хозяйка быстро-быстро стала что-то говорить, сопровождая свои слова вполне понятными жестами, указывающими направление на улицу.
«Наверное, с Толей что-нибудь», – холодея, подумала Наташа и, наспех одевшись, выбежала из гостиницы.
На улице действительно стоял Толя в окружении Геры и его компании. Толя был необычайно возбужден и кричал, размахивая руками:
– Где Гитлер? Гитлера дайте!
Над его головой распахнулось окно, и раздраженный женский голос громко произнес:
– Русише швайн! – и окно с треском захлопнулось.
Гера смущенно стал оправдываться:
– Да мы ничего такого не сделали. Ну, дали ему пива. Кто знал, что его от банки пива так развезет? Хотели его геройский поступок отметить. В плане поощрения, так сказать.
Наташа обняла за плечи плачущего Толю. Он, размазывая по щекам пьяные слезы, по-детски всхлипывал.
– Толечка, милый, успокойся. Пойдем, мой хороший, – уговаривала Наташа, одновременно бросая гневные взгляды на веселую компанию. – И кому это в голову пришло его спаивать?
Ребята вяло оправдывались, дескать, ничего плохого они не хотели. Кое-как удалось увести горе-гуляку в гостиницу.
Михаил Николаевич только руками развел:
– А на вид такой приличный молодой человек!
Но особенно не ворчал. Даже встал с кровати, деликатно попросив Наташу отвернуться, оделся и помог уложить Толю в постель.
Первая ночь в Европе оказалась насыщенной эмоциями и событиями. Видимо, не зря рекламные ролики про пиво всегда сопровождаются предупредительной надписью: «Чрезмерное употребление пива вредит вашему здоровью».
Наташа могла бы добавить: и спокойствию тоже.

По-настоящему экскурсионная программа началась с Голландии. В Амстердаме провели всего один день, наполненный до краев изобилием цветов, велосипедистов, каналов и впечатлений.
Наташа пребывала в упоительно-восторженном настроении.
Удивительным было все: игрушечно-яркие машинки гротескно-уродливой формы; многочисленные кафе, где, по слухам, можно было свободно купить наркотики в любом виде – в кофе, в содержимом булочки или просто в пакетике; толпы праздных отдыхающих, в расслабленных позах лежащих на травяных газонах; плавающие в каналах дома, почему-то стоившие дороже обычных, традиционно укоренившихся на суше.
На экскурсию по каналам чуть было не опоздали, засмотревшись на тюльпаны в лавке. Пришлось бежать сломя голову. Наташа – впереди, Толя – за ней, четко выполняя мамины наставления.
Увлекшись конечной целью, Наташа нечаянно налетела на мотоцикл, который только тронулся с места и поэтому не мог причинить ущерба ее здоровью. Мотоцикл рухнул наземь вместе с мотоциклистом. Тот растерянно покрутил головой в дымчатом шлеме, вскочил и стал испуганно извиняться перед Наташей, словно был в чем-то виноват. Наташа его быстренько простила, и они с Толей помчались дальше. Еле-еле успели взбежать по дощатым сходням на катер.
Они уселись на корме. Катер скользил по путанице каналов. Ветер весело бил в лица, трепал флаг на флагштоке и откидывал назад Наташины волосы. По обе стороны канала выстроились каменные здания, и на каждом окне, на каждом балконе яркими брызгами качались цветы. Они окутывали праздничными гирляндами старинные стены, будто в Амстердаме проходил цветочный карнавал.
Катер проскальзывал под низкими мостами, и все пассажиры на палубе невольно пригибали головы. Толя что-то возбужденно кричал, показывая пальцем на стремительно проносящиеся мимо виды. К счастью, из-за тарахтения мотора Толины восторги были никому не слышны, и казалось, что он беззвучно открывает рот. Наташа и сама была готова кричать всякую чепуху из-за обилия впечатлений и захватывающе быстрого движения. И остальные экскурсанты пребывали в состоянии эйфории, проявляя ее по-разному: от мечтательных улыбок до откровенно радостного смеха.
Наташе хотелось запомнить все, что она видела. Вобрать, впитать и сохранить это странно пленительное чувство свободы, рожденное в самом вольном городе мира, раскрепощающем всех, кто в него попадал, избавив от ненужных условностей.
Рядом с ними оказалась иностранная парочка, утонувшая в глубоком бесконечном поцелуе. Толя тут же дал громкую оценку их действиям, конкретизируя происходящее:
– Целуются! Целуются!
Целующиеся голубки были удивительно похожи: оба некрасивые до безобразия, усугублявшегося нечесаными и немытыми сальными волосами, нечистой кожей и полным отсутствием хотя бы минимального стремления к улучшению своей внешности. Одеты они были почти одинаково в бесформенные джинсы, махрившиеся понизу, растянутые футболки неопределенно-мутного цвета и растоптанные сандалии. Парень отличался от своей спутницы только жидкой бороденкой того же соломенного цвета, что и волосы. Через плечо у обоих болтались огромные холщовые сумки, нисколько не препятствующие долгому объятию.
Наташе стало смешно: зачем покупать довольно дорогие билеты на экскурсию, чтобы самозабвенно целоваться, не бросив даже мимолетного взгляда по сторонам? Вот она – истинная свобода, когда делаешь все, что хочется, нисколько не заботясь о мнении окружающих. Кто сказал, что во время экскурсии нужно смотреть? Гораздо приятнее закрыть глаза…
Если бы не Толя, навязанный своей кудахтающей мамашей, Наташа тоже могла бы утонуть в романе. С Герой, например. Но Толя не отходит от нее ни на шаг, своим присутствием создавая преграду для развития отношений с кем бы то ни было.
Наташа искоса посмотрела на него и устыдилась своих мыслей. Кому нужна такая обуза? Никто с ним возиться не станет. А он, безобидный дурачок, так трогательно хватает ее за руку при любой потенциальной опасности и боится потеряться. Жаль его, такого беззащитного и абсолютно беспомощного, совершенно неприспособленного ни к жизни вообще, ни к путешествию в частности.
И потом – его всякий обидеть может. Люди обычно безжалостны к тем, кто выбивается из средних рамок. Нет уж, никуда не денешься. Придется терпеть. Хотя, откровенно говоря, Наташа за три дня уже успела привыкнуть к своему простодушному спутнику. Ей даже стало казаться, что он очень симпатичный: по-детски доверчивые глаза, широкий нос неопределенной формы и мягкие губы; нос и щеки щедро усыпаны веснушками, а брови, ресницы и растрепанные волосы светло-золотые. Золотой мальчик. Заблудившаяся душа, трогательная в своей наивности…
Амстердам, обласкав радостным изумлением, остался позади. Автобус помчался, прорезая Европу, к основной цели путешествия – столице Франции.

В Париж прибыли глубокой ночью. Автобус, попетляв по бульварам и проспектам, сверкающим огнями витрин, реклам и фонарей, остановился на небольшой круглой площади, от которой радиальными лучами расходились улицы. Туристы, зябко поеживаясь от ночной свежести, вышли и, достав из багажного отсека свои чемоданы и сумки, столпились в центре, у цветочной клумбы.
Лена пересчитала их, как цыплят, и, строго приказав не отставать, повела сонную колонну в одну из узких улочек. Гера, бросив взгляд на табличку углового дома, изумленно возвестил:
– Это же пляс Пигаль!
Туристы возбужденно загалдели. Казалось невероятным, что эта площадь существует в реальной действительности, а не выдумана писателями и шансонье.
– Здесь как на пляс Пигаль, весельем надо лгать. Тоской здесь никого не удивишь… – запел Михаил Николаевич, вспомнив песню, популярную в семидесятых.
– Ну что, мой друг, грустишь? Мешает спать Париж? Так перестань, не надо про Париж, – тут же откликнулся кто-то из его ровесников.
А Наташа подумала, что Вовка Сазонов был, конечно, не прав. Париж все-таки существует, и Наташа идет по его мостовой. Сбылась ее мечта: она приехала в самый прекрасный город мира.
Она вертела головой во все стороны. По обе стороны улицы, вплотную к символическому тротуару шириной не более полутора метров, плотной очередью стояли автомобили. Между ними не было даже минимального зазора, и было совершенно непонятно, как же они паркуются. Казалось, будто караван машин въехал и остановился, а утром такой же караван покинет временную стоянку. Конечно, это невозможно, но Наташа другого объяснения найти не могла. Может быть, подъезжает подъемный кран и выхватывает из вереницы собравшиеся в путь машины, словно журавль таскает клювом лягушек из болота?
Отведя взгляд от густого автомобильного строя, она обнаружила, что первые этажи домов занимают огромные зеркальные витрины, а в них – живые манекены. Девушки в откровенных нарядах сидели и стояли за стеклами, но они не прикидывались куклами, демонстрирующими товары, а напротив, нисколько не скрывали своей принадлежности к живым существам.
Некоторые из них стояли у открытых дверей, а в глубине помещений звенели бокалы, звучала музыка, и в волнах сизого дыма угадывались люди, сидящие за барной стойкой или в глубоких креслах.
«Вот это и есть Париж! И настоящие парижане!» – восхищенно подумала Наташа, но тут Гера, оказавшийся поблизости, развеял ее иллюзии:
– Это район красных фонарей. Наверняка нам гостиницу заказали именно здесь в целях экономии. А что, даже интересно. Пойдем, Толя, по бабам?
– Пойдем! – легко согласился Толя.
– Слушай, перестань мальчику голову морочить! – рассердилась Наташа.
Присмотревшись к девицам, она поняла, что Гера прав. Жрицы любви были разными: юными, просто молодыми и совсем даже немолодыми; тонкими, нормальными и толстыми; блондинками, шатенками, брюнетками и рыжими; красивыми, простенькими и откровенно некрасивыми.
Но всех объединяли вызывающе-обтягивающие короткие платья, состоящие, казалось, из сплошных разрезов и вырезов; яркий макияж, похожий на мертвенно-театральные маски; обилие сверкающей бижутерии; приторно-терпкий запах духов. И что было совершенно удивительным – девицы нисколько не стеснялись своего ремесла, а предлагали себя, совершенно недвусмысленно приставая к мужской половине группы. Женщины, выставленные на продажу, напоминали рынок, где действовали обычные условия: выбирай товар, торгуйся, плати.
– Тут со всего мира девицы. И наших полно, – уверенным тоном знающего человека объяснил Гера. – А что, нормальная работа. Многие сколачивают капитал, потом замуж выходят. И женихи про их бизнес прекрасно знают. Деньги – они ведь не пахнут.
Наташа хотела возразить, но они уже пришли. Над стеклянными дверями неоново сияло название отеля: «Аркантис».
Усталый ночной портье регистрировал новых постояльцев и выдавал ключи от номеров. Очередь змеилась вдоль стойки по душному холлу. Наташа решила выйти на свежий воздух.
На крыльце стоял Гера, курил.
– Эх, вот она, матушка-Европа! – мечтательно протянул он.
– Да… – отозвалась Наташа.
Неподалеку от них курили две девицы из их группы. Возле них уже отирались двое жгучих брюнетов. Один из них, тот, что постарше, с масляно поблескивающими острыми глазками, опереточными усиками и манерами профессионального обольстителя, что-то вкрадчиво говорил, сопровождая непонятную речь вполне понятными жестами, приглашающими немедленно пройти к машине. Девицы жеманились и хихикали, обрадовавшись тому, что на них уже обратили внимание красавцы-парижане.
– Эй, девчонки! Очередь пропустите! – решил спасти их невинность Гера.
Те немедленно послушались и ушли в гостиницу, одарив напоследок своих поклонников извиняющимися улыбками.
Наташа из суетного женского тщеславия посожалела, что на нее особого внимания любвеобильные брюнеты не обратили. Само собой разумеется, что она бы пресекла любую фамильярность, но все же хотелось бы лишний раз получить подтверждение своей привлекательности. А Гера, не замечая Наташиных терзаний, рассуждал:
– Вот дурочки! Нашли где глазками стрелять. Увезли бы их сейчас и спасибо не сказали. Разве можно в таком районе кокетничать? А ты тоже не вздумай здесь одна ночью ходить.
– А я не одна.
– С Толей твоим, что ли? Да уж, защитник из него – хоть куда. Его самого за ручку водить нужно. Кстати, не слышала, какая у нас завтра программа?
– Лена говорила, завтра экскурсия по городу, а потом – Версаль. А послезавтра – Диснейленд.
– Не знаю, как тебе, а мне эти мультики ни к чему, – пренебрежительно отозвался Гера. – Слушай, а давай вместо Диснея сбежим, а? Побродим вдвоем. Хочешь?
– Конечно, хочу! – с готовностью согласилась Наташа, но тут же вспомнила о своих обязанностях. – А Толю куда?
– Ну не знаю. Пристрой его к кому-нибудь. К этому старикану. Как его?
– Михаил Николаевич. Я попробую. Может, он согласится.
– Давай пробуй! – разрешил Гера, и они вернулись в отель.
Наташе достался номер на четвертом этаже, под самой крышей.
Михаил Николаевич, безропотно согласившись исполнять обязанности ночной няньки, уже привычно разделил двухместный номер с Толей. Сердобольный старик не мог отказаться от проблемного соседа. Правда, обращался с ним как с ребенком: заставлял умываться и чистить зубы, напоминал о необходимости причесать взлохмаченные волосы и даже к завтраку следующим утром вывел его за руку.
Наташа, пристроив Толю в надежные руки, вошла в лифт вместе со своей новой соседкой – пышной блондинкой. Кабинка лифта была настолько крошечной, что они вдвоем с трудом втиснулись, что было совершенно необычно, даже если принять во внимание внушительные габариты блондинки.
И полутемный коридор оказался таким узким, что по нему мог пройти только один человек. Горничная, встретившаяся по пути, прижалась к стенке, давая новым постояльцам возможность пройти.
Номер оказался тоже, мягко говоря, миниатюрным. Почти все пространство занимала огромная двуспальная кровать, едва оставляя место для тумбочки с телевизором и узкого гардероба. Видимо, владельцу отеля в голову не пришло, что номер могут занимать люди, не связанные супружескими или амурными узами, и может возникнуть необходимость в двух автономных спальных местах. В этом фривольном районе, пропитанном альковным духом, не предполагались иные отношения. А группа русских туристов оказалась в легкомысленном квартале исключительно из-за относительной дешевизны номеров, обычно снимавшихся на пару часов или одну ночь.
Напротив кровати обнаружилась дверь, ведущая в ванную комнату, где из­за дефицита места вместо ванны был душ, задернутый полиэтиленовой занавеской, а вода уходила в отверстие прямо в полу.
Зато, компенсируя отсутствие комфорта, высокое, от пола до потолка окно распахивалось двумя створками, а за ними обнаружился намек на балкончик, ограниченный ажурными чугунными перилами. На таком балкончике разве что Кай и Герда могли бы поливать свои розы, не выходя из комнаты. Даже легкая Наташа не рискнула встать на эту декорацию, не говоря о соседке, с которой они уже познакомились.
– Марина, – представилась соседка. Ей, по Наташиному разумению, явно не хватало отчества, потому что она, кажется, была ровесницей Наташиной мамы.
Правда, мама так ярко не красилась и одевалась соответственно возрасту. Маме бы в голову не пришло надеть молодежные брючки и кофточку, что были на Марине и не только не скрывали ее округлости, но еще больше подчеркивали их. Выглядела молодящаяся дамочка смешно, словно за неимением личного гардероба натянула на себя одежки дочери-подростка.
Наташа давно заметила, что количество дамочек такого типа в последнее время увеличивается в геометрической прогрессии, зомбированное представлениями о красоте, изложенными в глянцевых журналах и рекламе, которые, навязывая покупателям магические средства для возвращения молодости, настойчиво насаждали штамп: «После сорока жизнь только начинается». Глупости это все. Кстати, мамино умытое лицо гораздо приятнее и роднее, чем слои краски, усугубляющие складки и трещины на коже.
Марина ушла в душ. Смывать с себя дорожные впечатления.
А Наташа отвела в сторону тяжелые пыльные шторы темно-красного бархата, олицетворение вкуса хозяйки дешевого борделя. Но Наташе, учитывая ее возвышенно-приподнятое настроение по причине сбывшейся мечты, шторы показались театральным занавесом.
Итак, Наташа отвела занавес в сторону и с замирающим сердцем выглянула в окно. Представление начинается! Здравствуй, Париж!
Шумное дыхание города затихало, становилось ровным и спокойным. В мечтах Наташа представляла совсем другой вид: крыши и мансарды, уходящие в перспективу, растворяющиеся в зыбком мареве, – словно шлейфы прозрачного шифона, шелка и органзы окутывают сонный Монмартр.
Но действительность редко совпадает с мечтами, и никаких крыш, тем более в шлейфах из якобы шифона, Наташа не увидела – гостиница была ничуть не выше остальных зданий в квартале.
Окно, у которого стояла Наташа, выходило на задний двор, узкий, как колодец, так что стена соседнего дома была совсем рядом. Казалось, Наташа легко могла дотянуться и хлопнуть ладонью по кирпичной стене. Окна в доме напротив по случаю июльской жары были распахнуты настежь, невзирая на близкий брандмауэр; занавески отдернуты, чтобы впустить недолговечную предутреннюю прохладу.
Почти все окна были погружены во тьму, но этажом ниже одна комната была ярко освещена. Невольно взгляд Наташи упал на кровать и на то, что на ней происходило.
«Ой!» – покраснев до ушей, Наташа поспешно опустила занавес.
Поскольку она была именно в Париже, в голову тут же полезли «Декамерон», «Анжелика», «Нана», «Гаргантюа и Пантагрюэль» и прочая, и прочая. Наташа пожала плечами: наверное, в городе любви так принято – не бояться ни грабителей, ни нескромных взглядов. И правильно. Долой предрассудки и комплексы!
– Ну и грязища тут у них, – сварливо возмутилась Марина, выйдя из душа. – Слив не работает, полотенце серое. За что только деньги берут?
В подтверждение ее тирады внезапно погас свет.
– Черт! Ну и бардак! А я-то думала – Европа, – продолжала ворчать Марина. – А тут как на родине – никакого порядка. Видела, посреди их хваленой площади, ну как там ее…
– Пляс Пигаль, – подсказала Наташа.
– Ага, пляс. Так посреди этого пляса крыса дохлая валялась.
– Я не видела. Я вниз не смотрела.
– А я вот посмотрела. Грязь сплошная, в Москве и то чище. С Германией тем более не сравнить – уж там все вылизано, – скороговоркой, словно боясь, что ей помешают высказаться, Марина продолжала обвинительную речь.
– Но ведь Париж – особенный город. Его даже небольшой беспорядок не портит, – вступилась за свою мечту Наташа.
– Ладно, не обращай внимания, – великодушно разрешила Марина. – Тут главное – что? Главное – как можно больше фотографий сделать. Чтобы доказательства были.
– Зачем доказательства? Для мужа, что ли? – не поняла Наташа.
– Для всех. Чтобы все знали: я была в Париже. И в Голландии, и в Германии. После Парижа нас еще Мюнхен и Дрезден ждут, на обратном пути. Кстати, я не собираюсь объяснять, что носилась галопом по Европам. Главное – туману побольше напустить.
– Зачем?
– Затем. Для престижа. Между прочим, это признак хорошего тона: обмениваться заграничными впечатлениями.
Наташа ничего не ответила, потому что ее наивная мечта о романтическом путешествии вряд ли соотносилась с представлениями Марины о правилах хорошего тона.

Утром, после скромного завтрака в кафе на первом этаже отеля, развенчавшего идеальный образ парижских круассанов, оказавшихся черствыми булочками в форме веретена, началось фантастическое кружение по городу.
Водители, обидевшись на непокорных туристов, демонстративно не разговаривали с ними и даже не здоровались, но все-таки виртуозно, как опытные лоцманы, вели автобус по тесному фарватеру улиц, не сбавляя скорости.
Мимо плыли Елисейские поля, Триумфальная арка, площадь Согласия, набережная Сены, магазины, рестораны, кафе… Из любой точки был виден силуэт Эйфелевой башни.
Туристы дисциплинированно выходили фотографироваться по команде экскурсовода, русской молодой женщины, говорившей с неуловимым французским акцентом, что придавало ее речи настоящий парижский шик. Она заученно произносила фразы, словно отвечая назубок выученный урок, но свою работу выполняла честно.
Остановились у Эйфелевой башни и встали в одну из четырех очередей. Стоять пришлось довольно долго, но ожидание искупила пленительная панорама Парижа. Город был похож на огромный торт, разрезанный невидимым ножом на множество нарядных секторов. Он манил, приглашая неспешно пройтись по его улицам, бульварам и площадям.
Рядом с Наташей стояла женщина, с ног до головы окутанная черными мусульманскими одеждами, и лишь по тонкой белоснежной кисти, державшей цифровую видеокамеру, можно было догадаться о молодости невидимки. Контраст между средневековой одеждой и сверхсовременной аппаратурой невольно приковывал внимание.
И тут Наташа впервые подумала о том, что самое интересное в поездке – это люди. Она вдруг открыла для себя, что пытается угадать, из какой они страны, чем занимаются, какие отношения их связывают и даже о чем они говорят.
Собор Парижской Богоматери, несмотря на то что он был хорошо знаком Наташе по многостраничному описанию Виктора Гюго, современным фильмам и фотографиям, все-таки поразил ее воображение. И не столько тем, что он был грандиозным, сколько осознанием того, что она, Наташа, действительно ступает по его каменным плитам и поднимается по полустертым ступеням на колокольню, с которой звонил в колокол Квазимодо. Правда, Гера тут же внес элементы реализма в ее восторженные представления:
– Между прочим, никакого Квазимодо в самом деле не было.
– Откуда ты знаешь? – не поверила Наташа.
– Читал. Гюго его выдумал. И Эсмеральду тоже.
Это было грустно. До сих пор Наташа отождествляла Нотр-Дам де Пари с уродливым несчастным горбуном. Но зато собор Гюго не выдумал и удивительно точно описал его, вплоть до химер, оказавшихся банальными водостоками.
После экскурсии по Нотр-Даму туристы дружной толпой устремились в подземный туалет, расположенный у парадного входа собора. Привычных символов не было, люди расходились по нехитрому принципу «девочки – налево, мальчики – направо», к одинаковым рядам кабинок. Вышедшая женщина была остановлена грозным окриком немолодой грузной уборщицы-негритянки.
– Мадам! – строго указала она посетительнице на непорядок, оставленный той в кабинке.
Мадам послушно вернулась, подобрала обрывки туалетной бумаги и опять направилась к выходу, но была остановлена повторно.
– Мадам! – еще громче, добавив металла в голосе, возвестила служительница порядка, указала рукой на кабинку и загородила своей внушительной фигурой выход.
Мадам пришлось еще раз вернуться и спустить воду.
Все, кто ожидал своей очереди, повернули головы к нарушительнице чистоты. Бедная мадам, красная как рак, не поднимая глаз, стала пробиваться сквозь толпу к выходу.
Наташа беспокойно огляделась, не видит ли Гера этот инцидент, но того поблизости не было. Эта невероятная, почти раблезианская сцена убедила Наташу в том, что ее мечта – не бутафория, а обычный город. Ладно, пусть необычный, но его населяют живые люди. Они ведут себя привычно и обыденно, не задумываясь о том, что являются частью символа. Наташа не испытывала разочарования, нет. Просто еще раз поняла, что сказки бывают только в сказках. И вообще, лучше быть учительницей в Брянске, чем служительницей туалета в Париже. И ради такого открытия вовсе не обязательно ехать в столицу Франции.

А потом автобус повез туристов в Версаль. Помпезный дворец, грандиозные фонтаны, тщательно спланированные и ухоженные парки, цветники, аллеи – целый город, в котором незримо плыли тени Людовиков, Габсбургов, Марии-Антуанетты, придворных. Наташе вздумалось отыскать Малый Трианон, и она тащила за собой по длинным аллеям Толю. Найденный Трианон оказался небольшим домиком, довольно простеньким в сравнении с парадным королевским дворцом.
Толя сел на газон и пожаловался:
– Устал.
Наташа посмотрела на часы и решила, что можно позволить себе минут пятнадцать отдыха. Но не более – обозленные водители не станут ждать опоздавших.
Они расположились прямо на стриженой траве, в тени каштанов, подражая десяткам отдыхающих. Мимо тек бесконечный променад. Разглядывая парижан, Наташа удивлялась двум обстоятельствам.
Во-первых, невзрачности француженок, опровергавшей расхожее представление об их стильности, красоте и шарме. Даже странно, как можно было поставить на пьедестал обожания и воспевать небывалую грацию и пленительность этих простеньких созданий: маленьких, худеньких, скромно одетых, не пользующихся макияжем. Странные эти французы, право. Мечтатели, вначале создавшие фантом своих грез, а потом поверившие в него.
Во-вторых, обилию молодых черно-белых пар, причем в разных комбинациях: он – белый, она – мулатка, и наоборот. В каждой семье было двое-трое детей мал мала меньше: одного везли в коляске, второго несли в сумке­«кенгуру», третьего вели за руку.
Детишки от смешанных браков были очаровательными, подтверждая прогноз шолоховского деда Щукаря о том, что когда-нибудь все население планеты станет «приятно-смуглявеньким».
Толя тоже подметил эту особенность:
– Киря говорит, их надо бить.
– За что? – спросила Наташа.
– Чтобы не ходили. Тут нормальные люди ходят.
– Они тоже нормальные. Это твой Киря ненормальный. Учит тебя гадостям, а ты веришь. Запомни, – четко разделяя слова, словно вбивая их в непокорную Толину голову, с горячностью произнесла Наташа, – главное, чтобы человек был хорошим. Добрым. Эти люди – хорошие!
– А Киря говорит… – завел было свою основную тему Толя, но Наташа перебила его:
– Кирю больше не слушай. И не дружи с ним. И компания его тебе не нужна. Не в свои сани не садись.
– А я в санки не сажусь, – обиделся Толя. – Я уже немаленький.
– О господи! Ну как же тебе объяснить? – растерялась Наташа. – Вот смотри: у этих людей дети. Они их любят. Поэтому они хорошие.
– Ладно, – неожиданно согласился Толя. – Я их бить не буду. Я Кирю бить буду.
– Опять двадцать пять! Никого бить не нужно. Просто не дружи с Кирей – и все. Договорились?
– Да. Мне Киря не нравится. Он злой.
– Вот и ладно.
И на этой оптимистической ноте Наташа и Толя отправились в неблизкий путь к выходу, где группу уже поджидал автобус.
Наташа разыскала Михаила Николаевича. Тот стоял в тени, вытирая лоб платком, и сочувственно смотрел на уличного мима, изображавшего египетскую мумию. С ног до головы он был затянут в блестящую золотую ткань, не пропускающую воздух, как цыпленок в фольге, помещенный в духовку.
Мим стоял неподвижно, но стоило кому-то подойти поближе, как «мумия» делала резкий выпад в сторону неосторожного зеваки. Тот от неожиданности пугался и отпрыгивал в сторону, вызывая смех окружающих. У ног «мумии» стояла картонная коробка, на треть заполненная мелочью.
– Михаил Николаевич, – позвала старика Наташа. – Я могу вас кое о чем попросить?
– Просите, Наташенька, – великодушно разрешил он. – Впрочем, догадываюсь, о чем именно. Снова нужно присмотреть за вашим юношей?
– Да, – смутилась Наташа. – Понимаете, завтра все едут в Диснейленд, а я не могу…
– Понимаю. Париж – такой город, по которому хочется бродить. И желательно с приятным спутником, – лукаво добавил он, улыбаясь вконец засмущавшейся Наташе. – Полноте, Наташа. Дело молодое. Идите, гуляйте. И за Толю не беспокойтесь, присмотрю. Тем более что он юноша покладистый. Но вот что я хотел вам сказать…
Старик замолчал, видимо, собираясь с мыслями, а потом продолжил:
– Вы девушка молодая и еще не знаете, что нельзя связывать себя обязательствами безнаказанно. Знаете, как это говорится: благими намерениями…
– …вымощена дорога в ад, – продолжила Наташа и засмеялась. – Не драматизируйте, Михаил Николаевич. Толя мне не в тягость. Он мне даже нравится. Только жаль его…
– А вы его не жалейте, голубушка. Он вполне счастлив. Думаете, он осознает, что отличается от нормы? И что она такое – норма? Кто ее устанавливал? Может, это он нормальный, а мы – нет?
– Запросто! – легко согласилась Наташа. – Я вот пообщалась с ним и думаю, что он гораздо добрее и порядочнее многих моих знакомых. И искреннее.
– Вот именно. Лишь бы на его пути не встречались подонки. Но я, когда рассуждал о благих намерениях, имел в виду совсем иное. Вы не боитесь, что он к вам привяжется? Такие люди способны на очень сильные чувства. И они не могут легко избавляться от своих привязанностей. И трагедии случаются. Бывает и так, – осторожно сказал старик.
– Наверное, вы правы, – задумчиво сказала Наташа. – Но мне деваться некуда. Бросить-то я его не могу.
– Конечно, не можете. Это я вам на будущее, знаете ли. Нельзя давать опрометчивых обещаний. Впрочем, идемте в автобус. Все уже собрались.
По дороге в гостиницу Наташа размышляла над словами Михаила Николаевича. Прав старик, прав. Вечная тема Маленького Принца: мы всегда в ответе за тех, кого мы приручили.

Поздним вечером в дверь кто-то постучал. Наташа была одна. Марина унеслась с компанией земляков осваивать ночной Париж. Звали и Наташу, но она осталась, лелея смутную надежду на то, что Гера вспомнит о ней и позовет гулять.
Она открыла дверь.
На пороге стоял Гера.
Он вспомнил о ней и позвал гулять.
И они пошли вдоль узкой улицы Аркантис, впадающей в озеро пляс Пигаль, из которого вытекала полноводная река – бульвар Клиши.
Соотношение в размерах веселых домов улицы и бульвара было правильным: от умеренно скромных и небольших до роскошных и солидных. Бульвар в центре прорезала аллея. По ней фланировали не только искатели приключений, но и вполне респектабельные мадам и месье и даже семьи с детьми.
По обе стороны от аллеи двигался поток машин, слева ослепляя фарами, а справа подмигивая красной змеей фонарей. А параллельно мостовой, как и положено, вдоль неширокого тротуара теснились дома. Первые этажи были заняты увеселительными заведениями, предлагавшими пищу разного толка – от традиционной до телесной.
У распахнутых дверей стояли, сидели и прогуливались жрицы любви, тут же, у всех на виду, ведущие переговоры с клиентами. Договорившись, парочки исчезали в глубине помещений, но поток грешниц не исчезал, готовый напоить всех жаждущих, страждущих и алчущих.
Экскурсовод еще днем предупреждала о том, что фотографировать и тем более снимать видеокамерой в этом районе нельзя. Но Гера, посчитав, что никто не заметит их в толпе пешеходов, идущих по центру бульвара, все же рискнул включить камеру. Нарушителей порядка мгновенно заметили девицы, гуляющие по противоположной стороне улицы, и бросились к ним, выкрикивая явно агрессивные фразы.
– Бежим! – Гера не стал дожидаться, когда девицы разобьют его видеокамеру, а может, даже физиономию.
И они помчались вдоль аллеи, натыкаясь на прохожих, извиваясь и извиняясь. Преследователи отстали.
– Ой, я так испугалась, – едва переводя дух, призналась Наташа. Глаза ее сияли. – И как они нас так быстро заметили?
– Глаз наметанный, – тоном знатока пояснил Гера. – Они свою работу не афишируют. А вдруг по закону всемирного свинства их кто-нибудь в родной деревне опознает?
– Какого закона? – не поняла Наташа.
– Всемирного свинства. Он же закон подлости или падающего бутерброда.
– А-а-а. Ой, смотри! – Наташа широко открыла глаза. – Это же «Мулен Руж»! Правда! Настоящий «Мулен Руж»! Я в кино видела!
Действительно, справа вращалось неоново-алое колесо мельницы. Каскад электрических гирлянд обрамлял вход в кабаре.
– С ума сойти! – не могла успокоиться Наташа.
– Можно подумать, ты «Мулен Руж» в Орехово-Зуево обнаружила, – поддел ее Гера.
– Ой, смотри! Афиши Тулуз-Лотрека!
– Это кто? – теперь уже не понял Гера.
– Тулуз-Лотрек, художник такой был. Он это кабаре своими афишами прославил. А сам был несчастный. Больной. И карлик, кажется. Его любила красавица-аристократка, но он не верил, что его можно любить, и все равно был несчастным.
– Странные вы, женщины. Вечно вас тянет возиться с убогими. Ты тоже вроде этой аристократки. Нашла себе дурачка и носишься вокруг него.
– Ничего я не ношусь. Просто так получилось. Его мама меня попросила, – начала оправдываться Наташа.
– Что-то она именно тебя попросила.
Они дошли до угла, на котором стоял столб со светящейся картой района.
– Монмартр… – прочитала Наташа. – Это настоящий Монмартр?
– Нет, поддельный. Пошли на разведку.
И они свернули направо, уйдя от круговерти шумной толпы в пустынные переулки. Переулки освещались уличными фонарями и витринами крошечных продуктовых лавок. В них продавцы-арабы торговали глянцево-нарядными фруктами, безукоризненными, словно бутафорскими из папье-маше. Редкие прохожие вскоре исчезли, и Гера с Наташей брели в одиночестве по тротуару, плавно ведущему вверх, на пологий холм.
Они остались одни среди призрачных домов, среди деревьев, выставленных в кадках на миниатюрные площади, похожие на театральные декорации. Окна были наглухо закрыты ставнями, прячущими мирно спящих обывателей.
Было тихо. Шаги гулко отдавались вдоль каменных стен и балюстрад. Дорога незаметно перешла в мост, изогнутый, словно пресс-папье. Внизу, под мостом, теплились разноцветные огоньки между прямоугольными глыбами. Всмотревшись, Наташа и Гера увидели древние надгробия.
Кладбище неподалеку от шумного бульвара показалось им таинственным, и еще долго после окончания путешествия Наташа мысленно возвращалась к нему, гадая, кто лежит в древних склепах и мавзолеях, под полуразрушенными плитами. Потом, уже много позже, она случайно прочитала в каком-то журнале о Монмартрском кладбище, где была похоронена Мари Дюплесси, легендарная Дама с камелиями, возлюбленная Дюма-сына.
А в ту ночь, когда Наташа и Гера стояли, облокотясь на гранитный парапет моста, загадочная картина настроила их на лирический лад. Самое время было переходить к поцелуям, но лицо спутника вдруг показалось Наташе чужим. Незнакомым. С этим посторонним человеком целоваться было совершенно невозможно, и Наташа торопливо, чтобы остановить руки Геры, уже готовые к объятию, сказала:
– Пойдем. Уже поздно.
Гера не особенно расстроился. По дороге в отель он искоса поглядывал на свою спутницу и думал, что девчонка, конечно, симпатичная. Но ничего особенного. Из породы провинциальных дурочек-максималисток. С ними лучше не связываться – себе дороже. С такой только заведи отношения, а потом терпи истерики и упреки. Эти дамы с собачками – ну их подальше. Хотя завтра уже договорились вместе покорять Париж.
А сегодня вполне можно успеть заглянуть к Веронике.
Она гораздо покладистее.

Утром Наташа вышла провожать Толю, уезжавшего с группой в Диснейленд. Она наспех давала наставления:
– От Михаила Николаевича не отходи. Всякую ерунду не покупай. И смотри – не потеряйся.
Автобус тронулся. Толя и Наташа замахали друг другу руками, будто расставались навеки.
– Какая трогательная сцена! – ехидно отметил Гера. – Мамочка провожает сыночка.
– Не язви, – легко бросила Наташа, ничуть не обидевшись. – Пошли.
Несмотря на купленную в киоске карту, они заблудились.
То есть поначалу все шло хорошо. Они спустились в метро на бульваре Клиши и доехали с одной пересадкой до центра. И ходили куда вздумается, не выбирая маршрут. Вчерашняя тень, пробежавшая между ними, растворилась без следа в солнечном свете, заливавшем Париж.
Так что все было нормально, если не считать небольшого скандала у Лувра, вызванного расхождением взглядов на архитектуру. Наташа считала, что стеклянная модерная пирамида у входа вносит дисгармонию в архитектурный ансамбль. А Гера, поддразнивая ее, утверждал, что она ничего не смыслит в современном искусстве.
Но как поругались, так и помирились. Глупо тратить время на выяснение отношений, когда на каждом шагу ждут открытия, вроде статуи Свободы, стоящей на крошечном островке посреди Сены, у моста.
Неподалеку от Эйфелевой башни к ним обратились двое. Видимо, папа с сыном. Они спросили по-французски, как пройти к метро. Наташа французского не знала, но про метро поняла. Поэтому объяснила по-английски, где находится станция. Она была очень горда тем, что может объяснять туристам, как и куда идти, словно давно живет в Париже. Сама-то она эту станцию увидела случайно, когда возвращались вдоль Сены от Свободы.
Сын залопотал, что они по-английски не понимают. Так они пытались договориться, пока Гера не выдержал:
– Слушай, давай этих балбесов отведем к метро.
Папа и сын остолбенели, а потом дружно закричали на чистом русском языке:
– А вы что, русские? А чего вы притворялись?
– Мы не притворялись. Вы сами первые начали, – рассмеялась Наташа. – Идите вон туда. Прямо и никуда не сворачивайте. Будет вам метро.
И соотечественники расстались.
Весь этот день напоминал калейдоскоп. Или фотографии.
Щелк: высокая дама, тонкая, как игла, ведет на шнурке маленькую собачку, скрывая лицо полями шляпы.
Щелк: на ступенях лестницы стоит шумная толпа белозубых улыбчивых африканцев в развевающихся экзотических балахонах. Они собирают у прохожих подписи в защиту чего-то. Наташа тоже подписывается – за компанию.
Щелк: уличный торговец предлагает купить открытки с видами Парижа, обращаясь к Наташе по-русски. Она удивляется: «Но как вы догадались, что я русская?». Торговец галантно отвечает: «Только русские девушки такие красивые».
Щелк: Наташа и Гера без сил и без обуви сидят на ступенях собора Кающейся Марии Магдалины. Их обувь сиротливо лежит на нижней ступени, но никто не обращает внимания на босоногих странников.
Щелк: Наташа умывается из фонтана на площади Согласия, название которой очень красиво звучит по-французски: пляс де ля Конкорд.
Щелк: где Бастилия? Вместо крепости, день взятия которой традиционно отмечают в России любители выпить, в центре площади стоит колонна. И никакой крепости.
Щелк: голодные путники рискнули войти в микроскопическое греческое кафе на площади Бастилии и в целях экономии заказали два гамбургера и кофе. Гамбургеры по-гречески оказались колоссальными отбивными в окружении груды золотой жареной картошки и овощей, поданных на огромных блюдах. Такой гамбургер удовлетворил бы даже Гаргантюа. Наташа радуется: «обожаю греков!».
Щелк: на радостях после сытного греческого обеда Гера и Наташа идут на разведку по многочисленным лучам переулков, расходящихся от площади, и неожиданно оказываются в гуще китайских магазинчиков. Улыбчивые продавцы продают те же самые игрушки, посуду и одежду, что и на Черкизовском рынке.
Щелк: они все-таки заблудились. Наташа пристает к прохожим, указывая на карту. Наконец парижанка, немолодая, но в брюках и ярко-красной блузке, спрашивает, грассируя: «Вы говорите по-русски?». «Да! Да! Я говорю по-русски! Я просто обожаю говорить по-русски!» – радуется Наташа. Пожилая парижанка оказывается дочерью эмигрантов из Бессарабии и рада возможности пообщаться на языке своих давно умерших родителей. Она берет инициативу в свои руки и доставляет усталых путешественников на городском автобусе в отель.
Щелк: фотография на память вместе с Аннет. «Нет-нет! Здесь не надо. Иди туда!» – протестует Аннет. «Почему?» – удивляется Наташа. «Тут написано: быстрый секс», – совершенно спокойно объясняет старая женщина.
Щелк: «Спасибо, дорогая Аннет! Вы – наш ангел-хранитель! До свидания!»

В отеле договорились отдохнуть с полчаса, а потом продолжить прогулку.
Наташа постояла под душем, пустив прохладную воду, чтобы смыть усталость, а потом накинула халат и замерла у окна.
Давешняя комната, прошлой ночью освещенная яркой люстрой, стыдливо прикрылась темно-зелеными шторами. На бутафорском балкончике страстно ворковали голуби, заходясь в истоме. Наташе вдруг нестерпимо захотелось, чтобы в дверь постучал Гера. Уж сегодня-то она бы не стала возражать против его поцелуев.
В дверь постучали. Наташино сердце сильно-сильно забилось, а потом глухо ухнуло вниз. Гера! Почувствовал, что Наташа хочет его видеть.
Она подбежала к двери и распахнула ее.
На пороге стоял Михаил Николаевич.
– Простите меня, дурака старого, – виновато сказал он.
– Что случилось? С Толей что-нибудь?
– Понимаете, вышло недоразумение, – извиняющимся тоном стал оправдываться Михаил Николаевич. – Мы пришли к автобусу. А потом я отошел буквально на минуту, воды купить. Жара, знаете ли. Просто небывалая жара стоит нынче в Европе…
– Да не тяните, рассказывайте! – Наташа нетерпеливо прервала метеорологические наблюдения Михаила Николаевича.
– Я же говорю: только на минутку отлучился. А когда вернулся – Толи нет. А водитель сказал: «Он уже в автобусе, на второй этаж поднялся». А второй говорит: «Ничего, пусть на верхотуре проедется, а то от него уже в ушах звенит». Такие, знаете ли, грубые эти молодые люди…
– И что?
– Так я же вам говорю: на втором этаже его не оказалось. Я думал – он в туалет вошел. Там дверь закрыта была. А потом выходит из туалета эта красивая дама, ваша соседка. Такая, знаете ли, блондинка…
– Марина, – машинально подсказала Наташа.
– Да. Я тогда сразу понял, что Толя от автобуса отстал. Наверное, пошел меня искать, когда я воду покупал. Я стал кричать водителям, чтобы они вернулись. Или хотя бы меня высадили. Но они и слушать не стали. Неслись как на пожар. Еще и смеялись: «Будет знать ваш малолетка, как паспорта воровать!». И даже не остановились. Такое несчастье, Наташенька, такое несчастье! Он же сам не вернется. Не догадается такси взять.
– Я еду за ним!
Наташа пресекла попытки старика сопровождать ее в экспедиции по розыску Толи и, наскоро одевшись, помчалась по длинному коридору к лифту.
У двери Гериного номера она остановилась и, поколебавшись, неуверенно постучала.
– Войдите! А, это ты? Идем гулять? – Гера явно обрадовался ее визиту.
– Нет. Какое уж тут гулять. Толя пропал. В смысле – в Диснейленде потерялся. Сейчас поймаю такси и поеду его искать.
– Делать тебе нечего, – раздраженно прокомментировал Гера ее альтруистические начинания. – Весь вечер потеряешь. Драгоценный вечер, между прочим. Последний в Париже. Кстати, поездка на такси в оба конца тебе в такую копеечку влетит – мало не покажется.
– И что ты предлагаешь? Бросить его одного? Он же пропадет!
– А ты при чем? Это его проблемы.
Гера пожал плечами, всем своим видом показывая полную непричастность к чужим проблемам.
И Наташа ушла. Откровенно говоря, она рассчитывала на то, что Гера ее не бросит. Поедет вместе с ней. Потому что ей показалось, что между ними возникли какие­то отношения. Но готовность к поцелуям и нежные взгляды – это одно. А подвиги совершать, да еще финансовые потери нести – это уже совсем другое. И просьба разные понятия не смешивать.
Хотя никаких особенных сложностей не возникло.
И такси нашлось сразу. Точнее, свободная машина была припаркована напротив парадного входа в отель, а водитель дремал в ожидании пассажиров и очень обрадовался выгодной клиентке.
И Толя спокойно сидел на скамейке у праздничных Диснейлендовских ворот, словно ничего страшного не произошло, и они с Наташей просто договорились встретиться.
И в отель они вернулись довольно быстро, успев полюбоваться по дороге парижскими видами.
Правда, заплатить Наташе за поездку пришлось неожиданно дорого, но ведь это сущие пустяки по сравнению с тем, что Толя мог по-настоящему потеряться.
На тротуарчике перед «Аркантис» стояли Михаил Николаевич, Марина и… молодожены. То есть не просто стояли, а ждали Наташу с потерявшимся Толей.
Они бросились к такси, едва машина остановилась, и закричали, перебивая друг друга:
– Нашелся! Я вам говорил – он найдется!
– Это я говорила: ничего страшного! Я прямо чувствовала!
– Да что ты чувствовала? Больше всех ныла!
– Я ныла? Даже не думала!
– Ну слава богу! Мы так переволновались, так переволновались!
А Наташа молча улыбалась. Все обошлось. Все в порядке. Толя на месте. Париж тоже. А главное – эти молодожены очень симпатичные ребята.
Жаль, что Женьки Левченко нет с ней рядом.
Ему бы Париж понравился!