Она
Я умру сегодня.
Пятница, тринадцатое. Самый денек для того, чтобы свести счеты с жизнью.
Когда ты сама определяешь дату своей смерти, весь окружающий мир становится немножко иным… Ты совершенно по-другому чувствуешь запахи, слышишь музыку, смотришь на проходящих мимо людей.
Сколько раз, читая об этом в книгах, я невольно ставила себя на место главных героев. Что я буду делать? Попробую нечто запретное? Совершу самый безумный поступок в своей жизни? Или тихо сложу лапки и буду ждать неизбежного?
Ни то, ни другое, ни третье…
Жизнь продолжается. И хотя мне осталось жить не так много, я просыпаюсь, как обычно, в семь утра, с привычным раздражением здороваюсь с зеркалом («Сеструха, а мешки-то у тебя под глазами, ну, красава просто!»), иду ставить чайник.
Все как всегда. Утро как утро, такое же, как и сотни других.
Алюминиевый монстр конца прошлого века с насадкой-свистком в виде пастушка достался мне от родителей, когда я переехала на новую квартиру. Я так и не поменяла его на электрический чайник: в этом доме старая электропроводка и она не выдерживает такого напряжения. По этой же причине у меня нет микроволновки, нормальной стиральной машины и прочих бытовых мелочей, которые, при здравом рассмотрении, кажутся совсем не мелочами…
Но я как-то привыкла. Вообще, эта квартира, оставшаяся мне по наследству от двоюродной бабки, так и сохранила черты прошлого века. Я не захотела выбросить ни старые часы с тяжелым маятником и охрипшей кукушкой, ни коллекцию фарфоровых ангелочков, ни даже тяжелый сундук, где бабка хранила свои тряпки. Сундук так и остался стоять пустым. На ехидные вопросы подруг, что я там храню, привычно отшучивалась: «Скелеты любовников».
Хотя одного из них, последнего, я бы с большим удовольствием улицезрела бы в виде скелета.
Как это сейчас звучит… Последний любовник. Действительно последний. Разве что я сегодня умудрюсь покуролесить так от души, чтобы все прошедшие романы показались мелкими и незначительными.
Но вряд ли. Не успею.
А тот, последний, останется в памяти черным выгорелым пятном. С запахом боли и разочарования.
– У тебя есть выбор. Ты можешь остаться со мной. До конца дней моих. Благо, их осталось немного.
– Ну и шуточки у тебя!
– Это не шуточки…
Он с изумлением смотрит на протянутый листок бумаги, и по его лицу разливается бледность.
– Боже… Боже… Неужели все так…
Увы. Так, и никак иначе. Приговор врачей – это в любом случае приговор. Мне бы так хотелось, чтобы они ошиблись. Но я знаю, что ошибки быть не может.
– Ну, так что, остаешься?
Он ушел на следующее утро. Даже не разбудив меня. Просто исчез.
Можно было кинуть ему гневное смс – я ни секунды не сомневаюсь в том, что мои телефонные звонки он бы игнорировал – но я сдержалась.
Зачем тратить время на пустые слова, даже если их не так много?
Я не виню его. Оставаться рядом с потенциальным трупом – удовольствие ниже среднего.
Так я начинаю умирать.
Он
Я умру сегодня.
Долги надо отдавать. По всем правилам и всем законам. Можно ими пренебречь. Но тогда всю оставшуюся жизнь тебя будет грызть навязчивый червячок сомнений. Весь мир, который ты выстроил, тот стержень, на котором держится твое «я», рухнет. И тогда ты уже будешь не ты. Так… Мыслящее растение.
Утро начинается бодрой мелодией какой-то отечественной «звездочки». Я со злостью прихлопываю ладонью радио-будильник.
Когда-то у меня была такая игра: в зависимости от того, какая песня встречала меня утром, я пытался выстроить свой день. Забавно услышать в начале восьмого что-нибудь вроде «Привет с большого бодуна», а потом в течение дня методично уничтожать запасы спиртного. А что поделаешь, господа, судьба так распорядилась: она меня встретила утром соответствующей песней.
Игра закончилась в марте прошлого года. «Поплачь о нем, пока он живой. Люби его таким, какой он есть», – посоветовала мне группа «Чайф». Я долго думал, кого «его» мне предлагают любить. Оказалось – себя.
Третье марта – мой второй день рождения. День, когда меня спас Генка.
Настоящее его имя было другим – Генки. Наполовину японец, наполовину русский. Жизнь иногда любопытно забавляется, составляя такие тандемы. Генки и я. Полуяпонец и полукореец. Для славянского взгляда – два похожих узкоглазых человека.
Однажды мы оказались вместе в одном кабаке и подвыпившая компания за соседним столиком, долго изучая наши лица, ожесточенно спорила, кто же мы – китайцы, корейцы или вообще узбеки. Спор был таким громким, что его обрывки доносились даже до нас.
Кто бы мог подумать, что эта «похожесть» станет для меня роковой.
Генка-Генки вытащил меня из очень нехорошей истории.
В марте у нас в городе традиционно проводится пивной фестиваль. Официально это называется «Встреча весны», хотя, по честному, это встреча группы алкоголиков, обрадованных низкими ценами на пиво.
А если совсем честно, то таким образом местная ликеро-водочная мафия отмывала свои деньги. Знали об этом почти все, но, естественно, молчали в тряпочку, потому что перейти дорогу местному олигарху Славику Косматому – не лучший способ закончить свою жизнь.
С Косматым мы учились в одной школе, я на два года младше. Правда, после восьмилетки он ушел в техникум, связался с группировкой, промышлявшей цветным металлом, и быстро пошел в гору. Когда я получил аттестат, он уже был известной фигурой среди местного криминала.
Потом он стал депутатом областной думы. Косматый, он же Ростислав Алексеевич Космачев, крепко держал в кулаке всю законодательную власть области и потому быстро возглавил краевой парламент.
Молодой успешный политик с одной стороны и безжалостный бандит с другой – довольно частое сочетание в те времена.
Я закончил университет, а Косматый подмял под себя весь алкогольный рынок области. Он казался всемогущим. Честно говоря, я даже не предполагал, что он предложит мне пост директора одного из своих холдингов.
Деньги были нужны позарез. Я понимал, куда суюсь, но тогда надеялся на русский «авось пронесет».
Не пронесло.
В конце февраля столичными воротилами была проведена хитрая финансовая афера. В результате мы лишились всех денег, отпущенных на пивной фестиваль.
Всех. Подчистую.
Косматому была нужна жертва. Причем такая, которую бы он уничтожил показательно. Для него потеря даже столь крупной суммы была незначительна. Но удар по самолюбию он простить не смог.
Жертвой назначили меня. И рассказал мне об этом Генка.
Он приперся ко мне домой в четыре утра и настырно барабанил в дверь, пока я не открыл. Мы были плохо знакомы. Несколько раз пересекались на каких-то мероприятиях, сидели за одним столом – но не более. Я знал, что он журналист, неплохо зарабатывающий в столичных «желтых» изданиях благодаря своим информаторам в милицейской среде.
Почему он решил меня спасти? На этот вопрос я уже ответа не найду.
– У тебя есть час на сборы, – с порога объявил Генки. – Косматый в бешенстве. Сказал, что это ты накосячил с фестивалем и тебя надо наказать. Причем жестоко. Бери деньги, паспорт, вещи – и мотай из города. Поезда и самолеты для тебя дохлый номер. Отследят. Поэтому автостопом до какой-нибудь дыры – и отсиживайся там. Год, два, три – сколько потребуется. Зато жить останешься.
Он развернулся и ушел.
В следующий раз мы увиделись только через семь лет. Я вернулся в город, уже давно очищенный от Косматого и его группировки. К власти пришли новые бандиты, которым не было дела до несостоявшегося пивного фестиваля.
Я вернулся в город с тем же названием, но мне показалось, что я приехал в совершенно незнакомое место.
Мы столкнулись с Генки в супермаркете. Он меня, естественно, не узнал.
Мы встретились глазами, и я увидел в его взгляде ужас.
Так я начинаю умирать.
Она
У меня есть время до вечера – целая вечность! В голову почему-то лезет старый анекдот: «А если у меня парашют не раскроется – сколько я буду лететь до земли?» - «Всю оставшуюся жизнь».
У меня есть вся оставшаяся жизнь.
Я иду в парк. Удивительно: здесь с утра уже попадаются влюбленные парочки. Или это полуночники, задержавшиеся со вчерашнего дня?
Я всегда любила приходить сюда одна. Посидеть, подумать, взвесить все «за» и «против». Почему-то именно тут в голову приходили самые свежие идеи.
Но не сегодня.
Сегодня я просто бесцельно бреду по аллее, впитывая в себя каждое мгновение. Вот эту карусель я помню еще девчонкой. Когда ее поставили, мне было всего три года, а пускали на нее минимум десятилетних. Я ревела в три ручья, а моя мама, снисходительно усмехаясь, говорила, что семь лет – такой небольшой срок.
Он мне тоже казался вечностью. Как и сейчас – те несколько часов, что мне осталось жить.
Умирать жутко не хочется. Но еще больше не хочется умирать мучительно. Выбор у меня невелик.
– Сколько мне осталось жить? – Я знаю, что врачи не имеют право отвечать на этот вопрос. Но Карим Мухаммедович – старый друг отца. Я выросла на его глазах. Он не имеет право мне не ответить.
– Год. Может, два. Ты не спеши себя хоронить: иногда с таким диагнозом можно долго протянуть.
Он отводит глаза, и я понимаю: врет. Это ложь во спасение. Но я слишком хорошо знаю этого человека.
Если он говорит «год», то надо уменьшать этот срок минимум в два раза.
Шесть месяцев. Сто восемьдесят дней.
Восемьдесят из них уже растворились в моем прошлом. Осталось сто.
Возле лавочки меня скручивает боль. Она уже стала привычной, как ни цинично это звучит.
Ничего... Сейчас меня отпустит… Сейчас…
Не отпустило. Я прихожу в себя от того, что меня кто-то трясет за плечи.
– Девушка, девушка! Очнитесь! «Скорую», кто-нибудь!
Вот только неотложки мне не хватало! И без того я потеряла несколько минут, пока валялась в отключке.
– Все в порядке, спасибо… Это бывает…
Я убегаю из парка, ловя на себе недоуменные взгляды мужчины, пытавшегося мне помочь.
Но помочь мне уже невозможно.
Он
У меня есть время до вечера – целая вечность!
И половина вчерашней зарплаты в кармане. Просто состояние, учитывая оставшуюся жизнь.
Можно, конечно, пошиковать и позавтракать в самом дорогом ресторане города. Денег хватит.
Но я еду на окраину, в забегаловку с космическим названием «Антарес». Мама родная! В чью голову пришла идея обозвать эту тошниловку именем самой крупной звезды в созвездии Скорпиона? Впрочем, неважно. Именно здесь мы вчера сидели с Генки. А сегодня я хочу посидеть здесь один. За тем же столиком возле окна.
Официантка с заметным раздражением швыряет мне на стол меню. Выбор здесь небогатый: яичница, пельмени и макароны с тушенкой. Вчера мы ели яичницу. Значит, и сегодня я позавтракаю ей же.
Перед моим мысленным взором возникает образ Генки. Я помню его совсем другим: собранным, подтянутым, с постоянным дерзким огнем в глазах. А вчера его взгляд был пуст, как выжженная поляна.
– Вот я и допрыгался, Кореец, – назвал он меня старой кличкой. – Знаешь, говорят, что история повторяется дважды: один раз в виде трагедии, а второй – в виде фарса. Когда-то в бега пришлось удариться тебе. Теперь – мне. Помнишь Косматого?
Я кивнул.
– Мир праху его, – покривился Генки. – Хоть и отморозок был редкий, а все-таки про покойников плохо говорить нельзя. Теперь вместо него всем заправляет Выхухоль. А это, Кореец, редкая сволочь.
Генка щелнул пальцами, подзывая официантку. Нам принесли коньяк по заоблачной стоимости и с совершенно отвратительным вкусом. Но Генки пил не морщась. Спиртное его не брало.
Мы просидели часов до двух ночи. И Генки, приняв на грудь, рассказывал и рассказывал…
Он совершил такую глупую, но в то же время такую распространенную ошибку… Встретил дочку своего старого знакомого. За несколько лет из неуклюжего подростка та превратилась в сногсшибательную красавицу.
Роман вспыхнул с разгулом лесного пожара… И не было логики, не было интуиции, не было тревоги. Девушка оказалась любовницей Выхухоли. Правда, она и не подозревала о том, чем занимается ее «покровитель». Все так просто: девчонка решила вскружить голову не одному поклоннику. Ей все казалось таким несерьезным…
А правда рано или поздно всплывает.
Выхухоли донесли, что «его телка шашни водит с каким-то косоглазым, точно тебе говорю!». И тот поднял на уши всех своих цепных псов – от собственной «пехоты» до купленной милиции.
Азиаты все на одно лицо, а Генки как-то не особо афишировал, с кем гуляет. Влюбленная парочка просто пару раз попалась на глаза не в меру любопытным людям не в то время и не в том месте.
Выхухоль решил проблему просто. Заставил девчонку позвонить Генки и прямым текстом объяснил: или она, или ты. Что так труп, что так. Любишь бабу – готовься за нее помереть.
Наверняка из любви к дешевым эффектам Выхухоль назначил день «встречи» с Генки на пятницу, тринадцатое.
– Как думаешь, у нее есть шанс спастись? – Генки задал этот вопрос, зная ответ. Но ему так хочется, чтобы хоть кто-то убедительно солгал.
– Ему нужен ты. – Вру я ему в глаза. Мне довелось общаться с публикой, подобной Выхухоли. Девушка уже явно мертва. А теперь надо только расправиться с «косоглазым». – А он тебя знает в лицо?
Генки отрицательно покачал головой:
– Вот в этом я могу быть уверен. Даже не спрашивай, почему. Знаю. Сегодня пригласил на «Скалу». Там и познакомимся…
Самые простые решения иногда сложнее всего принимать. Но в тот момент мое тело среагировало быстрее, чем сформировалась мысль. Коротким резким ударом я отправляю Генки на пол. И еще один удар. Все. На ближайшие полчаса он без сознания. А больше мне и не надо.
Подвал, куда я притащил полуяпонца, был знаком мне с раннего детства. Там мы в свое время прятали «пленных», играя в казаков-разбойников. В субботу на пустыре возле дома обязательно собирается какая-нибудь толпа дворовых футболистов, чтобы погонять мяч. Если Генки будет громко кричать, его выпустят. А в ближайшие сутки здесь вряд ли кто пройдет: уж больно темное и нехорошее место. В ларьке я купил минералку, консервы и сухарей. Уж двадцать четыре часа Генки как-нибудь продержится.
Когда он очнется, он все поймет правильно… Я надеюсь.
Долги надо возвращать. Это он тоже знает. Хотя наверняка попытается хоть что-то сделать, даже находясь в подвале. Его мозг начнет лихорадочно работать, вырабатывая хоть какое-то решение, чтобы помочь мне…
Но помочь мне уже невозможно.
Она
Значит, «Скала».
Что ж, так и быть. Это и будет моим пунктом встречи с безносой старухой. Яд и перерезанные вены я отмела. Можно смалодушничать в последний момент. Да и с веревкой то же самое…
Шагнуть в окно – и все. Смерть быстрая. Только нужна высотка где-нибудь на окраине города, чтоб не сильно людям пятницу портить. Мне, покойнице, будет все равно, но все-таки сигануть с четырнадцатого этажа прямо на главную улицу города – это пошло.
«Скала» подходила лучше всего. Так называли недостроенный дом в спальном районе. Уже лет десять у городских властей руки не доходили довести дело до ума, а судя по некоторым слухам, не дойдут до тех пор, пока кто-нибудь из особо предприимчивых коммерсантов не выкупит у них этот долгострой.
День пролетел как-то стремительно. Парк, кафе, бесцельные прогулки по городу.
Я прощаюсь с ним.
Не хочу себе признаться, но, кажется, я оттягиваю роковой момент. Сама себе я сказала: в десять вечера. Потом мысленно передвинула стрелки на половину одиннадцатого. Потом – на одиннадцать.
Я прощаюсь с собой.
Он
Значит, «Скала».
Генки должны встретить на крыше, а дальше… Финал предсказуем: утром на земле найдут разбившегося мужчину. И все спишут на несчастный случай.
Просто какой-то узкоглазый без имени и особых примет. На всякий случай я поменял наши куртки. Мы ведь так похожи…
А когда все станет на свои места, когда люди Выхухоли поймут, что отправили на тот свет не того, Генки уже успеет уехать из города.
Я надеюсь на это.
По крайней мере, я даю ему шанс точно так же, как семь лет назад получил шанс я.
Весь день я брожу по городу, который я так и не рассмотрел толком после своего приезда. Впрочем, это уже и не важно. Здесь слишком многое мне незнакомо. Другие здания, другие названия улиц, другие люди.
Проходя мимо зеркальной витрины нового банка, я подмигиваю своему отражению. Мой двойник улыбается мне в ответ.
Дурацкий жест, совершенно неподходящий в данный момент: я показываю зеркалу средний палец. Мол, не все еще потеряно, мы прорвемся!
И понимаю, что это пустая бравада.
Я прощаюсь с собой.
Она
Одиннадцать сорок.
Неужели я смалодушничаю? Неужели не смогу? До полуночи остается двадцать минут. Разницы нет, на какую дату выпадет моя смерть: на пятницу тринадцатое или на субботу четырнадцатое.
Но ведь я сказала себе: сегодня.
Я так решила.
Я.
Любое изменение в плане – это всего лишь попытка убежать от неизбежного.
Взобравшись на верхний недостроенный этаж «Скалы», я вижу группу мужчин. Один из них, одетый в светлую куртку, стоит, заложив руки в карманы, и, немного наклонив голову вбок, смотрит на дюжину амбалов, переминающихся с ноги на ногу. Здесь что, бандитская разборка?
Только этого мне не хватало!
Под моей кроссовкой громко хрустит стекло. Парень в светлой куртке резко разворачивается, вцепляется в меня взглядом и одними губами произносит: «Беги!».
И в этом взгляде столько силы, что я не смею его ослушаться.
Его воля сильнее смерти.
Я делаю шаг назад.
Он
Одиннадцать тридцать семь.
Даже не знаю, почему я смотрю на часы и запоминаю время. Но логика здесь уже не важна. Жить мне осталось недолго.
Выхухоль, наверняка, захочет отыграться на мне по полной программе. И убивать меня он намерен долго. Но этого удовольствия я ему не доставлю.
Мои губы расплываются в злорадной ухмылке. Было бы неплохо, сиганув с крыши, потащить за собой и эту мразь, но уж очень маловероятно такое развитие событий.
Меня встречает дюжина крепких хлопцев с характерным туповато-брезгливым выражением лиц. А вон тот субъект в дорогом пальто, видимо, и есть Выхухоль.
Все правильно, но где девчонка? Неужели ее убили?
Что-то здесь не так. Должен, должен был Выхухоль притащить ее сюда, чтобы на ее глазах расправиться с «косоглазым».
Сзади раздается хруст. Я оборачиваюсь – и встречаюсь глазами с испуганным женским лицом.
Она? Или не она?
Если она – то почему она сзади меня, а не рядом с Выхухолью? Если не она – то что здесь делает?
Почему я не спросил Генки, как выглядит его смертельная страсть?
Почему?
Идиот! Идиот!!!
Ругаться на себя поздно.
Кто-то из амбалов прочищает глотку и с чувством плюет на крышу.
Время, отпущенное мне на решение, измеряется коротким отрезком мгновений. Но этот отрезок длиннее, чем весь прожитый день.
«Беги!». Я говорю это одними губами. И она понимает.
Я поворачиваюсь обратно и нагло ухмыляюсь Выхухоли.
Я делаю шаг вперед.
Посвящается Наруто Удзумаки
11 ноября 2008 г.