Из вне и во вне
***
««Гик лекай аны – Амогары марачественно ракис тат фаримонтом то мого, даг фетрая ана – ракликавый Риштман порелла утытиться па урытами акнатых фор. Фата маракала, гот накуртыла аропанная, парывтенная на вту курыпанная кочь. Лиз курлаги, а кар а гар, накульгая фарыми сакаретными окатами болсистых латных поречностей, сакулись дыр фатутельного борщага. Сагейшина варени, ферматично, вортев нурысто-плеперными куральцами хрег, взоркал пе липельным, саркатым курезам:
- Бе, клипальный пошатки, наркуш моравый попос пенькур карых!»
«Нарку-уш-ш-ш…» - упоря бурдю, пограхали сарамчатыми хрелавками, ришки трутка фузогов…»
Яркое солнце заливало комнату светом, сквозь пыльное окно. Литературный редактор научно-популярного журнала снял очки и протер уставшие глаза.
- Что это такое?
- Это рассказ – ответил, сидевший напротив, молодой человек, - фантастический.
- Ну, слава Пегасу, что не роман! Я уже язык сломал, хотя прочел только первый абзац. Здесь, все таким образом изложено?
- Нет, что вы, это только начало. По сюжету…
- По сюжету? – редактор перебил писателя – Да тут еще и сюжет оказывается есть?
Молодой человек почувствовал иронию, но решил, что еще может переубедить редактора.
- Вы понимаете, это же просто игра бессмысленных слов, это такой ход, знаете как у Льюиса Керола или…
- Так! – тяжелая рука, словно приговор инквизиции, опустилась на худую стопку листов. Писателю даже показалась, что бумага, под ладонью редактора, жалко съежились и пересохла до хрупкости. – Вы, я полагаю не Льюис Керол? Я даже уверен в том, что вы не он. Кроме того, ваше имя мне вообще не известно. Подозреваю, что оно в той же степени - неизвестно читателям нашего издания. Думаю, это как-то связано с продаваемыми тиражами ваших произведений. Скорее всего, эти тиражи ограничиваться числом между нулем и э… нулем экземпляров. Я прав?
То, о чем говорил редактор, не было обидным, обидным было то, как он говорил.
- Если вы намекаете на то, что я пока нигде не публиковался, то это правда.
- Я не намекаю. Скажите, кто вы по профессии?
- Орнитолог с университетским образование. – с вызовом заявил писатель, впервые почувствовав собственное превосходство в стенах этого кабинета.
Однако тут же снова скис, потому что, очевидно редактор ожидал услышать что-то подобное в ответ. Нисколько не смутившись, он протянул бумажную стопку молодому человеку.
- Ну, вот и занимайтесь птичками! Надеюсь, в этой области ваши успехи будут более впечатляющими.
Это означало, что разговор окончен. Молодой человек решительно взял свой труд и вышел из кабинета, не прощаясь. Редактор еще несколько секунд смотрел на закрытую дверь. Затем водрузил очки на голову и повернувшись в крутящемся кресле к вещевому шкафу-купе произнес:
- Гак лябе эгот шмарчик?
Дверь шкафа бесшумно скользнула в сторону и из его недр появилось странное существо. Огромная голова на длинной гибкой шее, словно постоянно теряя равновесие, плавно заваливалась то в одну, то в другую строну. Существо перемещалось на невероятном количестве мелких отростков, а из той его части, что, по-видимому, было спиной – росло загнутое к верху суставчатое «удилище», венчавшееся шипастым кожаным наростом. На конце каждого шипа, независимо друг от друга, вращались фасетчатые глаза.
- Шмарчик, гон и кесть шмарчик. Гдо с ляго куснешь?!»
***
- Так… Значит, вы хотите что бы мы это опубликовали?
- Да, по-моему это оригинальный рассказ.
- А о чем он?
- О том, как писатель предлагает свой рассказ, однако получает отказ. Он уходит, не подозревая о том, что редактор журнала связан с инопланетянами. А дальше выясняется, что, отказ был напрямую связан с этим фактом.
- И жизнь писателя находиться под угрозой со стороны враждебных инопланетных сил…
- Ну, приблизительно так.
- Ага, понятно.
Осенний дождь за окном, без всякого стеснения, барабанил по карнизу, выбивая водяную пыль из крупных капель. Низкое, лохматое, серое небо, подтекало уже давно. Сначала тоскливая морось, чередовалась неожиданно срывающимися водопадами коротких ливней, но к утру пятого дня, по-видимому, устав от собственного темперамента, погода, наконец, подарила ленивый затяжной дождь, после которого, судя по календарю, должны были наступить настоящие холода. Оконное стекло редактора популярного литературного журнала, странным образом трансформируя сырость улицы в зевоту и тоску, поблескивало алмазными дождевыми дорожками. Редактор - женщина, лет тридцати пяти, отложила на правую сторону красивого офисного стола, бумагу, покрытую печатным текстом, поддавшись настроению, зевнула прикрывшись ладонью, извинилась и широко улыбнулась. По левую руку от редактора, не тронутыми ее вниманием, оставались еще два листа. Редактор поставила локти на стол и, положив подбородок на сцепленные пальцы рук, чуть склонила голову набок, и откровенно заглядывая в глаза сидевшего напротив молодого человека, продолжала улыбаться. Парень съежился. Женщина, угадав смущение собеседника, поспешно отвела взгляд и, откинувшись на спинку своего крутящегося кресла, принялась изучать потолок, поглядывая на молодого человека, лишь иногда, желая подчеркнуть нужное по ее мнению слово.
- Знаете, э… - редактор бросила ищущий взгляд на уже отложенную вправо, первую страничку, где кроме основного текста, мелким шрифтом рябило имя автора – Алексей. Я могу вас так называть?
- Да, конечно.
- Так вот, знаете, Алексей, обычно, семеро из десяти моих гостей приносят прозу. Шесть из десяти произведений прозы это рассказ. Восемь из десяти рассказов – фантастические. Но, вот, что интересно, почти каждый автор называет свой труд оригинальным. Не смотря на формат и жанр. На самом деле, к сожалению, почти всегда это - не верно. Очень сложно изобрести по-настоящему оригинальную идею. Понимаете, что я имею в виду?
- Наверное, да.
- Не важно, плохо это или хорошо, но современная литература похожа больше на науку чем на искусство. Тем более это справедливо по отношению к фантастике. Понимаете, здесь нужно изобретать, экспериментировать и снова возвращаться, так сказать, к теории. Если удается найти нечто оригинальное, то любой издатель с удовольствием схватиться за это. И я рада сообщить вам, что первая страница прочтенного мной материала очень похожа на нечто оригинальное.
- Это означает – да? Это означает, что вы меня напечатаете? – от волнения молодой человек заерзал на стуле.
Редактор глубоко вздохнула.
- Вообще-то, это означает – нет. Это означает, что мы вас не напечатаем.
Парень растерялся, удивлено поведя плечами.
- Но вы же сказали, что мой рассказ похож на нечто оригинальное.
- Верно, я так и сказала. Я действительно употребила слово - «оригинальное», но вас не насторожила связка со словом «похож»? Это ведь противоречивые понятия. К тому же, если вы обратили внимание, я прочла только первую страницу.
- Я не понимаю. Что все это должно значить?
- Ну, я хотела дать вам понять, что в вас есть определенный потенциал. Вы способны и должны расти над собой. Можете считать, что таким образом я хотела вас подбодрить. И поверьте, это не просто вежливый отказ, я искренне считаю, что у вас есть определенные творческие перспективы. Вы же, не думаете на самом деле, что редактор ежемесячного издания лично тратит на каждого, не попавшего в номер автора, э… - женщина быстро взглянула на часы, висевшие на стене, за спиной молодого человека – пятнадцать минут своего драгоценного времени?!
- Но вы прочли, только первую страницу, и этого оказалось достаточно? Может, если вы прочтете рассказ до конца вам он понравиться больше?
- Настолько больше, что я передумаю и возьму его в номер? Нет. Я уверена, что нет. Я читала до тех пор, пока видела в этом смысл, пока ваш труд был хоть сколько-то удачен для нашего издания. Как только «похожего» стало больше чем «оригинального», я остановилась. И не прочтенные две страницы уже не спасут положение. Читатель, если он не из тех книжных педантов, что читает от корки до корки, тоже остановится на первой странице, и просто пролистает вас. Это не хорошо, это не правильно.
- И что же с ним не так, с рассказом? Это из-за того, что вы угадали сюжет? Считаете, что это просто штамп? Или может рассказ хромает стилистически?
- Нет. Проблема не в сюжете, а стилистика легко правится.
- Тогда в чем дело?
- Читатель ждет единорогов, драконов, рыцарей, магов живущих в современном городе, чародейских школ для детей, монстров из космоса, восстания машин, смертельных вирусов, оживших мертвецов, галактических войн, звездолетов напичканных фотонными пушками, ну и такого прочего. При этом, все должно быть драматично и динамично.
- Но то, что вы перечислили, по-моему, не имеет никакого отношения к оригинальности.
- Да. И еще, я, кажется, забыла об эротических сценах. Либо вы умело пользуетесь идеями других, либо вы сами создаете идею, будоражащую воображение читателя сильнее всего того, что было до сих пор. Это то правило, без которого всякая литературная новинка – обречена с коммерческой точки зрения. Помните, я говорила вам о литературе как о науке? Так вот эта наука – экономическая. И это факт, который никак не связан с нашим личным к нему отношением. Ну, что, что вы предлагаете читателю? Скучный разговор с редактором? Так он и есть скучный. Смотрите, уже первая треть вашего рассказа – скучна! Дальше, описание инопланетянина. Ну, не возбуждает ваш инопланетянин! Честно, не интересный он какой-то.
- То есть, вы считаете, рассказ - безнадежен?
- Считаю, что вы не безнадежны. И это мое мнение, - снова быстрый взгляд на часы – уже пять минут, как известно вам. А по поводу рассказа, так вот, пожалуй, с этого можно и начать.
- С чего?
- С антуража. С воображения. Попробуйте создать нормального монстра. Пусть он пугает, пусть представляется цельным существом. И сделайте так, что бы читатель, начал как можно раньше опасаться за судьбу героя. Но это потом. Это потом. Сначала монстр. Можете считать это домашним заданием. Придумайте нечто эдакое… - при этих словах, редактор собрала три листа в одну стопку и протянула их молодому человеку – и обязательно приходите, как только решите, что ваши эксперименты увенчались чем-то успешным. Помните, мой кабинет для вас открыт всегда.
Женщина снова широко улыбнулась. На этот раз в этом движении лицевых мышц читалось нечто большее, чем простая вежливость и доброжелательность.
Парень встал, забрал бумаги и невнятно бормоча что-то благодарственное, вышел из кабинета, стараясь скрыть свое расстройство под взаимной улыбкой, но другой - глупой.
Редактор, пару секунд еще глядела на дверь, думая о том, что обязательно напечатает рассказ молодого человека, но не сразу, потом. Пусть отредактирует его… Под моим руководством. А что?! Я ему помогу. Он молодой, симпатичный. И не важно совсем, что он лет на десять младше меня. Я наверное очень глупая. Ну и пусть! Пусть я – глупая! Но ведь совсем не старуха, и не совсем уродина… Ища подтверждения последней мысли, женщина, потянулась к небольшому круглому зеркальцу, аккуратно приставленному к монитору с этой, скрытой от глаз посетителей кабинета, стороны стола и… Не дотянулась. Тонкие пальцы замерли буквально в сантиметре от собственного отражения. Тысячи напряженных и расслабленных мышц тела окаменели. Кровь превратилась в гранитную крошку. Миллионы искорок неутомимого разума – нейронных разрядов в нормальном, работоспособном мозге, как им и положено, вспыхнули одновременно, что бы на этот раз не погаснуть, а словно покрыть сияющим инеем, мгновенно взявшееся крепким льдом, вещество под черепом. Одновременно с этим, стрелка часов, та, что обычно перекатывалась с хрипловатым щелчком - коротко рыкнула, словно с натугой, забралась на невидимую вершину механизма и умерла там. За окном, сразу три капли, которым повезло, коснуться в этот момент поверхности карниза, разорвались там водяными бомбами, застыв округлыми всплесками похожими на королевские венцы, подвесив вокруг них сотни капель поменьше. Дождь повис твердыми, стеклянными шарами, которые, как и стены зданий, мебель, одежда, человек, стекло, горшок с растением и даже воздух проступили объемной разнокалиберной сеткой, словно трехмерная компьютерная модель в мельчайших узлах которой, замерли молекулы. Все звуки мира в мгновение исчезли, словно никогда и не рождались на свет, а сам свет вдруг стал цветной тьмой – крапинками множества цветов, плавно уплотняясь широкими волнами от красного, почти черного до белого, за счет наслоения цветов, узкого ватного слоя. Эти слои, расходившиеся в небольшом кабинете редактора от сотни источников - пересекались и вплетались друг в друга, как мелкие нити тканого полотна, с той лишь разницей, что любое полотно имеет некую толщину, а не расширяется, стремясь занять весь доступный объем. Каждая цветная крапинка сама по себе была окружена – тьмой, мраком. Тьма стала единственной пустой, абсолютно проницаемой субстанцией, в этом новом, странном, мире. Тьма окружала все. Все покоилось во тьме. Во тьме и мгновенном холоде. Таком холоде, который, даже нельзя почувствовать, как нельзя увидеть цветные крапинки уплотняющегося света и застывшую сетку молекул воздуха. Все, только мгновенно. Без тогда, сейчас, потом. Исчезло время. Нечего отсчитывать. Тьма. Холод. Пустота. Невремя.
Смерть?
Нет. Искра!
Искорка, мельче любой крупинки в которую мог обратиться свет, вдруг, именно – вдруг! А как иначе в мире, где нет времени? Здесь все – вдруг. Вдруг возникла. Не излучающая свет искра, а твердая точка, не похожая не на что из того, что составляет мир.
Искорка качнулась к ближайшей частичке света, толкнула ее вперед. Послушная крупинка заскользила в пустоте, пока, не коснулась другой такой же. Но искорка продолжала давить и вот уже, расталкивая десяток встречных частичек, сдвигая их случайным веером векторов, искорка выросла до искры, заняв собой образовавшуюся пустоту. Постепенно ускоряясь, искра расталкивала цветные крупинки и теперь уже даже, редко, пока, встречающиеся узелки сетчатого воздуха. Искра росла, рос масштаб ее действий. Теперь это была не искра, а комочек, из которого вытягивался изгиб капелярной линии. Линия, виток за виточком, складывалась узором, превращаясь в подушечку старательного пальца, который с неимоверной скоростью расчищал себе пространство для дальнейшего роста, расталкивая, в одно касание сотни тысяч одних частиц и миллионы миллионов, других. Мигнул глянец ногтя, и палец стал увеличиваться не во все направления сразу, а вытягиваясь вдоль, то есть, превращаясь в нормальный, указательный. Постепенно появилась, бешено орудующая в пространстве кисть, локтевая часть, и сразу же за ней, острый, с небольшими складками, локоть, покрытое какой-то тканью – предплечье, плечо. Только-только выстроившаяся правая половина грудной клетки, будто сорвавшись с некой мертвой точки, словно часовой механизм, мерно задвигалась в пустоте. Если это дышало, то явно не тем, воздухом - паутиной, который сдвигался неутомимой рукой, продолжавшей, бульдозерными теперь жестами, расчищать пространство для, очевидно, человеческого тела среднего роста и плотности. Кровотоки, из образованной уже части тела, сплелись в тугой узел, обрастая сердечной мышцей, затем прыснули, багрово синим, ветвистым деревом, дальше. Вверх, вниз, влево. Первый раз ударило, полностью сформированное сердце. Возникающая из ниоткуда кровь, качнулась по кровеносной системе, заполняя ее ровно на столько быстро, на сколько это было возможно, что бы не успеть пролиться из все еще растущих сосудов.
Но вот ноги доросли до мелкой, плотной сетки пола, а, на явно, мужской голове, вытянувшись откуда-то из кожи, обтягивающей череп, обвисли редкие волоски. Это был последний штрих. Человек, открыл один глаз, повел зрачком, затем открыл другой, осмотрелся, затем удивленно оглядел себя.
- Забавно… - проговорил он, конечно же, обращаясь только к самому себе, потому что никто не смог бы его услышать, как никто, не смог бы материализоваться таким странным образом – Ну, да, ладно. – похоже у человека были дела по важнее чем просто созерцание чего-то совершенно необычного. Он полез рукой к себе за пазуху, кривясь и кряхтя долго рылся там, потом погрузил руку еще глубже, по локоть, принялся бормотать что-то похожее на ругательства себе под нос и наконец, на его лице, заиграла гримаса удовлетворения. Похоже он нашел, что искал. Человек извлек из-за пазухи три, неровно сложенных, листа мятой бумаги. Он пробежал быстрым взглядом первую страницу.
- Так… - разговор с самим собой, похоже, не смущал мужчину, - Ага…
Человек скомкал первый лист и сунул его в таком виде прямо себе в рот. Переживав и проглотив, мужчина принялся читать следующую страницу.
- Очень интересно… - интонация говорила о том, что человек скорее возмущен, чем восхищен или удивлен. По прочтении, второй лист отправился вслед за первым, то есть в рот и дальше по пищеводу. А глаза мужчины уже бегали над третьей страницей.
- Ага… Вот значит как, да?! Ладно! – человек был просто исполнен решимости, наполниться целлюлозой.
После того, как и третья страница превратилась в питательный комок, мужчина задумчиво поглядел в пространство. Он размышлял. Но не долго. Вдруг, повернувшись к застывшей женщине, он аккуратно принялся раздвигать узелки сетки, образующей ее голову. Упругие трубочки волос, податливая кожа, плотный череп – проникновение не составило особого труда. Теперь интереснее. Следовало погасить нужные разряды между правильными нейронами, и зажечь иные.
Человек уставился на открытое, «заиндевелое» поле мозга, открывшееся перед ним. Видел он его конечно и раньше, но теперь, когда путь был проложен, он мог прикоснуться к этому самому мозгу, без всяких катастрофических для женщины – модели, последствий.
- Тааак… - мужчина поплевал на пальцы, словно собирался гасить свечу – вот здесь – быстрым движением он сжал указательным и большим пальцем морозную искорку – Вот здесь. И вот тут.
- Угу. – согласился сам с собой человек. – А вот здесь, здесь и здесь - он аккуратно тронул окончания нейронов – мы сделаем вот так! - когда палец оторвался от застывшей поверхности, на ней было несколько новых, до того не существовавших, но таки же застывших вспышек.
- Кажется все. Так, теперь прибраться.
Напевая себе под нос что-то веселое, мужчина, с нарастающей скоростью принялся сдвигать узелки сеточек головы на место, затем перешел к пространству. Одновременно с этим, его тело начало сворачиваться внутрь самого себя. В обратной последовательности. Где-то на левой ступне, появилась точка, быстро превратившаяся в воронку. Кожа натянулась и, словно став жидкой, устремилась в это образование, увлекая за собой плоть и костную ткань. Воронка поднималась вверх, вместе с остатками ноги, при этом ее размер постоянно менялся, так, что она всегда соответствовала сечению поглощаемой ею части тела. Перестало биться сердце, схлопнулась голова. Исчезла левая рука, грудная клетка, оставшееся плече, локоть… Кисть правой руки продолжала лихорадочно тыкать в пространство, на самом деле цепляя и подтягивая кончиком пальца микроскопические частички – узелки и гораздо более мелкие - цветные крапинки. Кисть источилась до пальца, палец до подушечки, покрытой сложным капилярным рисунком. Капилляры развернулись, вывернулись из тугого жгута в один крошечный отрезок, быстро сплющившийся в невероятно маленькую точку. В искорку. Искорку, мельче любой крупинки в которую мог обратиться свет. Пожирающая тело воронка, бушевавшая до этого, поплыла по поверхности искры, словно радужная полоска на мыльном пузыре. Искра исчезла. Буд-то и не было ее, как не могло быть и всего того, что произошло.
Мрак. Холод. Пустота. Невремя. Обычное состояние мгновения вечности. Мгновения не математического.
- Японский городовой! – в пустоте прозвучал голос, который нельзя услышать. Голос того самого, только что превратившегося в исчезнувшую искорку человека. – Не хватало еще устроить ядерный коллапс.
Искорка снова возникла в пустоте, нежно, почти ласково коснулась ближайшей крупинки и весь сетчато-точечный мир вздрогнул, узелки и крупинки чуть заметно колыхнулись и стали в свои исходные позиции.
- Теперь порядок!
Искорка вновь исчезла.
Паутинки-сеточки растворились, цветные крупинки смазались. Мир пришел в движение.
Пальцы редактора, привычным движением подхватили круглое зеркальце со стола.
«Рассказ я его не напечатаю. Не к чему это, не за чем. Плохой рассказ у него получился. Пусть пишет другой рассказ. А я ему помогу» - женщина подмигнула своему отражению: «Парень молодой, симпатичный. И не важно совсем, что он лет на десять младше меня. Я наверное очень глупая. Ну и пусть! Пусть я – глупая! Но ведь совсем не старуха, и не совсем уродина» - думала женщина, разглядывая себя в зеркале.
***
Лик третьей луны - Амогары величественно повис над горизонтом до того, как первая луна – карликовый Риштман успела скрыться за вершинами западных гор. Это означало, что наступила особенная, единственная в году молитвенная ночь. Все курлаги, и стар и млад, ковыляя кривыми, саблевидными суставами когтистых задних конечностей, собрались у божественного очага. Старейшина племени, драматично, воздев плече-бедренные щупальца вверх, воззвал к холодным, сумрачным небесам:
- О, дарующий надежду, услышь слабый голос детей своих!
«Услыш-ш-ш-шь…» - вторя вождю, проскрежетали бородавчатыми желваками, три десятка голосов.
- Смилуйся над нами, дарующий надежду!
«Смилуйся-а-а-а…»
- Избавь нас от страданий!
«Избавь-и-и-и…»
- Дай нам сил и терпения!
«Терпения-а-а-а…»
- И покарай врагов наших, обрекающих на мучения!
«Покарай-и-и-и…»
- Покарай, подлое воинство графоманов!
«Покарай-и-и-и…»
- Тех, кто заставляет нас накульгать фарыми сакаретными окатами болсистых латных поречностей – что ужасно больно. Тех, кто решил, что нам не обойтись, без нурысто-плеперных куралец – что невероятно неудобно. Тех, кто заставляет нас грахалить сарамчатыми хрелавками – что не красиво. Покарай их!
«Покарай-и-и-и…»
Уставшие, но преисполненные надежд курлаги, разбрелись по своим хижинам лишь на рассвете.