Посвящается...
Она сидела у окна, и смотрела на проезжающие машины.
«Ничего я теперь не боюсь, и терять мне больше нечего», - подумалось ей опять. И тут же вспомнились слова подруги: «Глупости не говори. Как это нечего?» И тут же вспомнилось неловкое молчание. Поняла. Действительно нечего. Но сказала другое: «Вся жизнь еще впереди». И опять поняла, что сама сказала глупость. Но на то она и подруга, чтобы в любой ситуации утешить. Хоть как-то. Хоть попытаться.
А терять было действительно нечего. Шел дождь. В пасмурном городе шел дождь, и мчащиеся по лабиринтам дорог машины поднимали вокруг себя водяные завесы. И все казалось мутным, холодным и враждебным.
Она сидела у окна, держа в руках последнюю фотографию сына. Смотрела на улицу. И плакала. Небо, наверное, тоже плакало. Но она подумала, что это слишком глупая метафора, и не может такое большое небо плакать о такой маленькой ней. И вообще небо не может плакать. Просто дождь. А на небе никого нет. Потому что если бы хоть кто-то там был, он бы не допустил всего этого.
Она смотрела на мчащиеся сквозь воду машины. И думала, что вот-вот он позвонит в дверь, и она пойдет, откроет, встретит его, и обнимет. И поцелует так, как может поцеловать только мать. Думала, но знала, что не придет, не обнимет, не поцелует… И продолжала смотреть в окно, в тайне от самой себя прислушиваясь к шагам за дверью, мельком поглядывая на скрывающихся под козырьком, заходящих в её подъезд людей.
Её сын разбился всего месяц назад. Ехал на машине, и разбился. Пристегнутый ремнем, в машине, набитой подушками безопасности, разбился насмерть. Разбился так, что сначала хотели хоронить в закрытом гробу, но она не позволила. В итоге многие из тех, кто пришел на кладбище в день похорон, не смогли узнать его. Но для нее это все равно был ее сын. Он просто спал в своей кроватке. Новой. Последней. И ему уже не надо было просыпаться.
В тот вечер она плакала сильнее всего. Потому что только тогда осознала, что это конец. Для них обоих. Что теперь его закопают в землю, как какие-то десять лет назад закопали ее мужа, и она его больше НИКОГДА не увидит. В небеса она давно уже не верила. Там бы этого не допустили.
…
Он шел с другом по улице. В руке мерзла бутылка портвейна. Дождь хлестал по лицу. Ноги совсем промокли. Было гадко и противно. Деньги почти кончились. Очень хотелось тепла.
…
В тот день все ей говорили слова соболезнования. Сидя теперь на стуле у окна, глядя на этот серый, темно-серый пейзаж, она вспоминала тот день, а также все те дни, которые были раньше.
Она все помнила. Помнила, как рожала. Помнила первые слова. Все эти картины, сцены вспыхивали в ее голове, сменяя одна другую. Как он сделал первый шаг. И как она выпорола его, когда он принес домой дохлого кота. Как он первый раз пошел в школу. Как разрешала ему смотреть мультики за пятерку и отбирала по игрушке за двойку. Как он собирал на даче крыжовник, и как они с бабушкой копали картошку.
…
Холод начинал сводить с ума. Надо было либо искать, куда спрятаться, либо разъезжаться по домам. Бутылка портвейна в руке говорила не в пользу последнего варианта.
…
Помнила, как отец учил его плавать. Помнила, как выгнали из школы. И только новый линолеум на первом этаже и новая доска в учительской заставили директора переменить решение. Помнила эти бесконечные педсоветы. Замечания. И как он приходил избитый домой. Избитый, но довольный, потому что всегда был победителем. Всегда падал последним. Всегда давал сдачи. Всегда.
…
А если ехать домой – не вариант, то надо бы срочно найти уютное местечко, чтоб погреться.
- Давай в парадняк какой-нибудь зайдем? - обратился он к своему другу.
- Да куда тут зайдешь? «Понаставляли домофонов, негде плана покурить», - процитировал тот отрывок из одной песни.
- «Посажали всех барыг, негде плана замутить», - подхватил он, и дальше они уже запели хором. Даже несмотря на дождь, было все равно весело.
…
Помнила выпускной. И как он отказывался поступать в институт. Помнила его первую девушку. И то, как они сначала друг друга не полюбили. И то, как стали чуть ли не лучшими подругами. И то, как она потом переживала из-за разрыва. Помнила вторую девушку. И третью. А последняя, Машенька, до сих пор заходит к ней, и они подолгу сидят вдвоем, и плачут. А делать-то теперь больше и нечего.
…
- Да че тебе эти домофоны? Хочешь, в любой зайду, ты только дом выбери.
- Пойдем туда, - друг показал на большое кирпичное здание, - Выглядит тепло.
- Пойдем.
…
Помнила, как он получил права. Как она радовалась. Как подарила ему свою старенькую машину, потому что ей ничего не было для него жалко. И как потом он купил ей новую. И себе купил новую. Очень красивую. Как он катал ее, и как от страха вжимало в сиденья. Как она говорила ему «Сынок, только не гони», «Сынок, будь аккуратен», и как он отвечал ей «Мама, ты только не волнуйся, ничего со мной не случится».
Она смотрела в окно, за которым машины неслись как будто бы друг навстречу другу. А ведь и сейчас где-то там погибали, разбивались, врезались люди. Только ее теперь это не волновало.
…
- И че, будем стоять, ждать, пока кто-нибудь выйдет? – спросил друг, когда они подошли к подъезду.
- Ты гонишь что ли? Смотри…
…
Она все еще слушала шаги за дверью. Теперь каждый день она вот так вот сидела, и ждала. Хотя ждать уже было нечего. «Ничего я теперь не боюсь, и терять мне больше нечего». И она действительно не боялась. Ни бедности. Ни болезни. Ни смерти. Все было не важно. Главное – дождаться. Она смотрела за окно. Смотрела на фотографию. И плакала. И плакала.
И тут как резким уколом в сердце, как ударом поддых, как хлопком по ушам и вилкой по железу, в прихожей раздался звонок домофона. Она никого не ждала. На самом деле ведь не ждала. Маша уехала к своей матери в другой город. А единственная ее подруга сам сейчас лежала в больнице. Никто не мог сюда придти. Поэтому она тут же вскочила, и побежала к трубке, пока еще не перестали звонить. Она ведь НИКОГО не ждала и НИ НА ЧТО не надеялась. Но она уже больше не думала. Она просто знала.
- Кто там?
…
- Это я, открой…
…
- Саша… Саша, сынок, это ты? – она узнала его голос.
…
Он улыбнулся другу.
- Да, мам, я, я. Открывай, тут холодно.
…
Она ревела и жала на кнопку открывания.
…
- Видишь, как все легко. Поехали. На последнем постоим.
- Ну ты даешь… А если эта женщина ждать будет?
- Да что она, сына родного по голосу не узнает. Поймет, что это не он. Повзонит ему, в конце концов. Не парься.
- Да уж, - открылись двери лифта, - Ладно, поехали…
…
А она ждала. Ждала. Ждала…