Эдик выздоровел, повеселел и начал готовится к летней сессии. Целые дни он проводил за занятиями, читая учебники и что-то выписывая для себя, отвечая на тестовые занятия. Витька Мухин волей-неволей становился участником этих занятий, но к учебе оставался равнодушным.
- Зачем тебе, Эдька, эта учеба? На кой черт она тебе далась? У твоего бати денег куры не клюют, а ты учиться надумал. Живи, бери от жизни все. Если бы мне такого батяню, я бы век не работал. Жил бы в свое удовольствие.
- Но деньги нужно зарабатывать. А потом у них есть свойство быстро заканчиваться, - отвечал резко Эдик.
-Да брось ты эту философию. Кончатся… Деньги сами делают деньги, это известно всем. Нужно только их заиметь, - мечтательно говорил Витька лежа на кровати. - А ты тут киснешь со своими книжками и зачетами.
Эдик обычно молчал, стараясь не поддерживать этот разговор. Витька Мухин, его приятель по несчастью, не отличался особым интеллектом, поэтому спорить с ним было бесполезно. А если когда-то от скуки и возникал подобный спор, то Витька напоминал Эдику чеховского злоумышленника, который отворачивал гайки от рельсов для грузила. Тот считал, что раз их много, то если выкрутить одну или две, ничего не случиться. Примерно таким был и Мухин.
По мере взросления, Эдика все больше и больше стал тяготить Мухин, и он стал подумывать, как бы от него отделаться. Он даже заикнулся об этом отцу, при их очередной встрече. На что тот ответил:
- Сменим, если надоел. Только подумай, один останешься или кого-нибудь ещё подселить?
Эдик так и не определился, да и болезнь не прошла бесследно. Общее состояние хоть и можно было назвать хорошим, но какая-то внутренняя тяжесть его беспокоила. Он как-то пожаловался на свое состояние майору Головне, тот лаконично ответил – депрессия!
Эдик хорошо знал этот термин и понимал о чем идет речь. Но когда у него стала снова и снова появляться слабость, а по ночам холодный липкий пот, он понял что здесь что-то не то, и решил рассказать об этом отцу.
И тут случилось одно событие, от которого Эдику стало совсем плохо, и он почти получил разгадку своего недомогания.
Из дома пришло письмо. Писала его подружка. Обычное письмо: о том, о сем, об общих знакомых, кто чем занимается, с кем что произошло, кто о чем думает, и о том, что очень ждет его, Эдика, домой. А в конце письма она как-то странно упомянула, что её вызывают в поликлинику, где обследуют на СПИД. «Я очень удивилась, но наверное пойду», - писала подружка Эдика. «Не хочу, чтобы повестки пришли на работу, позора не оберешься. У меня же никого не было, кроме тебя. Понимаешь, о чем я?» - писала она. И продолжала: «В конце концов, схожу, проверюсь на всякий пожарный. Мало ли что? Целую, твоя…». И письмо заканчивалось.
«Что-то здесь не так», - подумалось тогда Эдику. «Что значит - пригласили её на обследование? Значит, есть подозрение? А если есть подозрение, то откуда взялось? Ни с кем не спала, кроме меня! Это не факт. Мало ли таких, кто не хотел спать, но принудили. Жизнь есть жизнь».
И хотя Эдик отгонял от себя эти мысли, тем не менее, они все настойчивее стали преследовать его. В его памяти всплыл случай из далекого детства. Они с отцом поехали на рыбалку. Погода была скверная: ветер с севера гнал чёрные дождевые тучи и они низко ползли вдоль берега озера, где они остановились. Отец решил не рисковать и оставил сына в теплой машине.
- Сиди, слушай музыку. Надоест, сходишь погулять, но от машины далеко не отходи, а я сплаваю на лодке вон за тот остров, - он показал Эдику на небольшой заросший камышом островок, в метрах пятидесяти от берега. Там половлю и быстро вернусь.
Эдик согласился:
- Если что - буду гудеть, ты тогда возвращайся – сказал он отцу.
- Ладно.
Отец уплыл на резиновой лодке, а Эдик, оставшись один, включил на полную мощность магнитофон и стал слушать любимую группу, благо никто не мешал. Однако через час музыка надоела, и Эдик вышёл из машины.
Ветер немного успокоился. Но было по-весеннему прохладно и неуютно. И тут внимание Эдика привлекла стая бродячих собак. Среди них выделялся вожак, крупный, похожий на овчарку, с красноватым отблеском шерсти кобель. Он весело скакал вокруг стаи, хватая по очередности каждого из псов за холку, тут же опускал и снова мчался, и снова хватал. Издали это было похоже на какой-то своеобразный собачий ритуал. Потом вся стая остановилась и псы, сев друг за другом на почтительном расстоянии замерли, словно статуэтки. И тут Эдик увидел, что огромный рыжий пес взгромоздился на небольшую светло-серебристую собачку. Та взвизгнула, но ничего не могла сделать против огромного пса, зажавшего её своими сильными лапищами. Собачья свадьба, почему-то подумалось тогда Эдику. Он много раз слышал от взрослых об собачьей оргии, но сам увидел впервые.
Сделав свое дело, вожак собачьей стаи отбежал в сторону, и гавкнув, давая знак остальным. Свора незамедлительно накинулась на бедную собачонку, пока та в изнеможении не упала на землю, подняв к верху лапы. Но кабели не отходили от нее, обступая со всех сторон упавшую сучку на спину.
Эдику стало стыдно за увиденное, а ещё больше, за то, что он ничем не может помочь этой несчастной собачке. И тут Эдик вспомнил, что в бардачке у отца всегда лежал заряженный пистолет. «Так, на всякий случай», - объяснял в свое время отец.
Эдик выхватил пистолет из кобуры, снял предохранитель, дважды выстрелил в воздух. Сухие щелчки насторожили стаю. Им уже приходилось иметь дело с отстрелом. Вожак снова подал знак и вся стая, мгновенно сбившись в кучу, стала озираться, ища, откуда ждать беды. Эдик схватил камень и, швырнув в сторону собак, ещё раз выстрелил и закричал:
- Пошли вон!
Собаки молча, оценив ситуацию, уставились на вожака. Тот бросился бежать, увлекая за собой всю стаю. Одиноко осталась лежать лишь несчастная собачонка, зализывая свои раны.
На звуки выстрелов, приплыл отец.
- Что случилось?
- Собаки хотели накинуться на меня, - сказал Эдик, пришлось твоим пистолетом воспользоваться.
- Ты смотри, умеешь, - удивился отец и спрятал пистолет в карман. – Но оружие вещь опасная, лучше его без нужды не трогать. Понял?
- Понял.
- Ну тогда поехали обратно. Нет сегодня клева, да и ветер не утихает, быть грозе.
Тот случай совсем позабылся, почти стерся из памяти Эдика, и вспомнился лишь сегодня, словно сновидение.
- Фу ты ну ты, надо же такое вспомнилось! - удивился сам себе Эдик. - С чего бы это?
На следующий день Эдик напросился на прием к майору Головне.
- Чего у тебя случилось Курбатов? - удивился его приходу Головне.
- Да пока ничего, слава Богу.
- Ну и?
- Тут, понимаешь, гражданин начальник… - начал было издалека Эдик.
- Говори прямо, не тяни резину, у меня времени в обрез, - поморщился майор.
- В общем так, хочу обследоваться на СПИД, - выпалил Эдик.
- Ого, а что так приспичило? - ещё больше удивился майор.
- Да есть причины…
- Говори, если есть…
- Не хотелось бы сейчас, а то вдруг все не так как я думаю.
Эдик опустил голову и как-то кисло улыбнулся.
- Хорошо, не хочешь говорить - не говори. Выпишу направление и через пару дней отвезем тебя в райбольницу, там наладили методику обследования на ВИЧ-инфекцию.
- Нет, я бы хотел, чтобы на СПИД, - стал поправлять майора Эдик.
- Да это одно и тоже, - перебил его майор. - В общем так. Медсестра заберет у тебя кровь из вены, как только мы договоримся с райбольницей, и там же проведут исследование и тебя посмотрят. Не возражаешь?
- Да, нет.
- Вот и хорошо. А отцу о твоей просьбе сообщать? - уточнил майор.
- Нет, не надо. Он и так из-за меня весь уже поседел.
- Хорошо, раз не хочешь, значит сохраним конфиденциальность, - подытожил майор.
Ответ из лаборатории пришёл через три дня. Майор Головня не знал, что делать. В бланке красным цветом было написано: реакция на ВИЧ-инфекцию положительный и стояли в скобках три креста.
- Ничего себе! Вот тебе, бабушка, и Юрьев День! - подумал машинально майор. - Влип Эдик, теперь по-серьезному…
Первым делом майор доложил начальнику колонии Шумилину. Тот стал набирать номер мобильного телефона отца Эдика Курбатова.
В телефоне после мелодии послышался голос Курбатова-старшего.
- Слушаю Вас, Иван Харитонович.
- Приезжайте срочно, Тит Валентинович, и профессора своего захватите, нужно посоветоваться. У Эдика проблема возникла.
После небольшой паузы Тит Валентинович хрипло ответил:
- Выезжаем немедленно, ждите. Часа через три будем.
- Договорились, - и подполковник отключил телефон.
Приезд Саввы Николаевича был полной неожиданностью для Эдика.
- Вы? - он удивленно вскинул брови вверх.
- Я…
Наступила пауза.
- Видишь ли, Эдуард, есть необходимость побеседовать с тобой.
- Хорошо, я готов.
Майор Головня вышёл из кабинета, уже не дожидаясь просьбы профессора.
- Беседуйте, - сказал он, закрывая за собой дверь.
- Собственно, я приехал по просьбе твоего отца.
- А что случилось?
- Пока ничего, но возникла проблема.
- А…, я понял, - Эдик медленно сел на стул, стоящий рядом со столом майора, - это из-за моих анализов?
- Верно, - профессор внимательно посмотрел в глаза Эдику. - Видишь ли, твои анализы меня сильно озадачили…
Профессор хотел мягко перейти к сути проблемы.
- Да, что тут философствовать. У меня нашли СПИД?
Теперь уже Эдик пристально впился глазами в лицо Саввы Николаевича.
- Только говорите прямо. Да или нет?
- Послушай, Эдуард. Впервые Савва Николаевич перешел на ты. У меня внук почти твоего возраста, мне с ним так же нелегко, как с тобой. Новое поколение, новые проблемы. Ты понимаешь меня?
- Да, Савва Николаевич.
За много месяцев их знакомства Эдик впервые назвал профессора по имени и отчеству.
- Ну так вот. Положительный анализ на СПИД ещё не диагноз, хотя плохой предвестник. Нельзя спешить с выводами, но и равнодушными к этому оставаться не стоит. Будем ещё раз обследоваться, уточнять. В общем, настройся на довольно длительный процесс.
- Савва Николаевич, надежда на излечение от этой болезни есть? Только честно.
- Конечно, есть. Но…
- Что - но?
Эдик снова впился глазами в лицо профессора, стараясь прочитать его мысли, которые он не скажет вслух.
- Но эти шансы разновелики, это правда. Все зависит от стадии болезни.
- Спасибо.
- Пока не за что. Давай договоримся, я сегодня возьму твои анализы крови, отвезу их в Санкт-Петербургскую медицинскую академию. Их там тщательно изучат и дадут ответ. Займет это пару-тройку дней. А пока нет оснований делать какие-то прогнозы о твоем лечении. Мы к этому вернемся чуть позже. Договорились?
- Да.
Савва Николаевич с тяжелым сердцем покидал колонию. Эдик стоял перед его глазами. Вот они, медики, почти бессильные что-то сделать против новой чумы, нового времени. Ему иногда казалось, что, возможно, не стоило так уж сильно бороться с инфекциями, ликвидировав полностью настоящие чуму, холеру. Ведь им на смену пришли куда более жестокие болезни. СПИД победоносно шествует по всему миру, птичий грипп в Китае, что ещё ждет человечество неизвестно. Одна закономерность совершенно четко обозначилась в уме Саввы Николаевича: вакума природа не терпит. Так стоит ли так усердно побеждать одни болезни, чтоб на смену им пришли другие?
Четкого ответа, у него не было. На лекциях Савва Николаевич делился своими сомнениями со студентами и это иногда приводило к серьезным спорам, даже с другими преподавателями. Дело дошло до ректората. Ректор, известный ученый и очень тактичный человек, вызвал Савву Николаевича к себе и прямо сказал:
- Я как ученый понимаю Вашу позицию, Савва Николаевич. Но нельзя же студентов будоражить идеями, что бороться с инфекциями не следует.
- Нет, вы не так поняли, Виктор Рудольфович?
- Хорошо, тогда объясните мне, что Вы имеете в виду?
- Что я имею в виду?
Савва Николаевич задумался и потом ответил.
- Вот возьмем туберкулез. Инфекция стара как мир, шагает, что называется, в ногу с человечеством. Нам известен возбудитель, его свойства, созданы десятки препаратов против палочки Коха. Но реальных результатов борьбы с этой инфекцией пока мало или их вовсе нет. Ежегодно в мире туберкулезом заболевают девять-десять миллионов человек, три-четыре миллиона умирают, может и больше. И уж никак не меньше, чем тогда, когда не был известен возбудитель болезни, да и лекарств не существовало. И ведь человечество не погибло от туберкулеза, как, впрочем, от чумы или холеры.
- Но как же! А холерные бунты в Москве? Чума в Европе половину городов выкосила в средние века. Да, в конце концов, вспомните Пушкина, его «Пир во время чумы»...
- Вот-вот, именно так, Виктор Рудольфович. «Пир во время чумы». Чума или холера, как впрочем и туберкулез, всегда сопровождаются нестабильностью в обществе: холод, голод, разруху. Так было в средние века, так собственно продолжается и сейчас, и инфекции здесь ни при чем. Они лишь как санитары, которые уносят с поля боя ещё могущих выжить, оставляя остальных на верную погибель. Ничего не поделаешь, диалектика в действии...
- Савва Николаевич, послушаешь Вас, так и медицина не нужна? Пусть все течет как есть? Выживет сильнейший, больные и хилые умрут сами или им поможет, скажем, холера? И Вы это преподносите студентам?
- А что здесь такого? – вопросом на вопрос ответил Савва Николаевич.
- То есть, как это что? Вы призываете не бороться с инфекциями, обрекая человечество на выживание. И спрашиваете, что такого в Ваших суждениях! Ну знаете, Савва Николаевич, я очень уважаю Вас за Ваш талант врача и ученого, но… Студенты очень горючий материал, нельзя же все время подкидывать в топку дрова - может возникнуть пожар. Ведь Вам это хорошо известно. Зачем Вы это делаете?
- Успокойтесь Виктор Рудольфович. Никаких крамольных мыслей, подрывающих устои общества, я студентам не внушаю. Я просто делюсь своими сомнениями и считаю, что это правильно. Я вспоминаю свои школьные годы, когда генетика была под запретом. И что же, мне надо было «стучать» на преподавателя биологии, который среди прочего говорил о теории Моргана, а не только о мичуринских чудо-садах? Человеческую мысль нельзя остановить запретами. Пусть ребята сами для себя определяются, что дальше делать с инфекциями, с тем же туберкулезом. Бороться с палочкой Коха или с бедностью, порождающей массовую вспышку этого заболевания. Вот Китай: накормили людей досыта, дали им работу, построили жилье, одним словом ликвидировали массовую бедность – и туберкулез тут же отступил. Но какое-то количество инфекции, в том числе и туберкулеза, должно оставаться как биологический вид, иначе генетическая память об этой инфекции сотрется в человечестве, и оно получит другую, может быть в десятки раз более страшную инфекцию, чем туберкулез, наш старый друг. Вот, собственно, в чем моя идея. И ничего крамольного в ней нет. И Мальтус тут ни при чем…
Савва Николаевич только сейчас вспомнил этот свой спор с ректором и лишний раз находил подтверждение своим мыслям. Вот он, конкретный случай - молодой парень. Если у него подтвердится диагноз, то он рано или поздно умрет от СПИДа, а вот с туберкулезом, холерой и даже чумой они сейчас бесспорно справились бы. «Да-а. Невеселые мысли, однако», - подумал Савва Николаевич.
К сожалению, последующие события подтвердили плохие предчувствия Саввы Николаевича. Анализ крови у Курбатова-младшего подтвердил: у Эдуарда - СПИД. Тит Валентинович, когда узнал о повторном положительном анализе, весь побледнел, но больше ничем не выдал своего волнения. Он долго молчал, глядя в окно своего богато обставленного кабинета, словно в этот миг он был один во всей вселенной.
- Профессор, а ошибки быть не может? – наконец выдавил он из себя, обращаясь к сидящему напротив Савве Николаевичу.
- Нет. Исследования провели в трех независимых друг от друга лабораториях Петербурга.
- Ну вот, приплыли…
Тит Валентинович подошёл к Савве Николаевичу и сел напротив.
- Какие предложения по спасению сына? – жестко, но все же надеждой в голосе спросил он профессора.
- Я посоветовался в институте Пастера, потом с рядом ученых, работающих в этом направлении. Не все так безнадежно. Сейчас появились неплохие лекарства, которые лечат эту болезнь. В общем, я заказал препараты, завтра их нужно будет забирать и мы начнем лечение Эдика.
- Начнем лечение…
Тит Валентинович повторил сказанную профессором фразу, словно в ней искал спасения ото всех бед, обрушившихся на его сына.
- Говорят в Армении, изобрели какой-то «Армениум». Может, тоже заказать? Так, на всякий случай. Хотя я сам им не верю, обманывают часто, ненадежный народец...
Тит Валентинович вопросительно посмотрел на Савву Николаевича.
- В Армении неплохие ученые, особенно в области биохимии. Так что вполне могут создавать любые препараты. Что касается «Армениума», то тут проблема. Дело в том, что сами армяне не разглашают состав лекарства и не дают его на проверку в российские клиники, где лечат СПИД. Мол, это тайное и очень эффективное лекарство, поэтому мы не разглашаем его состав и лечим больных у себя, в Армении. В России «Армениум» если и продаю, то только поддельный. Настоящий препарат есть только в самой Армении.
- Да-а-а. Не очень радостная информация, - подытожил разговор Тит Валентинович. – Как только привезут лекарства, сообщите мне…
- Хорошо.
- Да, вот что…
Савва Николаевич хотел подстраховаться.
- Я хотел бы пригласить на консультацию к Эдику врача-специалиста по этой болезни. Один ум хорошо, а два лучше. Да и потом, есть специфика лечения при каждом заболевании.
Тит Валентинович без особого восторга отнесся к такому предложению, но тем не менее ответил:
- Ну если Вы так считаете, то я доверяю Вам. Но, сами понимаете, человек этот должен быть надежным во всех отношениях…
- Понимаю, - кивнул Савва Николаевич, - я подыщу такого доктора.
Савва Николаевич уже встал, чтобы уходить, но Тит Валентинович задержал его:
- Не обижайтесь, профессор, на мою резкость и прямоту при сегодняшнем разговоре. Сами понимаете, Эдик у меня единственный… Разговор у меня к Вам есть. Если уж Вы не берете у меня денег за свою работу, то давайте договоримся, что я буду помогать Вашей больнице. Составьте список оборудования, лекарств, которые Вам нужны, я постараюсь их оплатить. И не говорите, что у Вас все есть, - поморщился Тит Валентинович. – Я кровно обижусь.
- Я подумаю и приготовлю заявку для своей больницы.
- Ну вот и хорошо, - как-то облегченно произнес Тит Валентинович, - а то мне даже неудобно. Сами понимаете…
- Да что Вы, все в порядке. У меня ведь профессия такая – лечить людей.
Тит Валентинович ничего не ответил. На этом они расстались.
***
Заключенного Эдика Курбатова нашли мертвым в собственной камере рано утром. Он не отозвался на побудку и не взял утренний завтрак. Охранник, привыкший к тому, что его подопечный не всегда бывает дисциплинированным, не стал было беспокоиться и оставил еду у себя на посту. Однако через какое-то время он насторожился. Уж очень тихо было в камере – ни музыки, ни звука шагов. Обычно Эдик вставал рано, пил кофе и начинал чем-то заниматься, читал, писал, ведь скоро должна начаться сессия. Что-то тут не так. Сосед Витька Мухин, с которым у Эдика в последнее время разладились отношения, был временно переселен в другую камеру и Эдик вот уже больше недели жил один.
Встревоженный охранник открыл первую дверь, ведущую в кухонку, и постучался в дверь комнаты-камеры, где обитал Эдик. Никакого ответа. Рванув дверь, охранник увидел лежащего ничком на столе Эдика. Дотронувшись до него, охранник понял, что тот мертв. Рядом на столе лежал двадцатиграммовый шприц и какая-то бумажка. Это была записка, написанная рукой Эдика.
«Отец, прости и прощай. Мама не плачь. Я не оправдал ваших надежд. Извините, если сможете, но жить так больше не могу. Я ухожу добровольно, никого не вините. Это мой выбор. Ваш сын Эдик».
Прочитав записку, охранник выскочил в коридор и нажал кнопку экстренного вызова старшего по смене. Капитан, выслушав сбивчивый доклад подчиненного, доложил по команде наверх. Вскоре собралось все руководство колонии.
- Товарищ подполковник, что будем делать? – спросил майор Головня начальника колонии.
Тот медлил с ответом. По инструкции он должен был бы сразу поставить в известность свое непосредственное начальство в области и местную прокуратуру. Но тут особый случай. Дело может принять совсем ненужный оборот, если кто-то будет в нем заинтересован.
- Да… Ситуация! Звоните отцу заключенного, - распорядился он наконец.
- Кто это должен сделать? – уточнил его заместитель, подполковник Кружков.
- Майор Головня. Он врач, ему и карты в руки. Пусть объяснит, как положено в таких случаях.
Майор весь напрягся, но не возразил начальнику. Он достал мобильный телефон и набрал номер Курбатова-старшего. На звонок долго никто не отвечал.
«Может, не подойдет?» - мысленно успокаивал себя майор, - «Пусть шеф с ним объясняется. Они между собой Вась-Вась, а я отдувайся…»
Но тут трубку взяли.
- Слушаю, - прохрипел голос в трубке.
- Это майор Головня. тут… - майор запнулся, - Тит Валентинович, Ваш сын умер…
Трубка долго молчала. Через минуту все тот же хриплый голос спросил:
- Когда?
- Сегодня ночью.
- Я скоро буду, ждите.
- Что теперь? – уточнил подполковник Кружков?
- Ничего, все свободны. Приедет отец, будем решать вопросы дальше. Четко и по военному коротко отрезал начальник. Все свободны!
Оставив все того же сержанта охранять покойного, остальные разошлись.
Через полтора часа чёрный шестисотый Мерседес влетел в ворота колонии. Тит Валентинович ни слова не говоря и не поздоровавшись с начальником прохрипел:
- Где он?
Его повели в камеру. Увидев мертвого сына и шприц, Тит Валентинович спросил:
- Что он себе ввел?
- Воздух скорее всего, - ответил майор Головня.
- Воздух?
- Да. Эмболия сердечной мышцы и мгновенная смерть, - пояснил майор.
- А где он взял шприц?
- Шприц наш, из санчасти. Эдик ходил на процедуры и, наверное, ухитрился взять со стола процедурной медсестры. Не доглядели…
- Мы проведем служебное расследование и строго накажем виновных, - подхватил подполковник Шумилин.
Курбатова даже передернуло.
- Какое расследование?! Накажете… Сына-то нет!
- Я понимаю Ваше горе, но…
- Молчи! Молчи, мент! – заорал вдруг Тит Валентинович. – Оставьте меня одного с ним, - он кивнул на труп сына.
- По закону не имеем права… - начал было возражать начальник колонии.
- По закону он должен жить! – снова взревел багровея Тит Валентинович. – Я что, мало денег в твою дыру перечислил, чтобы мне отказывали с мертвым сыном наедине побыть?
Начальник колонии не произнес больше ни слова, вышёл из камеры, сел на стул в «предбаннике» и стал ждать Курбатова-старшего. В его голове одна за другой бродили разные мысли, но ничего путного из этого не выходило. Подполковник был в каком-то отрешенном полуобморочном состоянии. А вдруг Курбатов обвинит его в смерти сына? При его связях это считай смертный приговор. «Черт знает эту молодежь, чего от них ждать. Впечатлительные очень. Чуть что – кто в петлю, кто вот так… Э-э-эх! И надо же, всего полгода осталось до пенсии, а тут… Сейчас такое может закрутиться, что и сам под суд угодишь. Нет, что-то надо делать. Но что? Может доктора, профессора этого, как его там, Савву Николаевича, попросить объяснить отцу что да как. Человек он грамотный, кажется очень порядочный. Где-то его телефон был. Надо немедленно позвонить ему, это первое. Второе – начальству доложить. Но тут спешка не нужна. Подготовим бумаги, справки, показания свидетелей. Главное объяснить, где зек взял шприц. Хотя это можно скрыть. Да и вообще, смерть может быть и от другой причины. Сердце не выдержало и все. Да мало ли что ещё. Надо только чтобы майор Головня ушами не хлопал, а переговорил с патологом, который вскрывать будет. За деньги тот напишет все как надо. Так что все можно решить. Вот только что с отцом делать? Не дай Бог пойдет на принцип, тогда беды не миновать. Ах, ты, грехи наши тяжкие!»
Такие вот мысли бродили в голове подполковника Шумилина, словно разрозненное стадо овец. Постепенно они стали выстраиваться в некую последовательность и уже помимо воли подполковник стал бессознательно приобретать посылы к действию. Так всегда бывает при крайнем перенапряжении, когда разум, кажется, отказывается понимать и осмысливать происходящее, и человек почти полностью парализован и деморализован. Природа мудро сотворила свой венец, заложив в нем неподдающийся разуму механизм спасения, когда человек, сам того не осознавая, совершает невероятные, иногда героические, поступки, помогая и себе, и другим.
Вот и сейчас подполковником Шумилиным руководил не осмысленный разум, а его второе «Я», которое пыталось разрешить ситуацию.
Через десять-пятнадцать минут Тит Валентинович вышёл из камеры. Лицо его было бледным и непроницаемым. Увидев остолбеневшего начальника колонии он подошёл к нему.
- Вскрытие прошу не делать, незачем. Тело заберем завтра к обеду, подготовьте необходимые документы.
И вышёл не попрощавшись.
Вот так и закончилась история жизни Эдика, студента-зека.