Без вызова не входить

 
 
 Сижу в клинике Федорова перед дверью в приемный покой, на которой объявление «Без вызова не входить». Я прибыла на операцию в назначенное время, и, как человек законопослушный, не сомневаюсь, что обо мне знают и вызовут. Сижу 20 минут, 30. Медицинские работники шастают взад и вперед. Их не волнует, что я сижу, а уж клиентов, которые входят в приемный покой один за другим, – тем более. Они проходят безо всякого вызова и исчезают. Я робко заглянула внутрь и спросила, можно ли войти.
 - Вызовут, – последовал ответ.
 Наконец после очередной дряхлой старушки, которую провели, поддерживая под локоток, я осмелела и, войдя, встала за этой старушкой. Тогда мне предложили присесть. Огляделась, от скуки. Обратила внимание на особу, которая сидела в полном макияже с голубыми тенями и пышно подкрашенными ресницами. Я узнала ее – Алла Баянова. «Странно, – подумала, – ведь ей предстоит операция глаза, а она так накрасила эти самые очи… Губы, щеки».
       Всех просочившихся ранее, оформили. Я осталась последней. И тут выясняется, что больше свободных мест нет, и я улавливаю, что речь заходит о каком-то «диванчике» в коридоре. Вот цена моей деликатности или просто беспросветной глупости. Что скажет Боря, когда я вернусь домой не солоно хлебавши? Ему без меня и так трудно, а тут еще лишний день будет потерян. Нервничаю. Приходит медицинская сестра (как потом выяснилась – Ирка, неделикатная и наглая личность, но блестяще делающая уколы в веко оперированного глаза - все старались попасть к ней).
 Меня уводят, и... Я оказалась в самой лучшей палате для привилегированных особ, хранящейся на всякий случай, палате на двоих, где меня поместили в одиночестве. Остальные – все на шесть человек.
 Вот и случайная награда за мою, как я посчитала, глупость.
 На следующий день после операции, приподняв марлевую занавеску на глазу, я с необыкновенным чувством счастья рассматривала шурупы на ручке двери… Это первое, что увидела после тумана, который был еще вчера.
 Последний день. Жду документы. Вещи уже собрала. Вижу, возле моей палаты в кресло опустилась элегантная невысокая дама в блестящих брючках. И – меховых рукавицах. Известная балерина. Мне показалось, что ей одиноко, особенно в момент, когда ее еще не определили в палату, а сопровождавшая ее молодая женщина уже ушла.
 - Ольга, – обратилась я к ней, – простите, я не знаю вашего отчества. Она подняла на меня глаза. – Сейчас вам готовят постель, как раз на моем месте, которое я покидаю. Место счастливое – у меня прошло все хорошо. Надеюсь, и вам повезет.
Я помогла Ольге Лепешинской устроиться на моей, теперь уже бывшей, кровати, разместила ее вещи. Она достала уютные меховые шлепанцы и, склонившись к полу, надела их.
 - После операции вам нельзя будет вот так наклоняться, – сказала я, прошедшая этот этап и даже слегка пострадавшая, так как слишком рано начала вертеться, отчего под бедным моим глазом образовалась гематома.
 - А мне еще лучше, я буду делать вот так, – и, опрокинувшись на спину, Ольга подняла свою красивую балетную ножку к потолку. Я не осталась в долгу и сидя на стуле, тоже вытянула в струнку ногу, держа за пятку, ну, конечно, не к самому потолку. Нам было весело.
       – Знаете, я сразу обратила внимание на вашу хорошую осанку и на то, как вы красиво ставите ногу, когда сидите. Вы занимались балетом?
 - Нет, но я занималась художественной гимнастикой. Правда, тренировал нас у станка и придумывал постановки хореограф Большого театра Владимир Ворковицкий.
Узнав, что меня зовут Галина Сергеевна, – восхитилась, и добавила, что теперь никогда меня не забудет, тем более, что так зовут ее незабвенную Уланову.
«Я думаю, что этот век в искусстве будет считаться веком Улановой и Рихтера».
 Тут вошел хирург, и мы расстались.
11-16 ноября 1998