Ультиматум президенту или возвращение Воланда.
Глава 1. Авария.
Чёрное безмолвие небытия озарила, ослепительно - белая, как вспышка короткого замыкания во тьме ночи, мысль:
- Зачем меня оживили, там было так хорошо!
Мысль просияла и погасла. Но мозг ожил, сознание вернулось ко мне. Б открыл глаза и увидел белый потолок и белые стены, незнакомой мне комнаты. Комната пугала стерильной тишиной. Я, вдруг, забыл, что меня оживили и запаниковал:
Где я? Что со мной? Почему лежу совершенно голый? Что за щупальцы тянутся ко мне? Разволновавшись, я начал судорожно ощупывать себя. Когда коснулся трубок – щупалец, они, закачались, стеклянным звоном спугнув тишину таинственной комнаты. В комнату вбежала девушка в белом халате. Я услышал её взволнованный крик:
- Не шевелитесь, вам нельзя двигаться.
Девушка подбежала и стала привязывать мои руки и ноги к кровати.
- Что вы делаете? Отпустите меня, я хочу в туалет!
- Лежите, утка под вами, не стесняйтесь.
Привязав меня к кровати, девушка торопливо вышла из комнаты.
Через несколько минут в комнату вбежал врач – невысокий, худой мужчина лет сорока.
- Ну, что ожил? - Склонившись надо мной, спросил он. - Мы уже потеряли надежду увидеть тебя живым. Ты помнишь, какое сегодня число?
-Семнадцатое - не задумываясь, ответил я.
- Семнадцатого тебя привезли к нам после аварии на трассе. Живучий оказался, тебя привезли в кузове самосвала, мы удивились, что ещё жив. Лежал без сознания, белый, как бумага от потери крови. Две недели находился в коме. Лежи спокойно. Двигаться тебе ещё рано, терпи.
- Со мною в машине были жена и водитель, что с ними?
- Тебя привезли одного, остальные, видимо, здоровы. За них не волнуйся.
- Тогда всё в порядке. Я мужик крепкий, выживу.
Веки отяжелели и сомкнулись, как диафрагма в зрачке фотоаппарата. Тишина и тьма затянули меня в вихрящуюся воронку, покружив, снова бросили в чёрную бездну беспамятства. Потом свет и звуки прорывались ко мне на короткие мгновения и снова исчезали. Хрупкие, пугливые мысли путались и рвались. Ни боли, ни страха не было. Я вспомнил как мы: я, моя жена Света и водитель Виктор ехали из Москвы на « Волге». Я вёл машину ночью. На таможне, в посёлке Обьячево плотно позавтракали. Выпили для аппетита по сто граммов коньяку, помечтали о жаркой бане, пельменях и заспешили домой. Витя сел за руль, я рядом с ним, жена полулежала на заднем сиденье. За стёклами кружил густой, плавный, как свадебный вальс снег. Виктор любил быструю езду. Через несколько секунд, он разогнал машину до 80 километров. Быстро догнали двадцатитонную фуру. Её колёса поднимали снежную круговерть, в которой, как в степной метели, не было просвета. Виктор без колебаний начал обгон, нырнув в белую непроглядную метель, как Иван – дурак в котёл с кипящим молоком. Через мгновение на меня, как лавина с гор, обрушились тьма и тишина. Такое бывает во время весёлой пьянки, когда за разговорами забываешь о закуске. Пьёшь, кажешься себе трезвым, пока не отключишься. Утром проснувшись, боишься открыть глаза, лихорадочно вспоминая, чем закончилось застолье, и гадая, где находишься. Хорошо, когда, открыв глаза, с облегчением видишь, что ты дома, в своей кровати, хуже, когда в вытрезвителе. Очнувшись, не можешь вспомнить, как ты сюда попал. В памяти чёрный провал. Куска жизни, как не бывало. Так было со мной, когда я вышел из комы. Через несколько дней меня перевели в обычную палату, где лежали ещё двое больных. Стало веселее. Соседи угощали меня чаем, рассказывали анекдоты. Вечерами, они от скуки, заигрывали с сёстрами ночной смены. Я наблюдал за ними, удивляясь быстрой сговорчивости молодых девиц. Мне казалось, что во годы моей юности, девушки были строже и недоступнее. На разговоры с соседями не тянуло. Со сломанной челюстью много и не поболтаешь. Жевать не мог, пил кефир и жидкую манную кашу. Пожив так, с удивлением понял, как мало человеку нужно для жизни.
При аварии мои очки разбились, поэтому читать я не мог. Мир потерял резкость, очертания предметов расплывались, жил, как в тумане. Время бежало, словно равнинная река неторопливо, но неумолимо минута за минутой, унося жизнь. Так, наверное, чувствуют себя собаки на цепи. Уколы и таблетки глушили боль, облегчая страдания и укорачивая сутки, два - три раз в день, погружая меня в сон без сновидений. Лекарства убивали не только боль, но и чувства. Я не удивлялся, тому, что меня никто не навещает. Когда разрешили ходить, начал делать на лестничной площадке зарядку и гулять по коридору. Думал, что дело идёт к выписке, и с нетерпением ждал её. Без видимых причин, сломанная челюсть распухла, образовался свищ, потёк гной. Только тогда врачи, при очередной, перевязке разглядели, что челюсть срослась неправильно. Исправлять брак на месте, они не решились, решив отправить меня в Сыктывкар. Дорога в холодном, неуютном уазике скорой помощи казалась нескончаемой. Пока доехали до больницы, я основательно продрог, поэтому больничная палата показалась мне тёплой и приветливой. Новые соседи оказались людьми активными, неунывающими. Один из них, невысокий, но крепко сбитый парнишка, был явно из бандитов. Вечером, братки приезжали за ним и увозили на всю ночь. Частенько сёстры – молодые девчонки, после окончания смены просили развести их по домам. Он не отказывался. В благодарность они ухаживали за ним с особым вниманием и заботой. Парень был щедрым, утром привозил с собой выпивку и закуску, чем радовал соседей, которые постоянно мучались от безденежья. Его утренние подарки позволяли им устраивать с молодыми сёстрами второй смены ночные застолья, поэтому в палате, чаще всего, я спал один. Мне, человеку старого воспитания, такое поведение девушек казалось слишком вольным, но время социалистического пуританства сменила вседозволенность. Порнография стала бизнесом, проституция доходным, уважаемым ремеслом. Очевидно, это неизбежно. Все восстания и революции сопровождаются падением нравов, разгулом преступности и распутства, обогащением подлецов и обнищанием совестливых. Благородные лозунги свободы, равенства и братства превращаются новой элитой в фиговый листок, прикрывающий истинную, корыстную цель – стремление нажиться за счёт ближнего. По сути, в такие времена о милосердии забывают, живут по закону эволюции Дарвина: объявившему, что выживает сильнейший.
Людей не останавливает предупреждение Христа: Не собирайте себе сокровищ на земле. Скорее верблюд пролезет в угольное ушко, чем богатый попадёт в рай. Человек не хочет ждать. Ему нужно всё и немедленно. В семнадцатом году происходило то же самое. Шла мировая война. Миллионы солдат проливали на фронте кровь за царя и отечество, а в Петрограде шли нескончаемые балы, министры за взятки раздавали подряды. Я вспоминал рассказы моей бабушки и, как наяву видел то время: Дума сменяет думу. Рабочие митингуют, общество напряжено, все ждут перемен. И они приходят – власть берут большевики. Решительное, скорое на расправу ЧК, управляемое инородцами, наводит ужас арестами и расстрелами врагов революции. Тревожно и в далёком от столицы провинциальном Тамбове. Дом моего деда по матери – известного на всю губернию купца Степана Тимофеевича Бражникова подготовлен к потрясениям. Запасов муки, сахара в подвале и на чердаке запасено дедом на несколько лет. В забитом льдом погребе припрятаны сало, сливочное масло и окорока. Этот тайник сделан дедом в хорошие времена по просьбе моей бабушки Анны Ильиничны – женщины умной, предусмотрительной, иногда, даже прозорливой. Вот и сейчас, она убеждает своего уважаемого коммерсантами, опытного в торговых делах мужа: Чует моё сердце, Степан, беду. Забери деньги из банка. Возьми вклад золотыми червонцами и спрячь дома.
- Чего, ты мать, волнуешься? Я не дурак, деньги храню не в коммерческом, а в государственном банке. Он лопнуть не может. Не волнуйся понапрасну.
Анна Ильинична не согласна с мужем, но молчит, не перечит. Каждый день ходит в церковь и просит Бога вразумить его.
Опростоволосился в этот раз, не раз битый, учёный жизнью и компаньонами Степан Тимофеевич. Не успел забрать накопленные им и его отцом за десятки лет честного, с утра до ночи труда, деньги.
Советская власть национализировала все вклады вместе с банками. Долго потом каялся он, винился перед женой, рвал волосы на поседевшей голове: Видно, Аня, согрешил я перед Богом. Лишил он меня на старости лет ума, не послушал тебя. Гордыня одолела.
- Бог дал, Бог взял – ответила мудрая Анна – Поживём, ещё наживём, а нет, и так не пропадём. Было бы здоровье!
Новая власть русских не любила, хотела рай на земле построить за счёт богатых, поэтому грабила их с чистой совестью, не давая пощады. Бражниковы, люди богобоязненные, законопослушные, вздохнув, решили:
- Всякая власть от Бога и смирились. Старались лишний раз на улице не показываться. Ходили из дома в церковь и обратно.
Наступил январь 1919 года. Кладбища в городе разраслись. Тиф, голод и холод не щадили ни бедных, ни богатых. После лютых крещенских морозов, потеплело. Люди облегчённо вздохнули. Появилась надежда пережить зиму. Январским вечером лохматые, фиолетовые сумерки плотно зашторили окна домов, но хозяева не спешили зажигать лампы. Время тревожное. Свет может привлечь беду. Люди забыли Бога, появилось много желающих поживиться чужим добром. Степан Тимофеевич вышел на улицу и плотно закрыл ставни. Только после этого, Анна зажгла лампу и стала собирать на стол. Степан поёжился, ветер пронизывал насквозь, замёрзшая луна куталась в тучи, как сторож в тулуп. Пряталась, не желая смотреть на людские междоусобицы, слушать крики и выстрелы. Бражников уже открывал дверь своего дома, когда неуютную уличную тьму пронзили лучи автомобильных фар. Машина остановилась у ворот. Мотор пофыркивал. Его горячее дыхание вылетало из глушителя, пахнущим бензином, сизым дымком. Заторопившись, Степан почти бегом, вошёл в дом и велел жене убрать еду со стола. Приезд незваных гостей не предвещал ничего хорошего. Люди старались, чтобы новая власть про них забыла. Но память у неё оказалась хорошей. Аресты и расстрелы не прекращались. НКВД не знало усталости. Резкий стук в дверь, не оставлял у Бражниковых сомнений, что очередь дошла и до них. Степан Тимофеевич пригасил лампу, усадил жену в кресло и пошёл открывать дверь. В прихожую вошёл коренастый, широкоплечий мужчина в коричневой кожанке, с маузером на боку. Постукав сапогом о сапог, стряхнул прилипший снег, пригладил рукой чёрные, кудрявые волосы и без приглашения вошёл в комнату. Внимательно оглядел обстановку и задумчиво сказал: хорошо живёте. В доме тепло, голодом не пахнет. Слышал, Тимофеевич, что мужик ты хозяйственный, запасливый и не жадный. Сам жил, другим не мешал: и в долг давал, и сиротам помогал. Жалко мне тебя, но приказ - есть приказ. Думай! Если завтра утром тебя и жену застанут дома, пеняй на себя. Большие карие глаза, нос с горбинкой и грассирующее рр не оставляли сомнений, что комиссар одной крови с Троцким, прославившимся своей беспощадностью и кровожадностью.
Начальник НКВД, ещё раз оглядел комнату, и не попрощавшись вышел на улицу. Степан Тимофеевич проводив гостя, закрыл дверь и вернулся к жене. Торопливо, без аппетита поужинали и стали собираться в дорогу. Степан достал спрятанные в погребе золотые червонцы, ассигнации и золотые украшения жены. Анна собрала узелок с нижним бельём и едой. Из дома ушли налегке, в три часа ночи. В семнадцатом году они потеряли хранившиеся в банке деньги. Теперь оставляли всё нажитое. Особенно было жалко продукты, запасённые, чтобы не умереть с голоду в эти чёрные для России дни. Они не плакали, жизнь уже научила их терять нажитое. Помолились Богу, попросили Николая Угодника помогать им в пути. Размеренная, сытая жизнь в доме, обеспеченная запасами продуктов на несколько смутных, голодных лет закончилась. Пот и труд от зари до зари, для создания этого благополучия, пошли по ветру. Злая, неприветливая, несправедливая судьба ждала этих русских людей, сорванных революцией с насиженного места. Ушли, закрыв дом на замок. Позже, приехав в Тамбов, бабушка узнает, что в её доме поселился, предупредивший об опасности начальник. Ему досталось всё, что они нажили. Подгоняемые в спину ветром и ночным морозом, беглецы к утру пришли на станцию. Потом ехали до Ростова в набитом до отказа вагоне. Из Ростова то пешком, то на телегах добрались до станицы, где хозяйничали белые. За золотые червонцы сняли комнату у пожилой казачки. На ассигнации продукты купить было невозможно, меняли их на золото. Когда оно кончилось, стали голодать, с тоской вспоминая оставленный в Тамбове дом. В феврале случилась беда, заболел и слёг Степан Тимофеевич. Отказали ноги. Он лежал на лавке без движения и стонал от болей в позвоночнике. Чем кормить и лечить мужа Анна не знала. В отчаянии она молилась днём и ночью. Со слезами просила деву Марию и Николая Угодника о чуде.
Чудо пришло в образе грязной, сопливой девчонки - внучки хозяйки, её любимицы. Каждый день утром и вечером хозяйка жарила пирожки. Внучка брала тарелку, шла к бабушке и с рёвом требовала пирожки для постояльцев. Получив два пирожка, относила их Анне. Та со слезами на глазах благодарила девочку. Вечером история повторялась. Этими четырьмя пирожками в день они жили. Днём бабушка ходила в соседнюю станицу за кружкой к фельдшеру. Туда – сюда получалось десять километров по снегу, в резиновых колошах, на босу ногу. Шла и молила бога, чтобы не дал ей заболеть, пока не поставит мужа на ноги. В довершении бед, в столицу пришли красные. Начались проверки документов у приезжих. Чека искало беглых врагов революции. Степан лежал, поэтому на допрос повели Анну. Измученная голодом и невзгодами женщина, шла на допрос и молила Николая Угодника: Вразуми, научи , что сказать, чтобы не расстреляли! Комиссар, уставший от бессонницы и крови, проливать, которую его обязывала революционная необходимость и вера в справедливость своего дела, спросил: Покажи документы, расскажи откуда приехали, чем занимались до революции?
Анна ответила не задумываясь: Деньги идокументы украли в поезде. Приехали из Тамбова, бежали от голода. Мужа парализовало, лежит без движения, ждёт смерти.
- Кто может подтвердить, что это правда? Кто может поручиться за вас?- спросил комиссар.
- Мой брат начальник НКВД в Тамбове. Можете ему написать, он поручится за нас.
Комиссар пристально посмотрел ей в глаза. Оборванная, босая баба, явно, не дворянка, говорит спокойно, не задумываясь. Обычно, так уверенно испуганные люди не врут.
-Связи с Тамбовом нет, появится, проверим. Можешь иди домой.
Домой Анна не шла – летела: Спасибо, Николай Угодник! Вразумил меня глупую!
Бог услышал её ежедневные молитвы. В начале мая Степан Тимофеевич начал выздоравливать. Каждое утро он выходил на улицу, садился на завалинок и грелся на весеннем солнце. Солнце - великий целитель. К концу мая Степан встал, как былинный Илья, и занялся привычным делом – торговлей. Начал с бутылки подсолнечного масла, к осени стал возить бочками. Через год его стали звать масляным королём. Я лежал и вспоминал рассказы своей бабушки. В юности, я завидовал её богатой приключениями, насыщенной событиями жизни. Хватило их и на мою долю. В России от тюрьмы, да от сумы не отрекайся. Нашему поколению бед хватило. Конечно, после ужасов пережитых нашими дедами и отцами, сегодняшние проблемы не трагедии, а мелкие неприятности.
За сотни лет привык народ - правитель новый – наказанье, хоть демократ, хоть патриот. Ухабы те же на дорогах, чиновник взяточник и вор, нельзя пускать дальше порога, а, лучше, даже и во двор. В семнадцатом комиссары, устроив в стране бойню, забрали всё нажитое моими дедом и прадедом. В 19 91 внуки этих комиссаров забрали все мои сбережения и ограбили миллионы советских людей, разделив награбленное между собой и близкими им по духу проходимцами.
Пока мы, открыв рот, слушали о том, что они – единственные в России хранители свободы и демократии, они забрали у нас всё до копейки. Особенно циничными оказались их заверения о неприкосновенности частной собственности. Таковой, очевидно, они считали только свою, народное можно присваивать без угрызения совести. Ограбив нас до нитки, сами стали долларовыми миллионерами и миллиардерами.
От этой мысли я рассмеялся: Всё как в кино « Чапаев»: Белые придут - грабят, красные то же, куда простому русскому человеку деваться?
Россия - огромное казино. Азартные игроки собрались у стола, страсти кипят. Одни ставят на красных - другие на белых, выигрывают и проигрывают. Колесо истории вращается. Холодные и расчётливые, спасая выигрыш, бегут вон, уезжают в тихие страны, азартные остаются. Они могут жить только здесь. Без адреналина от постоянного риска, для них нет счастья в жизни, деньги – прах. Казино для них ад и рай одновременно. Русская рулетка единственный образ жизни для которого они не жалеют ни сил, ни денег, ни жизни.
Может быть, россияне, действительно, избраны Богом? Поэтому он не хочет , чтобы мы богатели - готовит нас для рая, в который богачам путь заказан? Такими нерадостными размышлениями я скрашивал свободное ото сна и процедур время в больнице.
Не особенно мудрые умозаключения, но они помогли мне разобраться в сути происходящего, понять скрытый смысл реформ, выработать своё отношение к ним. Определиться как, зачем и на что жить дальше. Я понял, что возврата к прошлому нет. Советские люди проиграли, их предали глупые, недальновидные, безприципные – вожди. Как туземец за блестящее зеркальце, как Иуда за тридцать серебрянников, так наш лысый перестройщик, за Нобелевскую премию, приглашения на саммиты, грубую лесть продал великую страну и доверившийся ему народ. На развалинах империи самые наглые, жадные, склонные к риску и авантюрам, быстро почуяли вкус наживы, богатства и власти. Снова смерть с косой пошла по России, разрастаются кладбища, рыдают вдовы, нищает, спивается, сбитый с толку, обманутый народ. Тёмные дельцы, лохотронщики и диссиденты, под флагом демократии, при поддержке запада, добрались до власти. Ясно, что теперь, защищать её они будут всеми дозволенными и недозволенными способами, вплоть до гражданской войны. Демократами они были только на словах, пока пробирались к власти. Получив её, будут действовать по большевистски – решительно и безжалостно. Недаром многие из них потомки комиссаров семнадцатого года. Их стихия разруха, им на развалинах комфортно и сытно. Девиз новых рыцарей наживы: Всё дозволено! Хватай, что плохо лежит! Мутная водичка всеобщей растерянности облегчает им обогащение. Поэтому они будут постоянно взбаламучивать её и ловить золотую рыбку, пока народ не поумнеет.
По мере выздоровления, ко мне всё чаще стала приходить бессонница – верная подруга вдохновения. Коротая время в храпящей, стонущей от боли и кошмаров палате, я начал сочинять фантастический роман о нашем смутном времени. Записывать его мне было негде и нечем, поэтому я старался его хранить в памяти, как наши предки былины, как Гомер свою Одиссею. Ничем больше не загружаемая память справилась, дома, я всё вспомнил и записал. Роман получался мрачный, видимо, больничное бытиё угнетало моё сознание. Даже врождённый оптимизм не смог сделать придуманную мною историю веселее. Когда в ноябре 1999 года, я закончил записывать, сочиненное мною в больнице, придуманное мне не понравилось, поэтому, я, спрятав тетрадь в стол и забыл о ней. События 2000г. поразили меня совпадением написанного с происходящим в действительности. Оказалось, что я угадал будущие изменения в стране вернее всех астрологов и политтехнологов.