Абеляр. – Могила Элоизы и Абеляра: если вам станут доказывать, что она не подлинная, воскликните:
«Вы лишаете меня иллюзий!»
Г. Флобер. Лексикон прописных истин.
Свидетельства.
Как это ни покажется странным, но в истории философии имеется немало любовных историй. Некоторые из этих историй вполне достойны упоминания.
Так, немецкий философ Иоганн Готлиб Фихте, будучи ярым патриотом и врагом Наполеона, активно участвовал в освобождении Германии от европейского узурпатора. Его жена, Иоганна, вполне искренне разделяя политические и патриотические пристрастия своего ученого мужа, в середине 1813 года добровольно стала ухаживать за больными и ранеными немцами в переполненном в то бурное время госпитале. Там она заразилась тифом, сразу же после новогодних праздников 1814-го года. Фихте, читавший в это время лекции, в которых излагал созданную им новую дисциплину – наукоучение, после первой же лекции помчался в госпиталь. К счастью, кризис уже миновал, и жизнь его супруги была вне опасности. Фихте в порыве радости крепко обнял и поцеловал свою благоверную…
Этот поцелуй оказался роковым. Фихте заразился от выздоравливающей жены тифом и скончался через четыре дня, 29 января 1814 года, в четыре часа утра… Его возраст едва перевалил за пятьдесят.
… История любви и взаимной верности, достойная философа.
Имеются и другие…
Сегодня уже не многие помнят средневековую историю «великой любви» парижского философа и богослова Пьера (чаще его называют греческим именем Петр) Абеляра и его юной ученицы Элоизы. Однако еще недавно эта история была на слуху у очень многих. Людвиг ван Бетховен назвал самую свою проникновенную элегию - «К Элоизе», и современные интерпретации этой чудесной музыки до сих пор частенько можно услышать по радио и с экранов телевизоров. А великий просветитель Жан-Жак Руссо свой роман о воспитании назвал не как-нибудь иначе, а «Новая Элоиза». Век Просвещения с тех пор навеки связан с именем ученицы парижского учителя и магистра Петра. Что же касается современников Петра Абеляра (а жил и учил он в двенадцатом веке), то для них этот философ был поистине кумиром.
Вот как выстраивается официальная романтическая история жизни Петра Абеляра.
Едва ли мы покривим против истины, если сравним славу Абеляра в двенадцатом веке со славой Майкла Джексона в веке двадцатом. Если бы в то время существовали иллюстрированные модные журналы, то они пестрели бы следующими заголовками на первых страницах:
Абеляр в Париже!
Вундеркинд Абеляр читает лекции!
Студены толпой валят из Парижских учебных заведений в предместье, где учит великолепный Абеляр!
Абеляром восхищены!
Толпы учеников следуют за молодым магистром Абеляром!
Абеляру завидуют!
Абеляр в лучах славы!
Абеляр славен и горд!
Абеляр заносчив и пылок в собственной славе и в собственной любви к единственно возлюбленной навек Элоизе!
Абеляра истязают!
Абеляра подвергают кастрации!
Абеляр продолжает учить и философствовать!
Абеляра травят!
Абеляра заставляют самого спалить лучший свой трактат!
Наконец, на церковном соборе в Сансе - Абеляра присуждают к «вечному молчанию»!
История страдальца, борца за дело любви и науки!
История незаслуженно пострадавшего от руки завистников и самодуров!
История выдающегося молодого человека, отвергнутого старшими современниками, не понявшими высот его мысли!
Однако такое историческое положение отбрасывает вполне явную тень на тех, кто был причастен к «преследованиям» ученого монаха Петра Абеляра. Тем, кто, по заверениям романтиков, потоптал его чистую любовь к Элоизе и его возвышенную любовь к истине. Но мы будем руководствоваться все же цивилизованным принципом презумпции невиновности. А это значит, что обвинение против «гонителей» Абеляра должно быть доказано!
Расследование первое
Начнем мы наше расследование с истории погубленной мракобесами и изуверами любви Элоизы и Абеляра.
Можно ли говорить о распутстве философа? Французский философ восемнадцатого века Дени Дидро устами одного из своих героев писал: «Мои мысли для меня это те же распутницы» и «мой ум может предаваться самому неистовому разгулу». Это пишет не маркиз де Сад, это просветитель и автор первой в мире «Энциклопедии»! Что же, философы довольно откровенно высказывают некоторые свои тайные мысли.
Пьер Абеляр (1079 – 1142) происходит из местечка Пале, расположенного «в преддверии Бретани, … в восьми милях к востоку от города Нанта». Уже свое рождение Абеляр относит к событию необычайному по характеру самого места рождения: «Одаренный от природы моей родины или по свойствам нашего рода восприимчивостью, я отличался способностями к научным занятиям… Поэтому, едва только я узнавал о процветании где-либо искусства диалектики… я переезжал для участия в диспутах, из одной провинции в другую… Я прибыл в Париж… Возымев о самом себе высокое мнение, не соответствовавшее моему возрасту, я, будучи еще юношей, уже стремился стать во главе школы… С самого же начала моей преподавательской деятельности в школе, молва о моем искусстве в области диалектики стала распространяться так широко, что начала понемногу заслонять славу не только моих сотоварищей, но и самого учителя».
Удивительная популярность подвигла юного Абеляра на очень интересный шаг, показывавший, какие методы считал приличными использовать наш молодой гений.
«Возымев еще более лестное мнение о своих способностях, я перенес свою школу в укрепленное (?) местечко Корбейль по соседству с Парижем, чтобы получить возможность именно оттуда чаще нападать (!) на своих противников в диспутах».
Как же это увлекательно, должно было быть – нападать на своих научных противников из укрепленного местечка! Ясно, что Абеляр имел и иную цель – отдалить своих учеников от старых парижских учителей.
А теперь мы приступим к тому, ради чего открыли томик с самоописаниями жизни магистра Петра. Вот как описывает сам Абеляр свою «возвышенную» историю любви в автобиографической повести «История моих бедствий»:
«Считая себя единственным (!) сохранившимся в мире философом, … я стал ослаблять бразды, сдерживающие мои страсти, тогда как прежде я вел самый воздержанный образ жизни. И достигая все больших успехов в изучении философии или богословия, я все более отдалялся от философов и богословов нечистотой моей жизни…»
Итак, посчитав себя единственным и неповторимым мудрецом, наш учитель почему-то вовсе не постарался столь же неповторимо и непоколебимо следовать моральным законам, которые предписывает людям философия. Как раз напротив, вышло так что, осознав себя философом от Бога, Абеляр странным образом оказался в грязи! Вскоре это подтвердилось его дальнейшими делами. Абеляр продолжает свою исповедь:
«А именно, жила в городе Париже некая девица по имени Элоиза, племянница одного каноника по имени Фульбер. Чем больше он ее любил, тем усерднее заботился об ее успехах в усвоении всяких наук… Она была не хуже других и лицом, но обширностью своих научных познаний превосходила всех. И, рассмотрев все, привлекающее обычно к себе влюбленных, я почел за наилучшее (!) вступить в любовную связь именно с ней…»
Таково было зарождение этой «страстной» любви. Выбрав девицу, за которую не было бы стыдно перед учеными сотоварищами, Петр приступил к осаде крепости. Лектору, пользовавшемуся шумной популярностью не составили труда убедить науколюбивого дядюшку в том, что он является лучшей кандидатурой на роль домашнего учителя девицы. Предоставим слово магистру Петру:
«Я начал переговоры с дядюшкой, - не согласится ли он принять меня за какую угодно плату нахлебником (!) в свой дом… Фульбер был очень скуп и сильно стремился доставить племяннице возможность усовершенствования в науках. При наличии этих двух обстоятельств я легко получил его согласие и достиг желаемого…»
Далее дело приняло вполне ожидаемый для похотливого учителя оборот.
«Итак, под предлогом учения мы всецело предавались любви.. И над раскрытыми книгами больше звучали слова о любви, чем об учении; больше было поцелуев, чем мудрых изречений; руки чаще тянулись к грудям, чем к книгам… Охваченные страстью, мы не упустили ни одной из любовных ласк с добавлением и всего того необычного (!), что могла придумать любовь. И чем меньше этих наслаждений мы испытали в прошлом, тем пламенней предавались им… Но чем больше овладевало мной это сладострастие, тем меньше я был в состоянии заниматься философией и уделять внимание школе. Ходить в нее и оставаться там мне было в высшей степени скучно (!) и даже утомительно, так как ночью я бодрствовал из-за любви… Поскольку я начал тогда небрежно и равнодушно относиться к чтению лекций, то я стал излагать все уже не по вдохновению, а по привычке и превратился в простого пересказчика мыслей, высказанных прежде. И если мне случалось еще придумывать новое, то это были любовные стихи (!), а не тайны философии. Многие из этих стихов … нередко разучивались и распевались в разных провинциях…».
Как говорится, учитель наш дочитался и доучился! Такой вот образовался «воспитательный роман».
Не удивительно, что столь очевидные излишества в отношениях молодого и честолюбивого учителя «необычных любовных выдумок» с ученицей не могли не вызвать кривотолков. Однако доверчивый дядя, мечтавший о хорошем образовании для своей воспитанницы, не смог вовремя разглядеть лукавство Абеляра. Магистр Петр с замечательной зоркостью объясняет эту близорукость старика-дяди.
«Столь явные признаки происходящего уже мало кого могли оставить в неведении, и я полагаю, что на этот счет не обманывался никто, кроме… дяди моей возлюбленной… то ли по причине его чрезмерной любви к племяннице, то ли из-за того, что ему была известна моя воздержанность в прошлом. Ведь нам очень трудно заподозрить в постыдных поступках тех людей, которых мы более всего любим».
Можно представить себе удивление и боль старика, обнаружившего, что он стал посмешищем в глазах уже всего города, а если вспомнить, что стишки Абеляра распевались «в разных провинциях», то и всей страны!
Тут следовало бы спросить, а почему наш учитель не пошел привычным путем – путем благословенного церковью брака? Тут блистательный философ перекладывает ответственность на свою подругу. Оказывается, Элоиза сама отговорила своего учителя от заключения с ней брака! И этому нам следует верить, поскольку Абеляр приводит ее женские доводы. Вот они: «сколь много вызовет этот брак проклятий со стороны церкви, какой принесет ей ущерб и сколь много слез исторгнет он у философов. Как непристойно (!) и прискорбно было бы, если бы я (Абеляр) – человек, созданный природой для блага всех людей – посвятил себя только одной женщине и подвергся такому позору! … кто же, намереваясь посвятить себя богословским или философским размышлениям, может выносить плачь детей, заунывные песни успокаивающих их кормилиц и гомон толпы домашних слуг? Кто в состоянии терпеливо смотреть на постоянную нечистоплотность маленьких детей?» (!!!)
Так отговаривает, с позволения сказать, девушка своего возлюбленного от вступления с ней в брак. Слезы философов оказываются в устах Элоизы сильнее священных уз брака. По этому рассказу Абеляра мы можем сделать один-единственный вывод: его подруга была явно не в ладах с разумом, то ли «от природы ее родины или по свойствам ее рода», то ли (что более вероятно) в результате проведенного Абеляром учения. То, что для всех нормальных женщин является счастьем и мечтой, брак с любимым человеком, воспитание детей от него, Элоиза сама отвергает по совершенно смехотворным причинам, значимым скорее для дьявольски честолюбивого и лишенного человеческих чувств юнца, а не для влюбленной девушки.
Далее, нечистоплотности маленьких детей юная ученица предпочла нечто иное, вполне в духе вышеописанного:
«Уже переживши позор, мы стали нечувствительны (!) к нему; притом чем более естественным представлялся нам наш поступок, тем слабее становилось в нас чувство стыда. Итак, с нами случилось то самое, что с застигнутыми врасплох Марсом и Венерой, о чем рассказывает древняя поэтическая басня».
А рассказывает эта античная басня о том, как Венера и ее любовник Марс были застигнуты мужем богини любви Гефестом, который опутал их сетью, позвал других богов во главе с Зевсом, и те изрядно повеселились над попавшими в столь неловкий переплет любовниками. Иначе говоря, магистр Абеляр был публично застигнут со своей ученицей во время любовных игр (с прибавлением, надо полагать «всего того необычного», что могла придумать вырвавшаяся на свободу похоть)!
Итак, совратив девицу и уловив в ней потакание любым умственным и физическим нечистоплотностям своего любовника, Абеляр пришел к откровенному разврату. Недаром, видимо, возникло позже выражение: «джентльменами становятся от недостатка ума»! Элоизу, по словам Абеляра, это только раззадорило!
«Кроме того, Элоиза добавила… что для нее было бы гораздо приятнее (!), а для меня почетнее (!), если бы она осталась моей подругой, а не женой. Ведь тогда я принадлежал бы ей не в силу брачных уз, а исключительно из любви к ней».
Вскоре не преминуло появиться на свет и первое дитятя свободной французской любви. Тут, очевидно, некоторое чувство ответственности все же возобладало над беспрепятственной страстью – ребенок не должен был стать бастардом, и у него должны были быть отец и мать.
«Через несколько дней, проведя ночь в молитвах в одной из церквей, мы рано поутру получили там же брачное благословение в присутствии дяди Элоизы и нескольких наших друзей».
Казалось бы, все разрешилось как нельзя лучше. Дядюшка выдал обесчещенную племянницу замуж за виновника ее позора, церковь освятила союз двух любящих сердец, ребенок получил родителей. Ан нет!
Дело в том, что Абеляр выторговал у свидетелей брака обещание не разглашать его! Великий учитель не должен был оскорблять свою высокоученую особу низким матримониальным союзом…
«Затем мы тотчас же и тайком отправились каждый в свой дом, стараясь всячески скрыть наш брак. Однако же дядя Элоизы и его домашние, желая загладить свой прежний позор, начали говорить всюду о нашем браке и тем нарушили данное мне обещание».
Абеляр, раздраженный этим возмутительным поведением родни своей жены, увез Элоизу в монастырь (под сенью которого, очевидно, желал продолжить свои отношения с ней в форме показной «свободной любви»). Вскоре наступила развязка.
«Услышав об этом, ее дядя, родные и близкие еще более вооружились против меня, думая, что я грубо обманул их и посвятил ее в монахини, желая совершенно от нее отделаться. Придя в сильное негодование, они составили заговор против меня и однажды ночью, когда я спокойно спал в отдаленном покое моего жилища, они с помощью моего слуги, подкупленного ими, отомстили мне самым жестоким и позорным образом, вызвавшим всеобщее изумление: они изуродовали те части моего тела, которыми я свершил то, на что они жаловались».
Итак, родня тайной супруги магистра даже не смогли додуматься, что в монастырь Абеляр привез Элоизу не для пострижения ее в Христовы невесты, а для продолжения своего сексуального эксперимента! Но вряд ли результат и в этом случае был бы иной… Во всяком случае, сам Абеляр признает, что жаловались родственники девицы на то, что они и предотвратили, оскопив учителя.
Таким вот образом магистр Петр лишился орудия своей похоти. Впрочем, он не был бы собой, если бы не отомстил! Удивительно, но Абеляр не был оригинален в способе отмщения.
«Хотя мои палачи тотчас же затем обратились в бегство, двое из них были схвачены и подвергнуты оскоплению и ослеплению».
Таким образом, изуверство противников Абеляра было скрашено еще более жестоким изуверством самого потерпевшего.
Все же признаем, что бедствие, постигшее «единственного сохранившегося в мире философа», было тяжким. Теперь для него и его податливой на пылкие речи о свободе любви супруги путь был один – в монастырь. Там они и оказались, как только Абеляр оправился от телесных и душевных ран. Абеляр постригся в монастыре Сен-Дени, Элоиза – в монастыре Аржантейль. Впоследствии эти почтенные аббатства станут местом паломничества романтически настроенных юношей и мечтательных девиц.
Впрочем, когда Элоизу, по прошествии времени, постигла беда, и община монахинь была выселена из Аржентайля, Абеляр приютил бывшую подругу, предоставив ей молельню и имущество. Но и здесь одним из упреков, современных свидетелей был тот, что Абеляр «поддерживал этих монахинь в нужде меньше, чем мог».
Известность любви учителя и ученицы принесла во многом переписка между заточенной в монастыре Элоизой и ее бывшим возлюбленным . И что характерно, в своих письмах монахиня постоянно упрекает Абеляра в невнимании и в забвении своей любви. Вот цитаты из первого письма Элоизы к Абеляру:
«Самим Богом, коему ты посвятил себя, заклинаю тебя восстановить каким угодно способом твое общение со мной и написать мне что-либо утешительное».
«А ныне, чем более ты уверен во мне, тем больше я вынуждена терпеть твое ко мне невнимание».
«Умоляю тебя: взвесь то, чем ты мне обязан и отнесись внимательнее к моим просьбам».
«Подумай же о том, насколько ты несправедлив, когда того, чья заслуга перед тобой больше, ты вознаграждаешь меньше и даже вообще ничего не даешь (!), хотя от тебя требуется весьма малое и то, что выполнить тебе очень легко».
И уж совсем открыто проявляется лицемерие влюбленного когда-то магистра в следующих горьких словах опозоренной и покинутой женщины:
«Тебя соединяла со мной не столько дружба, сколько вожделение, не столько любовь, сколько пыл страсти. И вот, когда прекратилось то, чего ты желал, одновременно исчезли те чувства, которые ты выказывал, ради этих желаний (!!!)»
Абеляр ответил на страстное и горькое послание письмом, в котором сетовал на свою судьбу, писал со страхом о возможной своей скорой смерти. Элоизе же советовал смириться, забыться и молиться.
Элоиза пишет бывшему любовнику второе послание, также полное упреков и просьб:
«Умоляю тебя, пощади нас, пощади, по крайней мере, свою единственную и отбрось те слова, которыми ты поразил наши души, будто ударами смертоносных мечей…»
Отчаявшаяся монахиня теряет всякий стыд и напоминает Абеляру об их чувственной любви, поскольку поняла еще раньше, что любовь учителя питалась не возвышенными чувствами, а желанием плотских утех:
«Любовные наслаждения, которым мы одинаково предавались, были тогда для меня настолько приятны, что они не могут утратить для меня прелесть, ни хоть сколько-нибудь изгладиться из памяти. Куда бы ни обратила я взор, они повсюду являются моим очам и возбуждают во мне желания. Даже во сне не щадят меня эти мечтания… Даже во время торжественного богослужения (!)… грещные видения этих наслаждений до такой степени овладевают моей несчастной душой, что я более предаюсь этим гнустостям, чем молитве…»
В результате отписка Абеляра о молитве и смирении вызывает у Элоизы поистине богоборческие мысли:
«Ведь когда мы наслаждались радостями страстной любви, или - скажу грубее, но выразительней – пока мы предавались прелюбодеянию, гнев Божий щадил нас. Когда же мы незаконную связь законным союзом, и искупили позорное прелюбодеяние честным браком, тогда гнев Господень простер над нами свою тяжкую длань и поразил наше неоскверненное ложе, хотя ранее долго терпел оскверненное (!!!)»
На этом известная переписка заканчивается. Монахиня остается в совершенно расстроенных чувствах, но верная своим ошибкам молодости, а Абеляр продолжает свой путь учителя и искателя истины. На этом пути он встретит самые тяжкие препятствия, и завершится этот путь самым неожиданным и плачевным для магистра Абеляра образом.
И даже, если принять за истину, что все, кто сталкивался по жизни с Абеляром, были жуткими завистниками, нельзя отрицать и того, что сам магистр был еще более жутким гордецом. А гордыню христианская Церковь рассматривает первой в ряду семи смертных грехов. Это грех самого Сатаны.
Расследование второе
Научило ли магистра Петра Абеляра чему-нибудь путному его сексуальное бедствие?
Скажем прямо – не многому!
«Все мои начинания и старания оказываются безуспешными, и ко мне справедливо можно отнести упрек: «Этот человек научился строить, но не мог окончить». Так оценивает Абеляр свою жизнь в целом.
Что это было за «строительство» мы уже видели по рассказу о начале жизненного пути магистра. В дальнейшем Абеляру удалось переплавить свою похоть тела в не менее сильную похоть ума. Место свободной любви заняло столь же свободное (читай неумеренное) мышление.
Не загромождая наше расследование схоластическими доводами сторон (а спорили в то время и о таких предметах, как количество чертей, способных уместиться на кончике портновской иглы, и о первенстве яйца и курицы и о многом другом, куда более сложном и труднопонимаемом), мы приведем жалобы ученых коллег Абеляра, которые стали причиной его дальнейших бедствий.
Но вначале мы все же введем читателя немного в курс того, что представляла собой схоластическая философия, которая в течение целого тысячелетия определяла облик европейской философии.
Начало средневековья – это время нашествия варваров. Дикие и свирепые германцы – это не современные цивилизованные и порядочные жители Бундесреспублики. Хитрые и непокорные славяне – это очень далекие предки современных чехов, поляков и русских. А еще были страшные азиатские орды гуннов, готов, сарматов… Атилла – предводитель гуннов зовется Бичом Божиим… В этих условиях для философии остается не широкий простор. Широкий простор – для набегов, грабежей, насилия…
Неудивительно, что для обуздания варварства не философия, а религия была более верным и более эффективным средством. Ее моральный стержень, ее миссионерский порыв, ее обращение к авторитету высшего Судии – вот что могло усмирить бешеного дикаря. Но не философские отвлеченные рассуждения. Поэтому средневековая философия оказалась под сенью теологии. Абстрактные рассуждения о мире и о разуме вообще стали поддерживать более конкретные (то есть нужные) рассуждения о Божественном мире и о разуме, согласованном с Божественным порядком.
Другой аспект проблемы перековки варварского сознания – это традиция. Незыблемость устоев, главным образом – моральных, это обязательное условие. А эти устои опираются на столь же крепко сколоченное Богом Здание Мира. Всякая попытка расшатать образ Мира – чревата самыми опасными последствиями – неверие порождает вседозволенность, и далее - беззаконие и моральный хаос. Поэтому всякое нововведение должно быть освоено, введено в образ Мира, не нарушая его устойчивости. Средним Векам Европейской цивилизации это удалось. После них наступило Возрождение, а затем – Просвещение.
Можно смело утверждать, что такое последовательное, кропотливое созидание – было не в правилах магистра Абеляра. Он уже привык рубить с плеча, и, как выяснилось, учиться на своем горьком любовном опыте вовсе не желал. Жалобы на Абеляра сыплются как из рога изобилия.
В одной из книг под названием «Да и Нет» Абеляр собрал выписки из трудов известных и уважаемых христианских авторитетов, которые просто-напросто противоречили друг другу. Были там и такие случаи, когда один и тот же автор высказывался об одном и том же предмете по-разному в различных писаниях. Труд составил довольно объемистый том, и вызвал в церковных кругах бурю возмущения.
Особенно усердствует уважаемый монах и мудрец - Бернар из Клервосса – приверженец традиций и обстоятельности в мыслях. Не доверять Бернару нет никаких причин. Это был поборник строгой морали, даже аскезы, который и сам строго следовал тому, что предписывал другим. Известно, что Бернар Клервосский заливал свои уши воском, выходя в город, чтобы не поддаваться суетности мирской жизни. Его способности убеждать варваров в истине христианства были поистине легендарны. С Абеляром у Бернара отношения сложились самые натянутые. Вот цитаты из его посланий к различным кардиналам и самому папе Римскому.
«О добродетели рассуждают безнравственно, о таинствах церкви не соответствующим вере образом, о тайне Свято Троицы не просто и не здраво».
«Магистр Петр Абеляр, монах, не подчиненный уставу, прелат, не имеющий забот, не соблюдает правил и не сдерживается ими. Человек полностью двуличный и непохожий сам на себя, внутри Ирод, снаружи же апостол Иоанн, он не имеет в себе ничего монашеского, кроме имени и одеяния».
Впрочем, мы узнали отсюда немного нового о характере магистра Абеляра, не правда ли?
«В своих книгах он проявляет себя творцом лжи и создателем превратных догматов и высказывает себя еретиком не столько в заблуждениях, сколько в упорной защите ошибок».
Да, сколь превратно был понят Абеляром миф о любви, мы уже имели возможность наблюдать…
Бернар, напуганный упорством магистра, уподобляет последнего самым злостным еретикам прошлого.
«Познайте автора по его творениям. Узрите, как наш теолог устанавливает ступени и степени в Троице вместе с Арием. Вместе с Пелагием предпочитает свободную волю – благодати. Вместе с Несторием, разделяя Христа, исключает… человеческую сущность из соучастия в Троице».
«Всем повсюду предлагается яд вместо меда, вернее яд в меду».
Далее Бернар приступает к подготовке обвинения против мятежного духом монаха Абеляра.
«Для него самого было бы лучше, если бы, согласно заглавию его собственной книги («Познай самого себя» - одна из работ магистра Пьера) он познал себя самого, не преступал бы меры своей и стремился к умеренности».
«Знайте же, - обращается Бернар к кардиналам и епископам, - что и для вас, коим власть дана Господом, и для Церкви Христовой, а также и для самого этого человека полезно, чтобы тот, чьи уста преисполнены злоречивости, горечи и коварства, был обречен на вечное молчание».
В результате всех этих писем и заявлений Бернара, учение Абеляра дважды было признано еретическим на соборе в Суассоне в 1121-м году и на соборе в Сансе в 1140-м. В Суасоне Абеляра заставили своей рукой бросить в огонь написанную им книгу. Магистр покорился…
Постановление, вынесенное папой Иннокентием II на втором, Сансском соборе, можно считать поистине уникальным.
«Посоветовавшись с братьями нашими кардиналами и епископами и опираясь на авторитет священных Канонов, мы осудили переданные нам, по вашему решению, главы и все превратные догматы этого Петра вместе с их автором.
И мы присудили его как еретика к вечному молчанию».
Заключение.
В воспоминаниях писателя Ильи Эренбурга встречается одно замечательное определение: «человек очень точных знаний и очень не точной совести». Самое замечательное здесь - словечко «очень». Именно из-за него это горькое определение как нельзя лучше подходит для характеристики нашего героя.
Нельзя сомневаться, что масштаб дарований Абеляра был очень велик. Нельзя сомневаться и в том, что знания его были точными настолько, насколько это позволяло его время. Его преподавательский талант был просто невероятен, способность влиять на умы (впрочем, чаще всего на умы молодые и незрелые) – потрясающая…
И при этом – чудовищная неразборчивость в делах любви, чувства, совместной жизни, рождения детей. При этом – маниакальное честолюбие с младых лет и до конца жизни. При этом - кошмарное неуважение к старшим, к учителям, к близким родственникам. При этом – страсть не к истине, а к спору об истине.
Современники оскопили Абеляра. Они совершили и нечто большее – они приговорили его к вечному молчанию. Что значит этот приговор? Очень строгий, но не очень исполнимый…
История простила и снова возвысила Абеляра, как во времена его беспокойной юности. Его имя и имя его возлюбленной остались символом чистой любви, хотя ни о какой чистоте речи не могло идти, это была любовь бунтарская, попирающая мораль и мнение общества. Можно сомневаться, даже в том, была ли это любовь, а не ослепленная обоюдным честолюбием животная страсть?
Очень странная и очень понятная история бедствий магистра Петра подошла к завершению.
Кстати, с женами у философов часто случаются казусы. Печальную участь жен мудреца Периандра и французского марксиста Альтюссера мы уже знаем. Абеляр скрыл свою свадьбу с Элоизой. Сократ покорно сносил побои и ругань Ксантиппы. С философом и поэтом Иоганном фон Гете случилась вообще загадочная история. Как-то раз влюбленная в великого человека девица, жена поэта Арнима, урожденная мамзель Брентано, повздорила с женой Гете Христианой. В результате несостоявшаяся любовница пустила в высший немецкий свет следующую реплику относительно состоявшейся жены: «Толстая колбаса взбесилась и покусала меня». Изречение понравилось, и весь салонный городок Веймар, где проживал Гете с женой, держался за животики.
Гете поступил по-философски и смолчал. Он не вступился за свою осмеянную супругу. И смех публики над ее незадачливым взмахом руки звучит до сих пор.
Может быть, права была все же Элоиза, когда говорила о несовместимости философического поприща с поприщем супружеским?
Как знать…