Студенческая любовь – сложная субстанция. Студенты быстро влюбляются и ещё быстрее охладевают к своему предмету воздыхания. Причин тому много, но главная – большой выбор кандидатур для обожания. Все молоды, красивы, ещё в меру испорчены; все страстно желают влюбиться и быть любимыми, но настоящего жизненного опыта ни у кого нет. И если тот, кому ты ещё вчера поклялся в вечной любви, оказывался на деле не тем, о ком ты мечтал, студенческая пара распадается и каждый продолжает хаотичное движение в поисках своего идеала любви.
Нет-нет. Савва Николаевич не хотел сказать, что среди студентов не было настоящей любви: такой, чтобы раз и навсегда. Конечно, такие случаи были и будут. Но чаще всего под студенческой любовью подразумевается влюбленность, которая может пройти, а может и перерасти в настоящее чувство.
На их курсе было несколько красивых влюблённых пар, которыми все интересовались и восхищались. Савва Николаевич стал вспоминать подробности, и они захватили его целиком.
«Он» был из группы Саввы и звали его Сергей Ковалёв. «Она» из другой группы, но с лечебного же факультета. И все её звали почему-то по фамилии – Даманская, хотя у неё было красивое имя Ирина. Ирина Даманская была чуть старше Сергея. Приехала она из Прибалтики и, как все прибалты, была раскованна, очень элегантно одевалась и была одной из немногих в институте девушек, которые открыто курили. По тем временам это почти геройство, сродни тому, чтобы не быть комсомольцем или не ходить на субботники.
У Ирины были хорошо подстриженные чёрные волосы и оливкового цвета глаза на удлинённом лице с резко очерченными губами. Она и впрямь была очень эффектной девушкой, не влюбиться в которую было невозможно.
Сергей идеально подходил под её облик. Высокий, статный, с умными серо-зелёными глазами, мягкой улыбкой и пушистыми усиками. Рафинированный интеллигент из семьи известных в Ленинграде людей. Он олицетворял собой ту часть коренных жителей города, которая славилась своей воспитанностью и культурой.
Они подходили друг другу как разрезанная пополам медаль. Если их сложить, они становились единым целым. Сергей хорошо играл на гитаре, неплохо рисовал, но лучше всего у него получались стихи. Он писал их легко и свободно, находя образы и сравнения, как настоящий поэт. Писал Сергей экспромты, памфлеты, и всё у него получалось ярко и красиво, непринуждённо.
Савве Сергей понравился сразу же, с первых дней учебы, но в отношениях они держали дистанцию и никогда близко не сходились, хотя питали друг к другу симпатию. Савве импонировала независимость суждений Сергея по любому вопросу, но не подаваемая навязчиво как априори, а вежливая, и убедительно доказывающая правоту его позиции. Так было много раз во время споров в группе, и эти уроки Савва впитывал в себя как губка.
Но Савве было далеко до Сергея в плане культуры. Сергей это понимал и ненавязчиво, деликатно подсказывал Савве: какое кино посмотреть, на какой спектакль сходить, какую почитать книгу. Делал он это так, чтобы никто не слышал и не видел.
А всё началось с одного смешного случая. Кто-то достал билеты на фильм с Жаном Габеном. Все кричали: «Габен, Габен… Очаровашка… Я, я пойду…» Билеты моментом расхватали, и Савве билет не достался. К нему подошёл Сергей:
- Слушай, Савва, возьми мой билет, сходи. Габен этого заслуживает, - и протянул Савве билет.
Савва отказался:
- Да я эту Габен, наверное, уже видел…
Группа грохнула от смеха. Савва даже не понял в чём дело и удивлённо смотрел на всех.
- Чего хохочете?
И, пожав плечами, отошёл в сторону. Сергей догнал Савву:
- Погоди, Савва. Ты на ребят не обижайся. Габен – это актёр; он, а не она. Возьми билет, сходи. Если нет денег, потом со стипендии отдашь. Не бери в голову. А ребят понять можно. Они тут почти все из ленинградских спецшкол, так что могут и поозорничать. Но ребята они нормальные.
Савва билет не взял, однако на фильм всё же сходил и посмотрел. Актер Жан Габен ему не понравился: слишком суровое и волевое лицо, какое-то неестественное, и трюки мудрёные. В общем, не его герой. Но этот случай ему запомнился. Савва тогда понял, что он полный дилетант в искусстве и надо навёрстывать упущенное. В выходные, если были деньги, Савва ходил в кино или театр, слушал концерты. В Эрмитаж ходил, как на работу, не вылезал из публичной библиотеки. Савва сознательно пропускал групповые вечеринки, весь отдавшись работе над собой. Ему не хотелось ударить в грязь лицом или отставать от ленинградцев.
Результаты этой работы постепенно стали заметны многим, но первым обратил внимание на них именно Сергей.
- Старик, ты растёшь на глазах! Вчера ты нас всех сразил на вечеринке. Ну, во-первых, твоя девушка это чудо. Ты её специально от нас скрывал, чтобы не увели? - Сергей засмеялся.
- Да нет, повода не было вместе появляться, - ответил Савва.
- Повод всегда можно найти. Но стоит ли идти у всех на поводу, тут я с тобой согласен. Ну, а во-вторых, у тебя был такой прикид – костюм, туфли, галстук. Всё в тон, со вкусом. Где всему наловчился, признавайся, у себя в деревне или здесь? В каком месте?
- Да у всех понемногу. И у тебя, Серый.
- Ну спасибо. В общем, так держать. Главное, ты понял, что хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Даже моя Иринка вчера поразилась твоей метаморфозе и впервые отметила в тебе мужчину. Скоро можешь конкурентом стать.
Сергей толкнул Савву в бок, и они оба рассмеялись.
- А теперь о серьёзном. Случайно увидел тебя в выходные на Фонтанке у издательства. Чего там делал, Старик, если не секрет?
Савва засмущался:
- Пока секрет.
- Не хочешь – не говори, тебе видней. Но если есть о чём поговорить, давай встретимся. Можно у меня дома, хоть у Иринки на её квартире. Старик, нам никто не помешает, я ручаюсь.
- Да я не против. Давно хочу с тобой пообщаться, но всё как-то не выходит, всё что-то мешает. А давай завтра? Я без дежурства, выходной на подработке. Сядем где-нибудь в тихом кафе, вдвоём, – предложил Савва. – Где тебе удобней?
- Да мне все равно. А впрочем… Слушай, Старик, на улице Некрасова ресторанчик есть «Вечерний», на углу с Литейным. Знаешь? Это, кажется, недалеко от твоей общаги. Давай там. И мне, и тебе с руки. Ну, скажем, в семь вечера. Договорились?
- Идет, - ответил Савва, прощаясь с Сергеем.
На следующий день в «Вечёрнем» ресторане они встретились. Савва чуть припоздал, Сергей уже сидел за столиком.
- Я тут без тебя, Старик, кое-что перекусить заказал. Как ты относишься к рябчикам со светлым столовым вином?
- Да хорошо отношусь. Дорогое, наверное, удовольствие.
- Нет, ты знаешь, я удивлён, но цены в пределах разумного. Да и потом, я при деньгах, не волнуйся. Все же с родителями живу.
- Нет, Сергей, ты извини, но за чужой счёт я не привык.
- Ты меня обижаешь, Старик. Причем тут «чужой счёт»? Я разделю всё поровну, если будешь настаивать.
- Ладно, давай не будем из-за этого спорить. Деньги и у меня есть. Я же подрабатываю.
- Ну вот. А то разошелся – дорого! В ресторане всё же мы или где?
Принесли заказанные салаты. Ребята выпили по бокалу хорошего венгерского «Токая» и разговор медленно, но верно, набирал обороты.
- Савва, скажи, только честно, ты нас всех презираешь?
- За что?
- Ну хотя б за то, что мы «маменькины сынки»?
- Да нет, Сергей, ты что. Тут другое дело… Я стесняюсь.
- Как?
- А так. Вы, ленинградцы, все такие важные, из интеллигентных семей, воспитание получили соответствующее. А я из рабочей среды. Сам понимаешь, мне трудно адаптироваться к вашим интересам. Видно от этого мне было неловко в вашей среде. Ну соответственно и меня недопонимают.
- Старик, ты здесь не совсем прав. Возьми Вальку Фатьянову – у неё простые родители. Отец где-то на заводе слесарем работает, мать проводница. Или у Татьяны Ворониной – родители тоже из рядовых служащих. Да у нас полгруппы таких. Чего тебе стесняться? Тут, наверное, я подозреваю, другое дело, о чем ты не договариваешь. Родители родителями, а ты есть ты.
- Да, всё так, Сергей. Если по правде, мне хочется всему научиться самому, без подсказок, насмешек и всего прочего, чтобы потом не говорили, что, мол, это мы его таким сделали. Не хочу, понимаешь?
- Понимаю. Только пойми и ты. Чураться ребят из группы нельзя. Негоже. К тебе многие очень хорошо относятся, а есть кто и глаз на тебя положил, - Сергей засмеялся. – Давай, Старик, под дичь опрыснем горло вином и поговорим по душам.
- Приятное место, и кухня неплохая, я и не знал, - оглядывая зал, продолжил Сергей и поднял бокал.
Они чокнулись бокалами и с удовольствием выпили.
- Сергей, а ты с литературой на «ты»! Читал твои стихи. В общем, ты талант!
- Ну уж, прямо и талант, - усмехнулся Сергей. – Стихи написать может каждый. А вот чтобы они за душу взяли, единицы. Тогда это талант. Как у Есенина: «Выткала на озере алый цвет зори…», - процитировал Сергей.
– Или: «Я по первому снегу бреду, в сердце ландышей вспыхнувших сил…», - поддержал Сергея Савва.
- Вот именно, - отозвался Сергей, - «ландышей вспыхнувших сил»… Кто ещё кроме гения так напишет?
- А если не гений, то и писать не стоит? – задал свой больной вопрос Савва.
Сергей задумался.
- Знаешь, Старик, стоит! Это будет твоё слово, твои стихи, твоя картина, твоя песня. Может корявая, некрасивая, неброская, но твоя. А человеку всегда интересен человек как таковой, а не только гений. Да и потом, кто, например, знал при жизни Леонардо да Винчи? Никто не считал его гением; так, хороший художник. Таких много было в то время. Эпоха Возрождения! А через пятьсот лет он – гений! Старик, ты что-то пишешь? Прозу или стихи? – неожиданно в лоб спросил Сергей Савву.
- Прозу.
- И что, если не секрет?
- Ну, больше рассказы о животных, о природе, о том, что мне ближе и понятней.
- Это здорово! Значит, увидев тебя около издательства я был прав, что ты там не случайно. Печатают?
- Нет. Все говорят, что написано неплохо, но там одно надо изменить, там другое заменить; тогда, мол, напечатаем. А зачем заменять, если я всё, что захотел, то и сказал, так, как мне видится и чувствуется? Менять под чью-то прихоть не хочу. Не печатают, значит пока не созрел. Хотя есть и тут один сволочной момент.
- Какой? - Сергей откинулся на спинку стула и закурил сигарету, пуская кольца дыма. – Будешь? - Сергей подвинул пачку «Столичных» и зажигалку.
- Можно за компанию, -Савва закурил, неумело попыхивая сигаретой.
- Они ничего, курить можно, - кивнул Сергей, показывая на пачку. - Ты же вроде совсем не куришь, Старик.
- Балуюсь немного. Недавно для солидности трубку купил Фёдоровскую, табачок «Золотое руно» достал по случаю на Невском. В общем, если надо, держу марку.
- Ну, если под Хемингуэя косишь, то бороду и усы заведи, - засмеялся Сергей.
- Ты вот смеёшься. Послушай какая история вышла со мной недавно, - ответил Савва. - Выхожу я при очередном посещении издательства из кабинета заместителя редактора детского журнала «Искорки». Злой, как волк, после спора об одном моём рассказе про собаку. Догоняет меня в коридоре мужичок, из себя никакой: серенький, в очках. «Ты, студент, говорит, хочешь десять рублей заработать?» Я отвечаю: «Хочу!» А он мне: «Продай свой рассказ». Я удивился: «Зачем он тебе?» А он отвечает: «Я плачу тебе десятку, и твой рассказ становится моим, понятно?»
- Ну, а ты что? – Сергей внимательно посмотрел на Савву.
- Я продал. Деньги нужны были позарез, за квартиру нечем расплатиться. А тут червонец как с неба свалился. Вот теперь, если что напишу – несу ему свои рассказики, зарисовки. Он мне платит по пять, по десять рублей, когда как... Значит, есть спрос, раз платят…
- А где же он их печатает, ты хоть знаешь? – спросил Сергей.
- Нет, да и знать не хочу.
- Да-а-а…
Сергей взял бутылку, разлил вино и, помолчав, сказал:
- Ты меня удивляешь, Старик, как никто другой. Тебя же используют. Ты хоть это понимаешь?
- А мне, Серёжа, выжить надо. Родители если двадцать рублей пришлют, то это очень хорошо. Ну, стипендия - ещё двадцатка. На еду в принципе хватает. А на что одеваться? В кино, театр сходить, книги купить, девчонкам мороженое? Вот и пашешь, где придётся, лишь бы платили. Ты, Сергей, строго меня не суди: я же не чужое, своё продаю. Паршиво на душе от таких сделок с совестью. Но ты хотел правду услышать, вот и услышал.
Сергей поднял бокал, они чокнулись.
- За Мельпомену! – произнёс Сергей тост.
- Идёт, за неё, окаянную.
Они сидели в этом уютном ресторанчике ещё долго-долго и говорили обо всём, что их волновало: о современном искусстве, о выставке Пикассо, о новом спектакле Любимова, о новой книге Пастернака, о преподавателях и однокурсниках. Устав и немного захмелев, они вышли на свежий ленинградский воздух. Вечёрний город встретил их тусклыми бликами фонарей и ярким светом витрин, толпой прохожих, спешащих кто куда, шумом машин и звонками трамваев. Они пошли к метро «Владимирская». Сергей читал свои стихи, цитировал любимого Бориса Пастернака и был таким простым и доступным, что казалось вот он, бери его голыми руками. Но эта видимость быстро рассеялась, когда Савва вдруг не согласился с ним по «Доктору Живаго».
- Знаешь, Серёжа, ничего принципиально нового Пастернак не написал – ни о революции, ни об интеллигенции, ни о гражданской войне. Всё это уже было и до него.
- У кого?
- Ну, хотя бы у того же Булгакова.
Спор закипел по новой. Сергей был непреклонен:
- Булгаков хороший писатель, даже отличный, но до Пастернака ему далеко.
У метро они расстались. Савва пожал руку Сергею:
- Ты не сердись, если что не так. Спасибо тебе за этот вечер.
- Тебе спасибо за урок. Живёшь и учишься рядом в одной группе, а кто ты такой Савва Мартынов узнал только сегодня.
Они пожали друг другу руки и разошлись…
После этого они ещё несколько раз пытались наладить друг с другом контакты, но напряжённая жизнь Саввы, его постоянная занятость, необходимость зарабатывать на хлеб насущный, не оставляли ему свободного времени. Да и у Сергея не всё, видимо, ладилось в личном плане. Они то сходились, то расходились с Ириной. Весь курс переживал и следил за их отношениями, но Савва старался в них не вникать, чтобы не потерять своего взгляда на романтическую любовь. К сожалению, эта, как и многие похожие любовные истории, за которыми так пристально следят окружающие, закончилась плохо. Да и не могла она закончиться иначе: слишком много зрителей на этом спектакле жизни присутствовало. А раз так, то финалом всегда будет трагедия. Иного не дано. Хотя потрепать языками бывшие друзья и товарищи любят: «Такая пара, и так жалко, что она распалась…», «Такой ужас: он ушел, она нашла другого» и всё в том же духе. И невдомёк им всем, что они-то и есть разрушители счастья так «обожаемой» ими пары. Но это было лишь мнение Саввы, которое, впрочем, он не скрывал, когда там или тут речь заходила о Сергее Ковалёве, любимом ими однокурснике.
А тем временем и другие его однокашники делили любовь пополам с житейской выгодой: кто-то хотел закрепиться в Ленинграде навсегда, кто-то получить хотя бы временную прописку, кто-то остаться на кафедре… Господи, Гоподи, дай силы вспомнить о них. Милая, вечно одухотворённая, тоненькая, как былинка, красавица Лина вдруг увлеклась бравым парнем в тельняшке Мишкой Тархановым. Он был старше всех парней в группе, отслужил на флоте. И вот боевой задорный комсомольский вожак покоряет сердце Линочки. Вскоре загремела весёлая студенческая свадьба, и пара по Божьей воле остаётся в Ленинграде.
Алька, странствующий Жид, как говорили в старину, без угла и связей делает за год до распределения предложение не очень красивой девушке из параллельной группы, но коренной ленинградке. Она соглашается. Опять звучит марш Мендельсона, и многочисленные родные, съехавшиеся со всей страны, шумно празднуют свадьбу ещё одного человека, вступившего в самостоятельную жизнь.
А потом ещё и ещё, чем ближе к распределению, тем чаще играли свадебные марши... Но это больная тема, думать на которую Савва Николаевич не любил. Уж очень веяло от этих воспоминаний рационализмом и умением жить, что не вмещалось в его понимание любви и бескорыстности чувств. Правда, это был лишь его взгляд на те события далёкой молодости. Да пусть извинят его те бывшие студенты и сокурсники, о которых он подумал не так, как, может, они того заслуживают. Это его виденье мира, и ничьё больше…
Но не только высокими чувствами и заботами об устройстве себя любимых жили студенты. К 50-летию Октябрьской революции приурочили открытие на Невском настоящего пивного бара как знак культурного пития в народе. Бар пользовался бешеной популярностью среди студентов. Три огромных зала, окрашенных в розовые тона, с подсветкой, канделябрами и арочными проходами придавали бару необычный прозападный образ. Очередь в бар каждый день стояла за полсотни метров, и попасть в бар было большой проблемой.
Выручил Пашка Закаминский. Он как-то случайно познакомился с барменом, который оказался его земляком. И вот – долгожданный выход в бар. Савва и ещё пять ребят из его комнаты под предводительством Пашки попадают в этот заповедный, райский уголок. Первым делом их заставили снять пальто и шапки. Потом бармен отвёл их к длинному столу, показал отведённые им места и предупредил:
- Пиво свежее, повышенной крепости, поэтому в одни руки дают не больше трех кружек за вечер. Водку с собой приносить и распивать нельзя. Будут замечания – выгонят, с этим у нас строго.
Пашка насколько мог сделал серьёзное лицо и ответил:
- Что мы, не понимаем что ли? Какая водка? Мы только пивка по кружечке-другой и раков свежих отведаем, и всё… Студенты мы, нам больше нельзя. Учёба и всё такое, да и денег лишних нет.
- Тут у нас все студенты, а надерутся, как сапожники, - съязвил бармен. – Но я предупредил. Дело ваше как себя вести.
И, взяв заказ, ушёл. Вскоре принесли пенящееся светло жёлтое пиво в высоких кружках с длинными ручками, по две кружки на брата, красных варёных раков и гордость бара – сушёные сухарики из специального теста. Первая кружка пошла «в охотку» у всех. На второй Савва споткнулся: не привык он столько пить, тем более пиво. Но Пашка почувствовал себя в своей стихии и взял руководство за столом на себя.
- Мужики, Старик, пить всем до дна, иначе третью не дадут.
Савва, морщась, кое-как допил свою и вместе с Толиком Корабелом вышёл в туалет. Сделав своё дело, Савва обратил внимание, что парни пьют из горла водку, передавая бутылку друг другу.
- Они что, очумели что ли? В туалете водку жрать? Места другого не найти? - закипел от возмущения Савва.
- А где мужикам радоваться? За столом нельзя, а три кружки пива для них, что слону дробина; вот и восполняют водкой, - ответил умудрённый житейским опытом Толик. – Так везде у нас - и в кафе, и в ресторанах, и в поездах и на пароходах. На самолётах не летал, не знаю, как там, - он вздохнул. – Мне бы тоже глоток не помешал. Не зря в народе говорят: «Водка без пива – деньги на ветер».
- Ну пошли, хватит пускать слюни, - Савва стукнул Толика по плечу.
За столом их ждал сюрприз. Пашка умудрился через своего знакомого бармена заказать ещё по две кружки пива и целую чашку сухариков.
- Налетай, славяне!
- Но я же латыш, - тихо поправил Эдик, раскрасневшийся от выпитого.
Пашка не преминул отреагировать:
- Раз живёшь в России, значит – славянин.
- А давайте за нашу дружбу! – предложил тост Женька Вельяминов.
- Правильно, - подхватил тихо сидевший Валерка. – За всех за нас, наше студенческое братство.
Он уже заметно опьянел и хотел выразить свою любовь к ним ко всем, парням из одной комнаты.
- Гип-гип ура! – гаркнул во все горло Пашка так громко, что сидящие за соседними столиками обратили на него внимание.
- Да тише, тише, Паша, - дёргал его Эдик за рукав, - выгонят же! Тебе что, не ясно сказали? Чтобы без шума. Понятно?
- Да понятно, понятно.
Пашка схватил кружку с пивом и поднял её. Все ребята также подняли свои кружки и стали с ним чокаться. Савва пить не хотел, лишь только пригубил и увидев, что Толик Корабел с удовольствием и почти до дна выпил свою кружку, быстро, чтобы никто не заметил, перелил ему своё пиво.
- Ты чего, Старик? Не понял?! – зашумел было Толик.
- Да не шуми ты. Пей! Я больше не могу.
Постепенно хмель ударил в голову, а подсевшие за стол морячки добавили веселья, принеся с собой бутылку настоящего кубинского джина. Как добрался до дома Савва не помнил. Утром он не мог поднять голову от подушки: свинцовая тяжесть и шум в ушах были такими, что он не слышал звона будильника. Савва понял, что пиво не его напиток, и раз и навсегда, можно сказать почти на всю жизнь, отказался от него.
***
Из других студенческих событий ему запомнился Новый год. Они встречали его тремя парами: Женька со своей подружкой Катей, молоденькой весёлой хохотушкой, будущей медсестрой, их общий приятель Шура Беренбит с подругой Фридой, яркой еврейкой из музыкального училища, и Савва со своей будущей женой Людмилой.
Собрались они у Женькиного родственника, уехавшего на Новый год в деревню. Деда Сеня, как звал его Женька, имел служебную жилплощадь при школе, где работал сторожем, электриком и дворником одновременно. Комната была большой, располагалась в полуподвальном помещёнии – три небольших окошечка выходили прямо на асфальт. Кроме дубового стола, шкафа, узкой кровати и четырёх стульев в комнате ничего не было. Ребята все припасы принесли с собой. Соорудили посередине комнаты ёлку. Сашка с Фридой принесли ёлочную гирлянду, и вскоре ёлочка засветилась яркими разноцветными огоньками. На кухоньке рядом с туалетом и ванной Женька с Катюшей колдовали над приготовлением закуски и жарили полную сковороду картошки.
Савва с Людмилой принесли с собой торт и бутылку шампанского. Они ходили по комнате и мечтали, когда же у них будет своя такая. Людмила была в нарядной зеленой юбочке, высоких замшевых сапожках, обтягивающих её стройные ножки. Она вышагивала вдоль стены, измеряя шагами расстояние.
- Двадцать пять квадратных метров, - сказала она, измерив комнату.
– Да нет, все тридцать будут, - не согласился Савва и своими шагами стал перемерять комнату.
Любимая надула губы. Они разошлись было по разным сторонам, а потом обнялись у елки и стали целоваться.
Сашка с Фридой, отойдя в уголок, установили на полу магнитофон, и нежная музыка вальса поплыла по комнате. Сашка галантно пригласил Фриду, и они поплыли в танце, обняв друг друга.
- Ничего себе! - входя со шкворчащей сковородкой, произнёс Женька. – Мы тут с Катюхой вкалываем на кухне, а они целуются и танцуют! – Грохнув сковородку на стол, Женька крикнул в дверь на кухню, - Кать, а, Кать! Хорош готовить, иди сюда. Я приглашаю тебя на танец.
Вышла разодетая во всё лиловое Катерина, скомкала фартук и кинула его на стул. Затем обняв за шею Женьку, бросила:
- А чем мы хуже?
Пары долго ещё кружили, как и снежинки за окнами, одна сменяя другую. Ребятам было так хорошо в этой чужой, но временно ставшей родной, своей, полуподвальной квартире, что они забыли про свои тесные комнаты в общежитиях с запахом ношенных носков и давно не стиранного белья, полуголодный рацион, вечное подглядывание друг за другом. Сегодня они были самими собой, не обременёнными ничем кроме своей молодости, неопытности и любви.
Друзья ещё не понимали, что молодость так быстро пролетит, и они не успеют в ней что-то сделать полезное. Но именно воспоминания, как и об этом новогоднем вечере, когда им чуть больше восемнадцати лет, будут потом согревать их души всю жизнь.
- Ребята! Сейчас же без пяти минут на моих золотых! Скоро двенадцать, Новый год на носу, а мы ещё старый не проводили, - закричал вдруг Женька.
Все забегали.
- Савва, режь торт.
- Давай тарелки, Фрида, - засуетилась Людмила.
- Тащите шампанское, - подал голос Сашка.
- А где оно? – спросила Катерина.
- Да сейчас, я его в воде оставил, в ванной, там похолоднее, и струю холодной воды пустил, - ответил Савва и выбежал за дверь.
Вскоре он влетел обратно, на ходу вытирая тряпкой бутылку.
- Ставьте стаканы. Где стаканы? – заверещала Фрида. – Мы же опаздываем.
- Да нет, на моих часах ещё без трёх, - сказал уравновешенный Сашка. – Включите радио.
- Где оно?
- Да вон, на стене висит, справа от двери.
- Давай, Катюш, включай, - скомандовал Женька. – На моих уже двенадцать. Открывай шампанское, Старик.
Савва отвернул металлическую оправу с пробки и чуть встряхнул бутылку. В ту же секунду пробка вылетела вместе с белой пеной и ударила в потолок, а из радиоприемника послышались удары курантов.
- Ура-а-а! Савва, разливай скорее, а то пропустим Новый год, - торопила Людмила.
Наконец, шампанское было разлито, и под слова диктора «С Новым годом, товарищи!» ребята дружно стукнулись стаканами, громко и беспорядочно закричали:
- Ура! Ура! Ура, Новый год!
Все выпили и стали целовать друг друга.
Съев торт и конфеты, пошли танцевать. Потом захотелось на свежий воздух, к людям, чтобы порадоваться всем вместе. Ведь этот Новый год они впервые встречали как взрослые.
Савва с Людмилой и Сашка с Фридой быстро оделись и вышли на улицу. Их догнала, на ходу застегивая пальто и натягивая меховую шапку, Катерина.
- А Женька где? – спросил Савва.
- Он не пойдёт. Сказал, что кто-то должен за хозяина остаться, - надув губы, ответила Катерина. – Ну и пусть сидит как сыч, а мы пойдём на горку кататься. Она вот там, - и Катерина показала на возвышение в школьном дворе.
Подхватив Сашку под руку, Катерина повела всех к школьному двору. Там шло веселье, гремела музыка, на катке каталась молодёжь, рядом под аккордеон танцевало старшее поколение. Катерина потащила всех на высокую гору, откуда все дружно стали скатываться кто на чём – на листах фанеры, картонных коробках. Савва посадил Людмилу к себе на колени, и они быстро бултыхнулись с горки в снег….
Савва Николаевич сейчас, через столько лет, почувствовал этот холодный снег на лице и горячие губы невесты. «Как же мы были счастливы! Как же мы были молоды! Как мы искренне любили друг друга!» - Савва Николаевич заплакал.
Запомнился этот Новый год и тем, что тогда решилась судьба ещё двух влюбленных – Сашки и Фриды. Они там на горе впервые объяснились и вместе благополучно съехали на какой-то попавшейся под руку доске.
- Значит, судьба, - сказал Сашка, обнимая и целуя Фриду. – Я загадал: если упадём, то у нас ничего не получится, если уцелеем – будем вместе навсегда. Ты согласна, Фрида?
- Да!
Сейчас Сашка с Фридой живут в Нью-Йорке, но на Новый год телефонный звонок от них всегда звучит в квартире Мартынова…
Вернувшись в комнату, весёлая компания Женьку не нашла. Зато на столе стояла разогретая еда, укрытая полотенцем, свежий заваренный чай, сдобная булка, нарезанная на ровные кусочки и настоящее морошковое варенье в вазочке.
- А где же Евгений? – спросил кто-то.
Катерина пожала плечами:
- Чудит как всегда.
- Как чудит? – спросила Людмила. – Может с ним что-то случилось?
Катерина, не сказав ни слова, вышла в кухню и через минуту вернулась с обрызганными водой лицом и платьем.
- Сходите, полюбуйтесь! – зазвенел её голосок. – Он в ванной лежит, смывает прошлогоднюю грязь.
Смех и радость от того, что Женька нашёлся и с ним всё в порядке, завладели всеми. Как сейчас Савва Николаевич увидел стройную фигуру своего друга Женьки Вельяминова в каком-то рваном женском халате и таких же шлепанцах, выходящего из ванной к праздничному столу.
Та новогодняя ночь с её скромным праздничным столом стала отправной точкой к созданию трёх счастливых семей. У всех по-разному сложилась жизнь и судьба, но бесспорным было одно – и счастье, и любовь пришли к ним в студенческие годы. И сейчас, по прошествии стольких лет, они возникли в памяти Саввы Николаевича как образы его далёкой и прекрасной юности.