Рассказывает хороший знакомый.
«Я, как и Александр Ширвиндт, про себя могу сказать, что чрезвычайно ленив. И эта лень, внутренняя, душевная, всю жизнь определяла мои поступки, поведение. Потому и интрижки на стороне протекали, на взгляд любого нормального мужика, не так, как следовало бы. Я ни разу не был инициатором связи, довольствуясь тем, что предлагала женщина – мне. Выбор всегда был за ней. И если она, что называется, «клала на меня глаз», первой делала шаг – я просто шел навстречу. Не предпринимая даже попыток разобраться: нравится ли она мне или нет. Нужно ли пускаться в авантюру или, может, – не стоит. За меня как бы все вопросы решала моя лень.
Так, между прочим, было и с законной супруженцией. Не я ее окрутил, а она меня на себе – женила. Есть разница. Хотя сама Лидка мягкая, не боевитая – не скажешь, что гром-баба. Да что там, напротив: очень она спокойная, тихая, рассудительная – одно слово: золото. Все наши немногочисленные ссоры сводились обычно к общему получасовому молчанию в противоположных углах. Пока оба не остывали.
Тут, в общем, лень меня не подвела.
И вот. Воскресный день. Сидим всей семьей – я, Лидка и два моих малых охламона – едим арбуз. Я орудую ножом, разрезаю на доли. Вдруг стук в дверь – не звонок, что удивительно. На пороге стоит девица, о которой многое можно рассказать, но которую я бы предпочел забыть и не видеть – вообще. Маша. С чего бы это? Естественно, вид у меня, как у увядшей петрушки. Никакой. За нижней челюстью не поспевают зубы, отчего во рту полный беспорядок, точно мухи там между собой учинили драчку.
– Ой, а я проходила мимо и надумала посмотреть, как вы, Владимир Андреевич, живете. Вы не против? – Все это громким голосом сказано в прихожей, в расчете на мою жену.
– Да, конечно, проходите, – тоже ору, изображая сослуживца гостьи, вроде бы зашедшей случайно «на огонек».
И – жене, неожиданно для себя противным писклявым голоском, каким изъясняются ударившиеся в религию кастраты, – я видел однажды такое кино:
– Лида, познакомься. Это – Марья Семеновна. Мы вместе работаем.
Надо же, пять лет прошло, как мы разбежались – и за эти годы моя случайная сопостельница не успокоилась.
Садится, значит, «Марья Семеновна» за стол и нет чтобы лопать предложенный ей арбуз, уйти по уши в сладкую мякоть! «Марья Семеновна», степенно, для приличия куснув верхушку ломтя, ввинчивает в меня свой ангельский взор и нежно-нежно начинает ворковать, точно мы – одни, а супруги и детей моих рядом нет, и потому следует, как это было когда-то, сценку срочно завершить кроватью:
– Ну как, Володенька, живешь?
Упавший лицом в свою долю, оттуда, из арбузного далека, обреченно бубню:
– Хорошо, спасибо.
Между прочим, эта «Марья Семеновна», в свое время, любой эпизод спешила перевести в постельную плоскость, так что даже моя лень, в конечном итоге, восстала.
Но сколько в этой ненавистной мякоти ни торчи, а вылезать когда-нибудь надо! Вылезаю, с деланной бодростью оглядываю расширившееся свое семейство. У Лидки такое лицо, словно она только что побывала в тылу врага: строгое, усталое и серое. У «Марьи Семеновны» зато – праздник, полощет в улыбке губы. Гладит по макушкам ребятишек, интересуется их успехами в деле построения детсадовского рая. Как говорят артисты, берет паузу. Наполненную особым смыслом. Чтобы направить действие в новое русло.
Да, так и есть. Вдруг вытаскивает из-за пазухи кружевной платочек. Сразу же вспомнилось. У Машки была одна привычка, ужасно меня раздражавшая. Она, ни с того ни с сего, иногда затевала со мной игры в «тургеневскую барышню». Не знаю уж, для разогрева своих чувств или просто дурью маясь, Машка перед прыжком в кровать вот так же откуда-то из лифчика доставала платок и принималась, бурно гоняя грудь по фасаду тела, его целовать. Выказывала возвышенную любовь, в которой слова излишни.
С ужасом ожидаю, что же будет. Открытого, затяжного поцелуя в ее обновленном арсенале нет. Зато есть: мимолетные соприкосновения губ с узорчатой тряпкой и лукавые, из-под ресниц, взгляды в мою сторону. И раз, и другой, и третий – как-то мельком, с намеком на тайну – для нас только двоих. Все это проделывает «Марья Семеновна» аккуратно, без лишних, непродуманных движений. Явно она готовилась к встрече – заранее. Растерянный, ошеломленный, пытаюсь понять – думаю: «И эта, прости господи, прожженная потаскуха, на охрану тайны выставила мою ни в чем не повинную жену».
Дальше – больше, у гостюшки интересная мысль появляется. Так как у нее, видите ли, есть, дополнительно к филологическому, и консерваторское образование, то она предлагает, разумеется, бесплатно обучать моих детишек музыке. Три раза в неделю. В любое время суток. У «Марьи Семеновны» на дому – ввиду того, что мы никаким инструментом не обзавелись, а у нее без толку пылится пианино. Конечно, обязательно мое, отца, присутствие, что требовательно будет наблюдать за течением учебного процесса.
Все это время Лидка молчит, но как-то тяжело. Как спортсмен, настраивающийся на решающую схватку. Угрюмо поглядывает на столешницу, что-то на ней выискивая.
– Ну-ка, – внезапно приказывает она «Марье Семеновне», – пройдем вон в ту комнату вдвоем, поговорим о музыке и учебном процессе. И берет с собой… нож. Ужас!
Что было потом?
Весь разговор длился три минуты, не более.
После того Машку словно цунами поглотило. Исчезла навсегда.
Спустя некоторое время, когда страсти улеглись, я осторожно начал:
– Ты, Лида, ничего такого не подумай…
Жена меня сразу же перебила, точно не слышала моих жалких нелепых слов оправдания, явно зная, чего я жду:
– Я ей сказала: если ты, шалава, падла, тварь конченая, подстилка грязная, надумавшая разрушить мою семью, не успокоишься, то – даю слово – разыщу и горло тебе перережу. Вот этим ножом!
И это моя всегда тихая, спокойная, рассудительная, такая интеллигентная Лида, никогда в жизни прежде не ругавшаяся!..»
Тут я сказал свое «умное» слово знакомому:
– Ну, известное дело, женщины в большей степени, нежели мы, мужики, – собственники. Сколько сюжетов понаписано на эту тему – не счесть! Да тут еще попытка «рукой, качающей колыбель» влезть в чужую жизнь. Я ее даже очень понимаю, твою жену…
Тут Володя как-то странно ухмыльнулся:
– Да, ты так думаешь? Ошибаешься. Собственники, как раз наоборот, с добром, которым обладают, болезненно бережливы. И про него они не говорят: наплевать. Лидка, моя всегда тихая, спокойная, рассудительная, такая интеллигентная Лида, в дополнение к сказанному пригрозила: «А если ты не успокоишься, то я тебе – яйца отчекрыжу, без проблем, этим же ножом».
Знакомый театрально вздохнул:
– Ты ведь знаешь, я внутренне, душевно очень ленив. И в отношениях с женщинами всегда был ведомой силой, довольствуясь тем, что мне – предлагают. Ультиматум, конечно, меня не напугал – я не трус, – но вот искать точку приложения своим искусственно закругленным формам – в религии – не хотелось вовсе.