Из цикла "Билеты встреч и разлук"
Не дарите плачущим девушкам слонят
От повествователя: «Эту историю комментировать не желаю. Жестоко. Непонятно. Но было. Главное, что эту фотографию, действительно, находили. То ли тут, то ли там… То тут, то там. В общем, дело странное, и лучше б вам, товарищи, сам источник взять за грудки, хи-хи... Чёрный юмор».
***
«...Бред какой-то. А как здорово всё начиналось. Но надо спешить. Оно, Они вот-вот придут. Хочу успеть записать. Сознание мреет. Дадут ли Они время? Не знаю... Вот начало...
Начало обычной курортной новеллы. Приехал сюда в отпуск. Что делает время! Лет 30 назад я уже здесь бывал с женой и пятилетней дочкой - бедной девочкой, угасшей в тот же далёкий месяц, всецело принадлежавший нам троим...
Ах, время. Что-то чудится до щемления в груди знакомое во всем - корпусах, аллеях, беседках. А дальше всё смазано пудрой десятилетий. Странно - я снова тут. А моих давно нету...
1.
В первый же день «клёв» был удачным. Во всяком случае, все прохожие оглядывались на колоритную парочку. Жгучая брюнетка сдобных форм - туалет сведён до минимума. А сбоку примитивный блондин из породы дворовых кобелей. Половая эпопея близилась к банальной развязке. Пляжная нимфетка помаленьку начала забирать инициативу. И вдруг, пустив неорганические слезы, напомнила о разнице в возрасте, а главное... Она, понимаете ли, хны-хны, невинна. Но все считают её кокоткой. Эта раздвоенность образа и натуры угнетает бедняжку. «Я ведь Чехова люблю, Жорж Санд, - всхлипнула она и, лихо обличив мужское притворство, философски резюмировала, - знаю я вас, все вы такие».
Пришлось для успокоения прибегнуть к ...игрушке. Рука нырнула в карман, нащупав гладкий предмет. Момент, и из шорт (чем не парадокс?) возник слон. Точнее слонёнок, декоративный брелок, мыкающийся со мной смолоду.
Я угадал - её глазки разгорелись, точно это был изыск, по меньшей мере, от Фаберже. Из пухлых губок сотворилась розовая ракушечка. «Это мне?» - «Ну, конечно». - «Честно-пречестно, мне?» - «Ну, конечно, тебе, глупышка».
Не веря невесть какому счастью, она потянулась к слонёнку обеими ручками. Кого ты охаживал? Мои пальцы со слоником медленно размыкались над её ладошками. И их свело судорогой. От спины девушки отделилась женская фигура. Из ничего. Такая рослая, худая женщина лет тридцати, вся в чёрном. В чёрной же шляпе. Фасон немодный... настолько забытый, что лишь теперь затеребил клавиши памяти.
Резкой тенью женщина рассекла пустоту между нашими телами. Ни шелеста, ни дыханья, ни воздушного порыва. Проскок был столь реактивен, что я не успел, как следует, рассмотреть лица. Но даже сейчас меня неотступно преследуют глаза. Огромные, скорбные, до мертвизны пустые - на облачном лице. Прочего разглядеть не удалось. И всё-таки в их выражении мелькнуло до смертной тоски знакомое. В миг стыковки с нею, в мой локоть впился незримый сноп электричества. Вместо того чтобы упасть в ладонь плаксы, слонёнок, сделал с ума сводящую дугу и... плюх! Мы же стояли на мостике, который с трудом вмещал двоих. По законам природы ничто не должно было просочиться между нами. Разве что сквозь нас! А потом была ссора, истерика и расставание.
Я долго не мог уснуть. Душу терзал не уходящий образ чёрной женщины. Гнетущий печалью и укоризной взор. Ежеминутно возвращающееся, как при бесконечном повторе кинокадра, видение, переходящее в кошмар. Она продвигалась как бы через меня, всякий раз норовя ударить в лицо животом, но в миг прикосновения растворялась. А я тщетно пытался заслониться, отмахнуться. Где там? Только зажмурюсь, отпряну... и вот уже идёт, близится. Строго из одного места, без малейшего отклонения. Тягостнее всего были попытки разглядеть её лицо, сорвать накидку мрака и рассеять ретушь теней. Эти навязчивые потуги рассмотреть и вспомнить заслонили всё, сводя с ума.
2.
Проснулся в полдень…
Уже вечерело, когда доплёлся до ресторана. Печаль приглушил хорошей рюмкой коньяка. Не закусывая. Чем слегка задел официантку. Поняв это, когда подобрел, щедро приплатил и заказал модную музыку. А час спустя у официантки не было клиента почтительней меня. Входя в раж, требовал уже от неё всё более пикантных пожеланий. Фантазии дамочки хватило заказать... мороженое. Не поэтично, но проблематично. Особенно, учитывая позднее время. Однако пьяное упорство сметает препоны.
Я триумфально протягиваю экс-эскимо. Экс – потому что бывшее, а бывшее, потому что растаяло. Бабёнка тоже растаяла. Её крашеные коготки касались уже мороженого и...
Фантом в чёрном был не столь стремителен. Незнакомка наплывала величаво, грозно и неотклонимо. Из-под широкой шляпы - два немигающих карбункула. Оба жгли меня. Стало понятно: она преследует только меня. И для других, судя по всему, не существует. Кожа её теперь была яркой. Почти чахоточный румянец. Но не это... родинка - прелестная тёмная мушка в правом уголке губ - намертво заякорила мой взор. Будя туманные воспоминания, подсознание изуверски потешалось над сознанием. Ведь не знал я лица знакомее и милее, чем это. И не могли, не могли долго обманывать меня ни сеточки морщин, ни припухи скул, ни провалы щёк. Я был убежден, что на свете только одно такое лицо. Было? Или есть?
Ненавидящая, презирающая усмешка исказила губы женщины, обнажая дёсны с рядом... Боже, нет - как раз никакого ряда зубов ни вверху, ни внизу. Голые и оттого вдвойне пугающие дёсны украшались двумя парами мелких резцов... А между ними алчуще юлил язык. Он был цвета варёной раковой клешни, но в известковой присыпке. Пиком наваждения был смех. Нежно-язвительный хохоток, которого, убежден, не слышал никто, кроме меня. Ибо он возник в недрах моей памяти, моего подсознания.
Все это длилось не более секунды. Но не для меня. Для меня неумолимая дама вытеснила всё. Колдовская мушка утонула в безобразной складке кривого ухмыла. Сомкнулись и разъехались сиротливые клыки. Мне сделалось дурно. Пальцы разлепились сами - рука чёрной дамы неосязаемо коснулась их. Больше - ничего. Я окаменел. Официантка пыталась вывести меня из оцепенения, крича: «Мороженое! Где мороженое?»… А мороженое пропало вместе с призраком. Позже официантка обнаружила на своем платье сливочное пятно...
В своём номере я очутился ближе к рассвету. Не исключаю, что все выброшенные из сознания часы провёл в бегах от беспощадного привидения в шляпе... с ласково-милой и хищно-глумливой мушкой в уголке рта. И больше всего донимал её смех.
3.
Назавтра. До полудня нагуливал настроение. А, забредши на пляж, уплыл, по обыкновению, дальше других. Вода бодрила, тонизировала. Особое наслаждение доставляло мерное покачивание на спине. Когда мрак подводных глубин где-то внизу. А над тобой одуряюще голубое небо! Так хорошо! А спокойно до чего. Что, если преследующий призрак - лишь игра утомлённого мозга, плод воспаленного воображения? И вот, кажется, этот плод перезрел, лопнул и сгнил. И мозг исцелён.
Хрупкая иллюзия самовнушения... Тревога снова ковыряет вострепетавшее сердце. Что, что? Чёрт побери, что? Рядом счастливые люди. Я нежусь в чистой воде. Ясность, красота вокруг.
Рядом пронёсся катер. Расширяющимся плавником набегает волна. С детства обожаю нырять в зыбкие мурашки вод. Я неспешно переворачиваюсь на живот. К берегу ползёт первая волна, она самая классная и вальяжная. Навстречу ей с воплями восторга устремляются дети. А я впереди всех... Всё ближе и ближе: я к ней, она ко мне.
На гребешке проклюнулись (КОГДА, ЧЁРТ ПОБЕРИ, ОНИ УСПЕЛИ ТАМ ПРОКЛЮНУТЬСЯ?) очертания... Я знал, что там ничего нет и БЫТЬ НЕ МОЖЕТ! Но я уже отвернулся от Той, к которой спешили дети. Лихорадочными саженцами я пытался убежать от накатывающей пенистой гряды. И не выдержал, оглянулся. Волна тотчас настигла, и на взмыленном её гребешке - ныряющим, чёрным, пиратским бригом - женская шляпка. Вот нависла надо мной широкой полою. А следом... Нет! Мой вопль всполошил весь пляж.
Отчет своим поступкам я начал отдавать лишь, обнаружив по правую руку красивую девушку. Редкая девушка - и хорошая, и умная. На знакомство с такою можно навязаться, пожалуй, лишь в состоянии аффекта.
…Бредовые часы неслись, а, может быть, ползли. А мы оставались внутри белёной беседки. Холодало. Клянусь, я наклонился только согреть её...
Чёрное существо не дремало. Девушка в ужасе уставилась на мое лицо. Что она там увидела? Я мог только догадываться, но точно знал, что в скошенных глаза спутника ей предстала мгла страха перед кем-то, видимым лишь ему. Чёрный фантом надвигался.
Всё просквозило, всё кануло в ноль. Я сижу на лавочке в сумрачной беседке. Нет призрака. Нет девушки. Только я.
4.
Запершись в номере и пугливо озираясь по сторонам, я собираю пожитки. Из зеркала выхватывается пугающее отражение одержимого страхом бледнеца. Случилось непоправимое! Ты боишься думать о прошлом, заглядывать в будущее и, тем более, проникать в причину своих тревог.
Из трясущихся рук выпало. На пол. Ага, записная книжка, бурый переплёт. Влево выпорхнул пожелтелый квадратик. Нагибаюсь, прищуриваюсь - фотокарточка. На оборотной стороне химическим карандашом: «Навеки вместе. Дом отдыха...»
Гложущее предвестие смутной догадки. Зажмурясь, переворачиваю снимок. Открыть глаза решаюсь не сразу. Но решаюсь.
Да, это она… И они - перильца белой беседки. Той самой. Три человека на фоне моря. Один большой, сивый, блондин. Это я. Слева смеющаяся девушка. В уголках её глаз различима грусть. Жена. Третий человечек левой рукой обнимает шею папы. Дочка. Между ее пальчиками - палочка с надкушенным мороженым.
Как кинжалом вспорото, пульсирует нутро черепа, чтобы миг спустя умереть.
Из самой мутной, потаённой глуби выпучивается прошедшее. Да-да, белая беседка. И дочка. Она болеет ангиной. А ещё несусветная жара. Спасаясь от которой, мы с женой даже перед фотообъективом не удержались от мороженого. Дочь, конечно, обзавидовалась: «Папотька, я тозе хотю молёзено» - «Доча, тебе же нельзя» - «Низя? Совсем-плисовсем? Дазе лизнуть?» - Как тут устоишь - «Хорошо, лизни. И больше не проси. Договорились?» - радостное «угу». К несчастью, лизок был не один... «Папа, а ты тозе больсе не покупай» - «Ну что ты: ни за что и никогда» - «Плавда?» - «Да» - «А поклянись и обесяй никакой длугой девочке не покупать» - «Клянусь, что я никогда не буду есть без тебя мороженое. Ещё клянусь: никогда и никому не покупать его, кроме тебя и мамы».
Догадка раздулась в кошмарный волдырь. Я приближаю карточку к предательски слезящимся глазам. Ротик больной девочки искривлен. И вот же она - в правом уголке губ - незабываемая, единственная, ни с чем несравнимая нежная точечка. Тускнеющий взгляд спускается ниже. Туда, за её опущенной правой ручкой. Лучше б ты глянул в ад! Из пальчиков дитя торчит головка зверя, которого не перепутать ни с кем. Слонёнок с загнутым хоботком!
Так вот, значит, кем была Женщина непонятного возраста с румянцем на лице. Такой же точно румянец сменил мертвенную бледность нашей дочки через несколько часов после того, как она доела Мое мороженое. Румянец - предвестник смерти.
Так ты Дочь моя, умершая здесь 30 лет назад?! И ты явилась клятвопреступнику такой, какой должна бы стать теперь, откажись я тогда от проклятого мерзло-лакомого искуса. И у тебя всего четыре зуба - в ту пору у крошки выпали все молочные. А известь на языке - белый налет смертельной хвори. И только черная мушка у губ осталась прежней...
Пишу под погребальный мотив колёс. Сгущается ночь. Сгущается жуть. Знаю - спасения нет. Она придёт и приведёт на этот раз Мать. НАВЕКИ ВМЕСТЕ... Я не хочу навеки. Ужасное слово НАВЕКИ. Навеки можно оставаться лишь мерт… Что это?..»
***
«Постскриптум
Эту записную книжку проводник поезда «NN - XX» нашел на верхней полке пустого купе. К стеклу откинутой фрамуги прилип снесённый ветром черно-белый снимок. Высокий блондин, темноволосая девушка. А между ними - как засвеченный негатив - скорченная фигурка. Её чёрная конечность плотным галстуком отделяет голову мужчины от туловища...
Часом раньше стрелочник Иванов во время обхода путей (ЧЁРНЫЙ ГАЛСТУК ОТДЕЛЯЛ...) увидел по обе стороны рельсы…»...
1990
Опубликовано в книге "Живая вода времени", Москва, "Газоил пресс", 2009.
Иллюстрация скачана из Интернета и трансформирована, авторство не установлено. В случае претензии, будет удалена.
Продолжение в цикле "Билеты встреч и разлук":
http://proza.ru/avtor/plotsam1963&book=1#1