Савва стоял и плакал. Слёзы сами текли по его гладко выбритым щекам, оставляя на них тонкие, блестящие на осеннем солнце влажные полоски, и капали на белоснежный воротничок рубашки. Но Савва не замечал ни своих слёз, ни редких прохожих, оглядывающихся на хорошо одетого плачущего мужчину. Одна сердобольная женщина остановилась:
- Вам чем-нибудь помочь?
Савва покачал головой:
- Нет, не надо.
Женщина пожала плечами и пошла дальше.
Со стороны это действительно могло показаться странным: около старинного строения с большущими полукруглыми окнами стоял солидный мужчина в дорогом светлом костюме с бледно-розовым галстуком и плакал. Посвященные знали, что в этом доме находится институтская библиотека. Однако никаких памятных досок или особых знаков отличия, которые могли бы служить причиной и объяснением грустных воспоминаний Саввы, на стенах здания не было. Поэтому всем было странно видеть одинокого плачущего человека возле окон обычной библиотеки.
«Чудит народ», - подумал пробегающий мимо Саввы молодой парень, только что сдавший вступительные экзамены в институт и превратившийся из абитуриента в полноправного студента. На радостях ему казалось, что все должны разделять его счастье, а тут прямо по курсу плачущий истукан.
Но Савва не чудил. Он плакал от нахлынувших на него чувств и просто не замечал своих слёз. Сорок пять лет назад он вот таким же счастливым пареньком бежал по той же дорожке к зданию, где было студенческое общежитие. Что там было сейчас он не знал, а тогда общежитие занимало первый этаж огромной исторической постройки, которая располагалась прямо на территории института, справа от центрального входа. Такое же по архитектурной форме, но небольшое, в два этажа с колоннами, зданьице ректората располагалось напротив их общежития с другой стороны дороги. Окна обоих строений выходили на густой заросший деревьями, кустами сирени и акации институтский сад.
«Ничего не изменилось, - подумал Савва, оглядывая сад и здания. - Разве что асфальт новый положили да покрасили корпуса в ярко кирпичный цвет, а проёмы окон выбелили белоснежной известью. Наша десятая комната была угловая», - вспомнил Савва, внимательно всматриваясь в окна. - «Да, вот те два самых больших окна – это и есть наша бывшая комната. Сколько же нас там было? Кажется тринадцать… Да, точно, тринадцать гавриков», - констатировал Савва мысленно. И волна памяти откинула его ровно на сорок пять лет назад.
***
Все они поступили в один из лучших медицинских институтов страны - во Второй Ленинградский. Тайная мечта Саввы стала явью. Он ещё не верил, что стал студентом, что будет жить в большом красивом городе, учиться у самых знаменитых профессоров и даже жить на территории института. «Невероятно, но факт», как сказал бы его учитель физики Исаак Моисеевич Ройтман по прозвищу «Дизель». Не любил он Савву. Но не считаться с талантами этого голубоглазого нахального парня Дизель не мог: школьные олимпиады мальчишка выигрывал, как орехи щёлкал, а на физкультуре в длину сиганул аж на пять метров, оставив позади всех именитых спортсменов школы. Да что там прыжки! При его-то росте – 174 см – заиграл в баскетбол, да так, что двухметровый гигант из параллельного девятого «А» класса Сашка Матюхин прохрипел, в изнеможении падая на скамейку: «Дьяволенок, а не парень! Смотрит мне в глаза и обводит, словно всю жизнь учился этому. А кидает по кольцу, подлец, почти не целясь. Странно припрыгнет, будто не мяч у него, а тяжёлый булыжник, и прямо в корзину. И без промахов, будто заговоренный у него мяч…»
Дизель смотрел со стороны и хлопал глазами: не мог понять, откуда у этого худощавого белобрысого паренька столько энергии и удачи. Сам по себе, как говорится, никто и звать никак. Родители простые работяги. Отец, правда, железнодорожник, составы поездов водил; мать работала на местной фабрике разнорабочей. Один брат инвалид детства, второй учился у Ройтмана с четвёртого по седьмой класс - по два захода на каждый, едва семилетку одолел. Говорят, где-то в Питере в ФЭЗ(у) пристроился, окончил, а теперь в армии служит. Сестра ещё чище: кое-как окончила несколько классов и из школы ушла, не захотела больше учиться и всё тут. Как родители ни уговаривали – ответ один: не даётся мне учеба. Так и решили, что пусть она дома сидит, хозяйством занимается.
А этот Савёнок тихой сапой окончил восемь классов, без шума и апломба поступил в Волховский алюминиевый техникум. Говорят, все экзамены сдал на отлично, но учиться не захотел: понял – не его это дело, и вернулся обратно в родные пенаты. Решил учиться до конца в школе и подал документы в девятый класс, но не поселковой школы, где он учился до этого, а железнодорожной. Отец был железнодорожником, и Савва имел преимущественное право здесь учиться. Но он припозднился пока забирал документы из техникума. Школа оказалась переполненной. Учащихся в ней было больше тысячи, вместо семисот положенных. Школа работала в две смены; одних девятых классов оказалось три, по сорок человек в каждом. Исаак Моисеевич был завучем и не согласился принять опоздавшего к началу учебного года нового ученика. Пусть, мол, идет в поселковую школу, там некомплект, а мы переполнены.
Но паренёк оказался настойчивым: «У меня отец железнодорожник, имею право учиться в этой школе! Да и ближе мне сюда, чем в поселковую топать». Дело дошло до директора. Лев Абрамович, мудрый человек, посмотрел на отметки за экзамены в техникуме покачал головой:
- Да ты, я смотрю, не в брата своего? Это хорошо. Учиться, значит, у нас хочешь?
- Хочу, Лев Абрамович, - ответил паренек уверенно.
- Зачисляйте, Исаак Моисеевич.
- Куда?
- В девятый «В».
- Да там уже больше сорока человек, сорок два если точно.
- Значит, будет сорок третьим, - ответил с улыбкой директор. – Кто знает, может он – Савва Мартынов – будет когда-нибудь гордостью нашей школы.
И не слушая возражений завуча, тяжёлой походкой немолодого и грузного человека зашагал к себе в кабинет.
Так Савва оказался в школе, где когда-то учились его старший брат и сестра. Но несмотря на их невысокий рейтинг популярности среди преподавателей, Савва быстро всем доказал, что он есть он, а не они, пусть даже близкие ему люди, и словно попросил никогда больше к этой теме не возвращаться.
Учился он легко, но всем казалось, как-то неосновательно. Учителя, видя его способности, ставили хорошие отметки, непременно добавляя – мог бы на пятёрки заниматься, побольше бы тебе, Савва, внимания и старания. Но Савва был доволен собой: не отличник, и не троечник, крепкий середняк. И этим гордился. Никто не пристаёт – ни учителя, ни ребята. В таком виде он всех устраивал. К тому же оставалось время для спорта. Не было ни одной секции в школе, куда бы он не записался. И все ему давалось легко: будь то бег или лыжи, прыжки или баскетбол. Не хуже других он играл в волейбол, а в футболе ему не было равных среди нападающих. Как ни матч – гол в ворота обязательно забьёт.
Девчонки влюблялись в него за спортивность, целеустремленность, умение непринужденно учиться и не встревать ни в какие тусовки. Савва был сам по себе, с ребятами не ссорился, поддерживал ровные отношения со всеми. Но в душе Савва оставался человеком легко ранимым, чувствительным и очень обидчивым. Любое не только слово, но и недобрый взгляд в его сторону, он воспринимал как унижение, оскорблялся и сразу же замыкался в себе. Но вида не показывал. Он ещё с раннего детства получил прививку против взрослой несправедливости и детской жестокости. Его, как самого младшего в семье Мартыновых, соотносили с братьями и сестрой. Так и говорили: «Этот Савва Беленький тоже «того», как и его родня», - и крутили пальцем у виска.
Сначала Савва сильно нервничал, даже пытался драться с обидчиками. Но потом понял, что лучший вариант - доказать всем, как они неправы. А для этого надо хорошо учиться, закончить институт и стать знаменитым, чтобы тебя все зауважали. Не знал он тогда, что быть знаменитым не очень красиво, но мечта детства была его путеводной звездой долгие годы жизни.
Тогда же он просто был мальчишкой, который поставил себе цель доказать всем, что он не тот, как о нем думают, и как его видят. Со стороны это могло показаться бахвальством и раздражало многих взрослых, которые не могли взять в толк, чем берет этот паренек. Почему за ним всегда тянулся ореол таинственности и каких-то неординарных поступков – они не понимали, завидовали, а при случае мстили.
Добавила славы Савве стычка с самим Русаном – великовозрастным верзилой и местным авторитетом. Русана давно исключили из школы; он попал в колонию для несовершеннолетних за воровство. И вот теперь, вернувшись из зоны, стал он править местной молодежью. И если в школе были свои немногочисленные вожаки, то в вечёрнем посёлке бал правил Русан и его команда, таких же как он, хулиганистых ребят. На каждой улице свой «бугор», старший.
Савва жил не в самом посёлке, и даже не на станции, а чуть подальше – в нескольких километрах от неё, на небольшом полустанке с названием «207-й километр». Поэтому он ни в какие группировки не входил и считал себя свободным от всяких разборок между ними. И ребята до поры до времени его не трогали: парень не лезет на рожон, спортсмен, за девиц не цепляется. Пусть себе летает. Нас не трогает, и мы его не будем. Но жизнь – она всегда гораздо сложнее, и оказывается разнообразнее, чем мы её себе представляем, или видим каждый день перед собственными глазами.
Всё случилось как-то вдруг. На одном из школьных вечеров Савва познакомился с очень милой, одетой в аккуратно подогнанную форму с белым воротничком девушкой из восьмого класса. Знакомые и друзья звали её Никой, хотя полное имя было Вероника – Вероника Смолина. Фамилия и имя как нарочно соответствовали её внешним данным: тёмно-рыжие вьющиеся волосы копной спадали до самых плеч, и на концах были собраны в небольшие косички с бантиками, едва заметными из-за густоты волос и их завитушек. Смуглое от природы лицо, большие болотного цвета глаза, прямой носик и пухлые яркие губы на гордо посаженной голове, и не по-девичьи слегка пышноватый торс. Вся её стройная фигура в скромной школьной коричневой форме с чёрным передником и вязаным белым воротничком, свидетельствовала о её независимом характере.
Савва, когда увидел Нику, стоящую с подружками у стены актового зала, где проходил «Осенний бал» для старшеклассников, сначала не поверил, что бывает в реальной жизни такая красота. Он на минуту даже закрыл глаза от удивления, а когда открыл, то увидел, что Ника обратила внимание на него; их взгляды пересеклись. Этого было достаточно, чтобы вспыхнула искра нового для них чувства, молниеносная волна из мелких частиц материи, именуемых материалистами электронами, а идеалистами и безбожниками – чувством, пронзающим сердца.
Улыбнувшись в ответ её взгляду, Савва сделал шаг вперёд и галантно пригласил девушку на танец. Ника словно всю жизнь ждала этого момента. Она тоже улыбнулась и шагнула ему навстречу. Волна новых ощущений захлестнула Савву. Он не помнил, как он танцевал, хорошо или плохо, запомнил лишь лёгкое прикосновение её тела и нежный девичий запах. Ему показалось, что танец длился целую вечность, а он молчал, трепетно вдыхая терпкий запах её волос от слегка склонённой к его плечу головы.
Наконец танец закончился. Савва подвёл Нику к подружкам и едва слышно прошептал: «Спасибо». И когда Савва словно во сне подошёл к своей компании, за спиной он услышал хриплый прокуренный голос Женьки Жуковой из его класса:
- Вишь, каким робким прикидывается, прямо ангелок! Да не верь ему, Ника, он всех девок на своём 207-м километре перещупал, теперь до нас добирается.
Савва резко повернулся, чтобы дать отпор, но увидел только удаляющуюся спину Женьки и, встретившись с весёлым взглядом Ники, ничего не ответил, махнул рукой и ушёл из зала. Больше в тот вечер они не танцевали.
Савва, обидевшись на Жукову, весь вечер провел в своём классе, с такими же, как он, парнями без девушек. Они играли в шахматы, дурачились, скакали через скамейки от парт. В общем, делали вид, что им весело и девушки им нипочем не нужны. В класс вошёл Дизель. И язвительно заметил:
- На школьном балу нужно танцевать, а не мозги заряжать - и многозначительно прошествовал от двери класса к своей комнатке, расположенной за столиком учителя и служащей лаборантской.
По дороге, остановившись у играющих в шахматы Саввы с Лёхой, Дизель хмыкнул, посмотрев на позицию чёрных:
- Проигрываем?
На что Савва ответил:
- Не думаю.
- Ну-ну, - опять хмыкнул Дизель, и зайдя за стол, хлопнул дверью лаборантской.
Ребята тихо вздохнули: чего бродит, чего вынюхивает? Кто-то из ребят подскочил к двери, за которой скрылся завуч, и приложив ухо к двери радостно прошептал:
- Ушёл через запасную дверь.
Савва, не отрывая глаз от шахматной доски, спросил:
- А чего шепотом-то?
В классе дружно загоготали, непринуждённая атмосфера снова завладела всеми. Несколько раз в класс заглядывали девчонки, как бы невзначай.
- Ребята, чего здесь сидите? Шли бы танцевать!
На что Колька Лукин, матершинник и хулиган, метко замечал:
- С кем танцевать? Не с вами же, кикиморами!
- Фи, - кричали те в ответ. - Кавалеры нашлись! В рваных носках! – больно уколов Кольку, вечно ходившего в заштопанных носках.
Заскочила и Женька Жукова с подругой Настей Волохиной. Та была жгучей брюнеткой с яркими выразительными глазами, похожими на чёрные оливки. Подойдя к своей парте, они уселись, словно не замечая ребят, и о чём-то стали шептаться. При этом обе дружно «взрывались» гомерическим смехом через каждые две-три фразы, сказанные друг другу на ушко.
- Нельзя ли потише? – недовольно спросил Лёшка Гринин, усиленно обдумывая вдруг осложнившуюся партию с Саввой.
- Класс не купленный тобой, а наш. Что хотим, то и делаем, - не прерывая своего шептания ответила Женька. – Ехали бы к себе на 207-й и играли бы там под стук колес, - добавила она, и обе подружки снова залились смехом.
Савва поморщился и предложил ничью. Лёшка посмотрел на него:
- Ты же выигрываешь?!
- Да ладно, все равно не дадут спокойно доиграть.
- Ладно, - согласился Лёха. – Ничья меня устраивает.
И пожал Савве руку. Но Женька словно ждала этого момента. Она вдруг повернулась всем корпусом, и её красивое личико скривилось в гримасе:
- Не радуйся, Гриня, это он со страху проиграть ничью предложил. Он всегда так – где трудно, оттуда бежит.
Савва аж весь изменился в лице. Он побледнел, голубые глаза сделались тёмно-синими. С ним всегда так бывает, когда нужно что-то решительное сделать. Но Лёшка схватил его за руку:
- Савва, да брось ты её, дуру! Она ничего другого и не умеет, кроме как пакости говорить, - и, взяв Савву под руку, потащил его к двери. – Пойдём, подышим свежим воздухом.
- Давайте, дуйте! – послышался за их спинами голос Жени Жуковой и смех Настасьи Волохиной.
Выйдя на крыльцо школы и вдохнув свежего октябрьского воздуха, Савва успокоился. Посмотрел на часы – без четверти девять. «Поезд ушел», - подумал он. - «Придётся пешком, по шпалам. А так не хотелось бы. Да ладно, не привыкать». Он накинул взятую в гардеробе курточку, пошёл в школьный парк и по тускло освещённой дорожке направился к выходу.
Уже у выхода Савва услышал за спиной какой-то странный звук, словно кто-то с придыханием бежал за ним. Резко развернувшись, он сделал шаг в сторону правой ногой, инстинктивно защищая себя. В ту же секунду он увидел летящую на него тень человека. И только стремительный разворот тела спас Савву. Чёрная тень всей массой пролетела мимо, лишь зацепив руками шею Саввы. Но Савва, наученный опытом, не мешкая, решительно ударил свободной рукой повисшее на его шее тело, стараясь попасть в поддых. Удар пришёлся в цель. Человек-тень охнул, опустился на колени, разжав руки на Савиной шее. Этого было достаточно, чтобы Савва пришёл в себя и приготовился к очередной атаке. Мрачная тень человека поднялась с колен и вскинула руку, в которой блеснула яркая полоска металла.
«Нож!» - жгучая мысль пронзила Савву. Он сотни раз отбивал атаки своих сверстников, дерущихся с ним на деревянных самодельных мечах и ножах. Однако тут другое дело. Страха не было, лишь какой-то внутренний голос ему внушал: «Не спеши! Внимательно следи за этой полоской металла».
Чёрный человек, не говоря ни слова, медленно пошёл на Савву. Нож снова явственно заблестел в луче света от фонаря. Сдвинутая на глаза кепка и падающая от козырька тень скрывали лицо нападавшего. Теперь, оправившись от удара, человек-тень сделал резкий выпад вперёд и взмахнул ножом, целясь прямо в шею Саввы. Внутренний голос подсказал Савве: «Бей ногой!» И Савва, не задумываясь ни секунды, резко и сильно ударил ногой по руке с ножом, падая на спину, как при игре в футбол, когда он забивал голы «через себя». При падении Савва успел заметить, что выбил своим мощным ударом нож и тот, описав дугу, упал где-то далеко. Человек-тень, вскрикнув от боли, всей массой упал на лежащего Савву. Мальчишку снова спас футбольный опыт. Сделав кульбит, Савва со всей силой врезал головой в лицо нападавшего на него человека. Тот, отлетев метра на два, дал Савве возможность вскочить на ноги и он не вдаваясь в детали происходящей борьбы, бросился бежать со всех ног…
Убегая в темноту промозглой осенней ночи, Савва ни о чём не думал – не было ни мыслей, ни чувств. Ноги несли его сами по себе. Стремглав пролетев школьный сад, он выскочил на слабо освещённую улицу поселка и бросился вдоль нее. Единственное, чего он хотел – поскорее скрыться с того места, где произошла стычка. Наученный горьким опытом мальчишеских драк, он прекрасно знал, что все шишки достаются тому, кого застукают на месте драки. Никто не будет разбираться прав ты или нет. Участвовал, застали – значит виноват, со всеми вытекающими последствиями. Приглашение родителей в школу, объяснительная директору, разговоры и осуждение соседей… Ничего этого Савве никак не хотелось. Он подумал, что нападение на него было случайным. Кто-то, находясь не в духе, решил припугнуть первого встречного и при удаче отнять кошелёк, но просчитался. Савва оказался крепким орешком. К утру это недоразумение рассосётся и никто больше, кроме него самого, не будет об этом знать.
Но не тут-то было. Когда Савва сбавил скорость, мелкой трусцой засеменил вдоль улицы и оглянулся, он заметил, что чёрная тень человека преследует его вновь. Она значительно отстала, но двигалась по его следу.
«Ничего себе», - подумал Савва, - «Крепкий парень, раз смог меня догнать. Нужно предпринять что-то неординарное. Судя по всему, сил у него побольше будет, чем у меня».
Савва прибавил в скорости, чёрная тень тоже. И тут Савва применил свой излюбленный приём, которым пользовался, играя в детстве в прятки: спрятаться не далеко, а просто, чтобы искавшему и в голову не пришло, что здесь можно спрятаться. Савва поравнялся со столбом, на котором не горел фонарь и, оказавшись в полной темноте, нырнул в калитку палисадника жилого дома, стоящего напротив. В тени кустов, росших около дома, Савва остановился и перевёл дух. Сердце отчаянно трепетало от бешеного бега; дышал Савва как загнанная собака, мелкими-мелкими движениями грудной клетки, полуоткрыв рот. Пытаясь наладить дыхание, Савва сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, немного успокоился, и шум в ушах постепенно стал стихать.
В это время на улице мелькнула чёрная тень преследователя. Он пробежал до следующего столба, где горел свет, и, не увидев вперёди тени своего соперника, остановился, матерно выругался и вернулся обратно, остановившись около калитки. Савва понял, что он попал в западню. Палисадник был огорожен толстыми и главное высокими рейками. Конечно, в обычной ситуации перемахнуть через них Савве не составило бы никакого труда; однако он устал от короткой, но жестокой схватки около школы и стремительного бега. Савва понял: чёрный преследователь догадался, что он где-то рядом. Поэтому Савва не стал больше дожидаться, как развернутся события, а решил действовать, опережая их, тем самым, сохраняя шанс на победу над соперником.
Тихо пройдя вдоль густых кустов, Савва заметил высокое крыльцо и приоткрытую дверь, ведущую в дом. Решение возникло быстро. Савва, бесшумно скользнув по ступенькам вверх, оказался в тесной верандочке. На удивление дверь даже не скрипнула, когда Савва её слегка приоткрыл, чтобы проникнуть внутрь. Сердце вновь заколотилось, но уже не от нагрузки, а от неизвестности, которая ждала его вперёди. Мгновенно оценив ситуацию и сообразив, что на веранде ему не укрыться, Савва нащупал рукой скобу двери, решительно дернул её на себя и оказался в ярко освещённой прихожей. Желтовато-лимонного цвета абажур под потолком, слева вдоль стены вешалка, справа стол со стульями. Кажется, его приход никто и не заметил. Савва остался стоять около двери, не зная что делать дальше. Но в прихожую вдруг заглянул кучерявый паренёк лет семи и удивлённо, не моргая, уставился своими большими глазами на Савву:
- Ты кто? – спросил он наконец.
- Да так, знакомый, - не зная что сказать, ответил тихо, почти шёпотом, Савва.
- Ага, понятно. Ты – Никин жених, - и весело засмеялся. – Чего стоишь? Проходи, - предложил мальчишка, беря Савву за руку. – Телевизор смотреть будем. Кино про разведчиков идёт. Сила!
- А ты что, один?
- Ага, родичи пошли к соседям, они скоро вернутся. Но ты не дрейфь, они с понятием. Нике, конечно, достанется потом.
Тут только до Саввы дошло, что речь, видимо, идет о Веронике Смолиной, той девчонке, с которой он сегодня познакомился, и которая ему так понравилась. Он даже ущипнул себя за ногу: не может быть! «Одна случайность приносит другую», - вспомнил он свою математичку Изольду Михайловну по прозвищу «Костыль»: она ходила с костылем из-за болезни правой ноги, которая слегка приволакивалась при ходьбе.
- А где же Ника? – вдруг спросил малыш. – Она, кажется, на школьный вечер собиралась. Уж так наряжалась, так расфуфырилась, словно русалка, - опять засмеялся мальчишка. – Ну, пойдём, что стоять-то будешь. В ногах правды нет!
- Да ты извини, я только на минутку. За мной гонятся, и я сюда случайно забежал. Верно, верно! - поспешил добавить Савва, видя, что мальчик не очень-то поверил в это.
- А кто гонится?
- Не знаю, около школы на меня напали с ножом. Я отбился – и вот, бегу. А тут у вас калитка открыта и дверь. Решил у вас отсидеться, если не выгоните.
Лицо мальчишки сделалось серьезным.
- Да ты, я смотрю, не шутишь. Вон и рубаха порвана.
Савва только сейчас обратил внимание, что красивая в разноцветную клетку рубашка действительно разорвана около ворота.
- Вот что. Ты давай проходи, а я сейчас дверь на крючок – и отсидимся, пока родители не придут.
Он оттолкнул Савву и защёлкнул крючок на двери.
- Проходи, не стой истуканом.
Савва отошёл от двери, подошёл к столику и сел на табурет.
- Как зовут-то тебя? – спросил любопытный мальчишка.
- Саввой.
- Ого! – не то одобряя, не то удивляясь произнёс мальчишка. – А меня – Костя. Все, правда, Котькой зовут, но я не обижаюсь. Хоть горшком назови, только в печку не ставь! – добавил он совсем уж серьезно, по-взрослому. – Давай так: я тебе сейчас найду отцовский кастет, он у каких-то ребят в ДОСААФе отнял. Дам тебе на всякий случай. И дождемся батю: он посмотрит, кто там есть. А я тебя потом через соседку тетю Грушу выведу на соседнюю улицу, через лаз в заборе. А там прямиком по переулку будешь на вокзале. Ну, а там всегда милиция дежурит.
- Идёт, идёт, Костя. Только давай родителей не будем ждать, а я сразу с тобой через забор уйду. Ты только покажи, я сам найду, как уйти.
- Ладно, не дрейфь. Я сейчас выйду, посмотрю что во дворе, а потом мы с тобой пойдём.
- Нет, не так. А если он на тебя накинется? Может это маньяк какой, я ж не знаю, что за человек за мной гнался.
- Да ты, Савва, меня не знаешь. Я ведь не просто так – возьму кочергу. Батя всегда с ней выходит, когда кто к нам ночью постучится. Да и потом, я же маленький, незаметный. Посмотрю и вернусь
Пока Савва обдумывал как поступить, Костя откинул крючок и выскочил на веранду. Савва кинулся было за ним, но остановился – не навредить бы мальчишке. Минут через пять Котька вернулся.
- Никого рядом, правда у соседкиного дома кто-то на лавочке сидит. Мне не видно, кто, но огонёк от папиросы я заметил. Может тот, кто за тобой гнался? Так что если не хочешь у нас оставаться, идём, провожу пока тот сидит ...
Через полчаса Савва уже ходил по перрону вокзала, не заходя в зал. Он рассудил, что если его будут искать, то наверняка заглянут и туда. Заметив отходящий в нужном ему направлении товарный поезд, Савва быстро зашагал вдоль насыпи и, улучив момент, запрыгнул на площадку пульман-вагона, гружёного дровами. Ещё через десять минут перед самым его родным разъездом, 207-м километром, где поезда всегда сбавляли скорость, Савва легко оттолкнувшись от подножки вагона, спрыгнул на насыпь и пробежал несколько метров вслед за уходящим поездом. Он был почти дома. Савва оправил куртку и зашагал в сторону светящихся тусклым светом окошечек казарменных домов железнодорожных рабочих. Разъезд и ночью жил своей неторопливой, но полной достоинства трудовой жизнью.
***
Савве казалось, что инцидент был исчерпан. Но не тут-то было. Уже утром, следующего дня его встретил на вокзале какой-то вёрткий паренёк и спросил:
- Ты Савва Мартынов?
- Я, - ответил он.
- С тобой наш бугор хочет поговорить.
- А где он? – оглядываясь вокруг на идущих на работу взрослых и на спешащих в школу учеников, спросил уже теперь Савва.
- Пойдём со мной. Тут недалеко, прямо за гайкой, - ответил паренек и побежал в сторону магазинчика, стоявшего чуть поодаль перрона и по форме действительно напоминавшего шестигранную крупную гайку.
Савва молча следовал за ним.
- Ты куда? – спросил приятеля Лёшка Гринин.
- Да на минутку отойду, дело ко мне есть у местных горилл. Да ты иди, я тебя догоню. Только узнаю, в чём дело, и следом.
- Ладно, только ты не задавайся, один-то, - крикнул вслед Савве Лёшка и, взяв под мышку брезентовую сумку с книгами, пошёл в сторону школы.
За магазином одиноко стоял огромный и лохматый Алька Русан. Чёрное большое родимое пятно на его щеке выглядело как клеймо. Посмотрев на довольно щупленького, в легкой спортивной курточке Савву, Русан скривил губы и спросил:
- Ты что ли Мартынов?
Савва ничего не ответил, лишь кивнул головой.
- Что, язык проглотил? – опять скривился в ухмылке Алик.
- Да нет. Говори, что надо, а то я спешу.
- Спешишь? – удивился Русан. – Со мной многие хотят поговорить по душам, но я не хочу. А ты говоришь – спешишь. Куда, если не секрет?
- Да ладно тебе задаваться. О деле толкуй и разойдёмся, - как можно независимее ответил Савва.
На его удивление Русан не обиделся, а лишь примирительно хмыкнул:
- Не лезь в бутылку-то. Значит, так. Ты вчера моего кореша сильно обидел, - прохрипел почти в упор Алик.
- Какого? – удивился Савва.
- Витьку Дидю…
- Я такого не знаю, - искренне удивился Савва.
- Зато он тебя знает. Короче… Ты отбил у него девчонку, но мало того - морду ногой разворотил, он два зуба выплюнул. А за телесные повреждения, сам знаешь, по ментовским законам и нашим ответ полагается. Чуешь, о чём я? – опять криво усмехнулся Алик.
И тут Савва всё понял: «Значит, человек, который на него напал в школьном парке, и есть Витька Дидя, а напал он на меня из-за танца с Никой».
- Послушай, Алик. Ты, конечно, парень не дурак, в авторитете. Твои друзья под твоей защитой, так?
- Ну-у, - лениво выдавил из себя Русан.
- Гну, - по инерции съязвил Савва.
- Ты полегче на виражах! – недовольно буркнул Алик. – В чём суть-то? Говори яснее.
- А в том, - продолжил уже серьёзно Савва, - что я, зная об этом, стал бы на твоих корешей первым нападать? Не резон мне, как ни крути – не резон. Я человек для вас новый, езжу сюда каждый день, и буду тебе пакостить? Не имея надёжного прикрытия? Согласись, нет логики…
- Ты парень ловкий, хорошо калякаешь. Но пыль в глаза мне не пускай. Все видели, что ты девчонку Дидину лапал на школьном вечере. А потом на законное возмущение пацана морду ему набил.
- Ничего я ему не бил. Он на меня с ножом сзади напал. Я чудом увернулся, а нож выбил ногой и морду ему расквасил, когда он на меня снова накинулся, как дикий кабан. Тут, наверное, я ему и врезал головой, что зубы вылетели. Но я не хотел этого делать.
Алик удивлённо смотрел на худенькую, но плотно сбитую фигуру Саввы и никак не мог понять: неужели Дидя, здоровый пацан, прошедший с Русаном вместе по зоне, не мог с ножом одолеть его? Не верилось. Хотя, он вспомнил подобный случай в лагере. Один такой же доходяга на вид отделал, как повар котлету, их смотрящего по зоне по кличке Фиксаж, здоровенного, выше и толще чем он, Русан. Каким-то не то китайским, но то японским приёмчикам был обучен этот доходяга. Фиксаж его раза два кидал через себя, повертев предварительно на могучих руках, как пропеллер. Но тот, подлец, падал прямо на ноги и как ни в чём не бывало танцевал вокруг тучного смотрящего. А потом как-то смешно подскочил петухом и тихо так ударил противника в шею пяткой. После этого Фиксаж отключился и пришёл в себя только в лазарете. Но тот парень был из Питера, там научат чему надо и не надо. А этот где нахватался?
Так думал про себя Алька Русан, не зная, что делать с Саввой – наказать или миловать.
- Шабаш, - пробасил он. – Дело требует доработки, а разборку проведём в ближайшие дни. Тебе сообщат.
И развернувшись и опустив голову, тяжёлой походкой пошёл вдоль перрона.
В школе Савву ждал ещё один сюрприз. Завуч и классный руководитель одновременно, Исаак Моисеевич, уже знал о драке. Кто и когда сообщил ему об этом – осталось тайной до сих пор.
Он пригласил Савву к себе в лаборантскую и важно вышагивал вдоль всевозможных приборов со стрелками. Задрав нос, расправив плечи, с горящими глазами, чёрными как смоль волосами, гладко зачёсанными назад, он походил на Мефистофеля. Казалось, он знал или по крайней мере предвидел развитие многих событий и вещёй. Что будет завтра, чего нельзя делать сегодня, о чём можно думать сейчас и о чём никогда нельзя даже помыслить. И хотя прошли уже времена хрущевской «оттепели», но и до них, и после у него в кабинете висел небольшой портретик Сталина в кителе генералиссимуса. Все знали об этой его любви к вождю всех народов, но никто никогда не осуждал его за это публично.
Находившись, Дизель наконец-то сел на высокий вертящийся стул около какого-то физического прибора и начал разговор.
- Мартынов, скажи: что движет тобой, когда ты совершаешь тот или иной поступок?
Савва, стоящий у захлопнутой тяжёлой двери, молча пожал плечами. Он, зная привычку Дизеля, без приглашения не садился.
- Между нами, давай на чистоту поговорим. Мне вот лично ничего не понятно в твоих поступках.
- А чего тут непонятного? – ответил вопросом Савва. – Действую строго по обстоятельствам.
- Какая такая нужда была у тебя ввязываться в драку с Витькой Дидей, хулиганом и бандитом?
- А я не ввязывался ни во что и не дрался с ним.
- Неправда! У меня точные сведения. Вчера после школьного бала ты подрался с Дидей, разбил ему лицо и выбил два зуба.
- Мне сегодня тоже об этом сказал один человек. Я не знал, кто это был, кто нападал на меня. Может и Дидя, может кто другой. Но я защищался, а не нападал…
- А у меня другие сведения на этот счёт.
- Я сказал Вам правду. Я не видел лица нападавшего на меня человека. Может, я и нанёс ему травму, может действительно выбил зубы, но он напал на меня с ножом!
- Ну уж и с ножом? Это тебе от страха показалось.
- Если бы не нож, я, может, и драться не стал бы, просто убежал и всё. Но когда на меня с ножом в руке идут, тут не до любезностей. Я оборонялся как мог…
- Эта драка тебе может боком выйти. Если узнает милиция и сообщат в школу – сам понимаешь… Ту-ту из школы, а может и дело заведут. Тогда ещё хуже, в колонии можешь оказаться, и не надсмотрщиком, - зло добавил Дизель.
- Пусть доказывают, что это я его поранил. Свидетели где?
- Это самый весомый аргумент. Тут ты, Мартынов, прав, без свидетелей доказать будет трудно. Но это забота пострадавшего. Сам-то понимаешь, в какую грязь ты вляпался? Или так и не дошло?
- Ну почему, всё до меня дошло. Вляпался не я, а они, те, кто организовал нападение. Мне с милицией дела иметь, конечно, не хочется, но я не боюсь: я ни в чем не виноват!
Дизель сморщился и остановил разошедшегося Савву:
- А ты хоть понимаешь, зачем я тебя сюда пригласил? – и не дожидаясь ответа продолжил. – Чтобы тебя предупредить. Веди себя корректно, иначе твоя учеба у нас закончится тюрьмой. А мне честь школы дорога. Понял!
- Исаак Моисеевич, а чего Вы меня тюрьмой-то пугаете? Что я Вам-то лично плохого сделал?
- А то, что если не бросишь свои заморочки да ухаживания за девушками, занятыми другими, дело этим и кончится. Да, кстати, Вероника, то есть Ника, дочка моего хорошего приятеля, замечательного человека. И я не позволю тебе морочить ей голову. Понятно выражаюсь?
- Ах, вот оно что, - помолчал Савва полминуты, собираясь с мыслями. – Понял, Исаак Моисеевич. Вы собираетесь мстить мне, если я буду дружить с Никой? Только мы в другое время живем, не в сталинское, - кивнув на портрет вождя всех народов продолжил Савва. – Можно идти?
Дизель встал со стула, бледный, с ходящими желваками на лице, подошёл и прямо и зло посмотрел в глаза Савве:
- Ну ты и фрукт! А характеристику я тебе напишу такую, что даже в колонии будешь меня вспоминать. Иди и помни о нашем разговоре.
Савва молча вышёл из лаборантской завуча и пошёл на урок.
Вечером того же дня, когда Савва обедал в железнодорожной столовой, к нему подошёл тот же пацан, что и утром, и передал бумажку, сложенную в четыре раза.
- От кого? – спросил Савва.
- Сам узнаешь, - ответил паренёк и убежал, не дожидаясь других вопросов.
Савва развернул мятую бумагу и прочитал: «Ждём тебя завтра после обеда, в четыре, около головного буфета. Алик».
«Кажется, конец подходит», - невесело усмехнулся про себя Савва. - «Что же делать?» Он стал лихорадочно перебирать возможности: «Не ходить, сослаться на болезнь? Не пройдет. Скажут струсил, а потом всё равно когда-то нужно будет поговорить. Уехать срочно в гости, скажем, к тёте в Питер? Тоже не очень. С какой стати так вдруг понадобилось? Нет, не то. Нужно пойти на разговор. Но как? И, главное, с кем? Стоп!» Тут поподробнее стал заставлять себя думать Савва. «Значит, так: собрать ребят, желательно старших и опытных. Можно попросить друзей брата Леонида. Они, кажется, у родителей ошиваются сейчас. Взять трёх надежных парней – Мишку Резунова, Пашку Пронина да и Вальку Зверева. Ребята вместе с братом выросли, в Питере учились, потом кто в десанте, кто на Кубе служили, умеют за себя постоять, да и закалка питерская. Так, это хорошо».
А в том, что они поедут, у Саввы сомнений не было. Побузить да ещё за правду, за своего парня, за свой родной разъезд – дело чести. Тут они не струсят, с кем угодно в драку полезут.
«Ладно, хорошо. Что ещё? «Вальтер» достать, который ещё брат Лёшка спрятал? Это тоже надёжный аргумент, особенно когда «тет-а-тет» разговор пойдёт. Тут терять нечего: или ты их, или они тебя».
Вечером, выпросив с трудом у матери десять рублей якобы на учебники, Савва пошёл собирать компанию. Долго уговаривать скучающих без дела, здоровенных, молодых мужиков не пришлось.
- О чём разговор? Брату Лёхи мы всегда поможем. Только обрисуй картину: что к чему?
Савва как мог всё рассказал.
- Хорошо. Подытожим. Дело ясное: тебе нужно форт показать, а нам тебя поддержать. Идёт! Пиво будет?
Савва вынул червонец:
- Конечно, сразу же там в главном буфете и отоваримся.
- Договорились, - за всех ответил Мишка Резунов.
***
Следующий вечер встречи Саввы с Русаном выдался почти по-летнему тёплым. Хотя половина листвы тополей пожухла и опала от первых заморозков, но трава сочно зеленела под деревьями. А в воздухе замельтешили густые кучи комаров – верный признак тепла.
Поезд подъехал к перрону почти по расписанию, без десяти четыре. На задней площадке последнего вагона вся их бригада из пяти человек была наготове. Пятым в последнюю минуту присоединился Юрка Андреюшкин, здоровенный парень, немного заикающийся, но неимоверной силы: мог одними руками гружёную машину сдвинуть. Он недавно вернулся из армии и работал на путях молотобойцем, вколачивал в деревянные шпалы костыли. Один удар – один костыль. На спор мог выпить десять кружек пива одну за другой, не отрываясь, и ещё много чего…
Самый интеллигентный из них – Пашка Пронин – весело пошутил:
- Звёздный состав 207-го разъезда в сборе!
- Значит, так, - начал Мишка Резунов, обращаясь к Савве. - Ты идёшь к ним, мы сзади за тобой, чуть поодаль. Так, невзначай приехали парни пивка попить. И к головному буфету пойдем. Там около него остановимся покурить, обстановку оценим. Ты начинаешь разговор, и если что, даёшь знать. Ну, хоть рукой почеши затылок – это значит наша подмога нужна. Мы в один миг будем там. Понял?
- Хорошо, - согласился Савва.
Все замолчали. Поезд мягко подошёл к перрону и остановился.
- Ты сходи один, а то за тобой наверняка следят. А мы чуток попозже, - хлопнул Мишка Савву. – Удачи тебе!
- К чёрту! – бросил в ответ Савва и соскочил на перрон.
Последний вагон остановился почти напротив места встречи. Длинное одноэтажное здание, обшитое вагонкой и выкрашенное охрой в тёмно-коричневый цвет, как и все железнодорожные сооружения тех лет, носило странное название «головной буфет» скорее из-за своих размеров: по сравнению с другими такими железнодорожными строениями ОРСа оно выглядело флагманом на фоне мелких магазинчиков и ларёчков. Савва, не оборачиваясь, быстрой походкой спортивного парня направился к зданию буфета. Подойдя к высокому крыльцу, остановился и осмотрелся. Кроме двух подвыпивших и обнимающихся друг с другом мужиков поблизости никого не было. Савва взглянул на часы: ровно четыре. «Где-то тут, видимо, наблюдают», - сделал вывод Савва и неторопливо стал подниматься на крыльцо. В это время раздался свист – так свистят, когда хотят себя обозначить. Савва на минуту замер и обернулся. Свист повторился. Свистели из-за разросшихся кустов акации привокзального палисадника, заканчивавшихся как раз напротив буфета.
Палисадник был со всех сторон по периметру обсажен акацией и считался святым местом для работников станции. Чужаков туда не пускали: железнодорожники отдыхали в тени во время летней жары, располагаясь вокруг небольшого фонтанчика. В любое время года после получки или аванса они «вспрыскивали» эти события стаканчиком водки и кружкой пива. Савва раза два бывал там с отцом ещё ребёнком, а просто так ходить туда не рекомендовали никому. За это можно было по шапке получить, да и относились в то время к железнодорожникам с почтением: полувоенная форма с нашивками, фуражки, кители да и заработок выше, чем везде. Создавали тем самым своеобразный ореол рабочей элиты.
Савва оглянулся и увидев, что его группа поддержки, болтая и смеясь, подходит к буфету, смело шагнул вперёд, перепрыгнул через невысокий штакетник и нырнул в кусты. За кустами около уже не работающего фонтанчика его ждали трое, знакомым был один – Алик Русан. Он был в чёрной кожаной куртке с поднятым воротником и в больших чёрных очках. Других парней Савва никогда не видел. Тот, что стоял слева от Алика, был невысоким крепышом, губы у него были разбиты и припухли. «Дидя», - догадался Савва. А третий, высокий тощий мужик с узким и злым лицом, был в сером красивом костюме в полоску.
Начал разговор Алик Русан:
- Пришёл значит, не струсил? Хорошо. Один?
- Пока один, - ответил спокойно Савва, хотя сердце его трепетало так же часто, как строчил пулемёт.
- Ты должен возместить ущерб Витюхе пятьсот рябчиков, и ещё пятьсот нам, за урегулирование конфликта. В общем, штука с тебя, парень, - перешёл к делу Русан.
- За что? – вырвалось у Саввы.
- Было бы за что, мы бы тебя уже давно прикончили, - ответил с ухмылкой Алик.
Дидя тоже осклабился лишь губами. Лицо третьего оставалось абсолютно застывшим, со злым выражением чёрных колючих глаз.
- Ах да, я тебя не познакомил. Это, - Алик показал на парня с разбитыми губами, - как ты наверное догадался, Витёк. А этот, - он кивнул на высокого худого мужика – наш кореш Вагоб из Питера. Сюда приехал по делам, но специально пришёл посмотреть на фраера, который лучшего спортсмена зоны разделал под орех.
И он басисто рассмеялся.
- Да ладно ты, Русан, зубы-то скалить, - прошипел со злостью Дидя. – Если бы не ты, пришил бы его, сучонка, на следующее утро.
Он матерно выругался, хотел ещё что-то добавить, но Алик резко одёрнул его:
- Цыц! Не тебе меня учить, как правёж вести. Сказано – замётано, - продолжил уже спокойно Алик.
- Да откуда у меня такие деньги? – ответил, сохраняя спокойствие, Савва.
- Это не наше дело. Ты ввязался во взрослые игры – плати по счетам, - как бы подытоживая встречу хрипло проговорил Русан. – Даём тебе три дня. Чтобы через три дня к семи вечера вот так же, здесь, передал моему человеку штуку. Кто будет деньги брать сообщу накануне. Свободен.
- Нет, погоди! Погоди! – вдруг снова вскипел Дидя. – И уговор насчет бабы!
Алик поморщился:
- Да, чуть не забыл. Ты девку оставь, не по себе сук рубишь. Усёк? Ну, покедова.
И Русан повернулся спиной к Савве, приглашая своих друзей идти с ним. Но в это время Савва вдруг решительно схватил Алика за плечо:
- Погоди!
- Что так?
Резко и пружинисто Алик сбросил руку Саввы с плеча, и в левом рукаве куртки что-то щёлкнуло. Савва опустил глаза и увидел лезвие ножа, выскочившее из чёрной рукоятки. Алик поднял нож, поднес к лицу Саввы и тихо, но твёрдо произнёс:
- Я не Дидя. Шутить не привык, - и снова защёлкнул лезвие в рукоятку. – Что хотел? Говори!
Савва судорожно сглотнул слюну.
- Вероника сама решит, с кем ей дружить. А во-вторых, я же сказал – нет у меня тысячи рублей, и взять негде.
- А корова в доме есть? – спросил опять с ухмылкой Алик.
Видно, нравился ему этот ершистый парень: вот бы себе в помощники такого.
- Корова? – удивлённо переспросил Савва. – Есть.
- Пусть родичи продадут. Вот и деньги, - уже со смехом прибавил Алик.
Что-то напоминающее улыбку появилось даже на лице Вагоба, гостя из Питера.
- Корову они не продадут, - уверенно парировал Савва. – Родители за детей не отвечают. Так ведь по закону, и вашему и нашему, - добавил он. – Заработаю – отдам, только время нужно.
- Сколько же тебе его дать? – опять со смехом спросил Алик.
- Летом на каникулах буду на путях работать. Там хорошо платят. И зимой подработать можно на расчистке снега. Соберу за год.
Тут уж рассмеялись все трое.
- Молодец! – вдруг заговорил длинный приятель Алика. – Слушай, Русан! Отдай его мне на неделю. Возьму с собой в Питер. Там дело серьезное намечается, человек со стороны нужен.
Русан пожал плечами:
- Бери. Только задаток оставь.
- Поедешь со мной? – спросил Вагоб Савву, не отвечая Русану.
- А зачем?
- Деньги заработать.
- Как?
- Как-как? Заквакал! – засмеялся Дидя. – Воровать будешь. Понял? И чтоб через неделю пятьсот рябчиков мне выложил, а не то каюк тебе.
- Не пугай парня! Он и так видно не из пугливых, - заступился неожиданно за Савву Вагоб. – Ну что, поедешь? – уже более приветливо спросил Вагоб.
- Нет, не поеду, - уверенно и твёрдо ответил Савва. – Воровать не буду.
- Дело хозяйское, - как-то с сожалением проговорил Вагоб. – Тогда разбирайся с долгами сам, - и он отвернулся.
Алик снял очки, посмотрел на Савву и как-то спокойно и безучастно пробасил:
- Ну и дурак!
Потом подумал о чём-то и добавил:
- Мне будет жаль тебя, если через три дня не будет денег. Понял? Хороший малыш!
И он хотел было похлопать Савву по щеке своей огромной ручищей с большим золотым перстнем на пальце.
- Не понял! И понимать мне нечего, - так же спокойно, но категорично ответил Савва, отдергиваясь от руки Алика.
И тут он сделал шаг в сторону, выхватил из-под ремня свой главный аргумент – «Вальтер» - и навёл ствол в лоб Алику.
- Стоять всем! Иначе выстрелю!
- Это меняет дело, малыш, - прохрипел Русан, также делая шаг в сторону и пытаясь достать нож.
Но Савва упорно держал его под прицелом и звонко выкрикнул:
- Не делай глупостей, Алик! Ты не успеешь! Я выстрелю быстрее.
Русан опустил руки:
- Ну! Пошутил и хватит! Опусти пушку.
- Стойте на месте, иначе выстрелю, - повторил команду Савва и пронзительно свистнул.
Из кустов, ломая ветки, с двух сторон выскочили приятели Саввы. Оценив ситуацию, Мишка Резунов покачал головой.
- Ай-ай-ай! Не получилось, значит, разговора. Теперь слушайте меня внимательно. Ты у них за пахана? – обратился Мишка к Алику.
Тот ничего не ответил.
- Да ладно, мне всё равно кто. Слушайте тогда все. Этот парень… - он взял Савву за плечо, и, видя что Савва не опускает пистолет, кинул ему. – Да убери ты свою зажигалку, - и снова обратился к Алику. - Так вот. Вот этот парень – наш земляк, брат Лёшки Би. Слыхал о таком?
- Да был какой-то фраерок с такой кликухой, - произнес было Русан.
Но Мишка поднял указательный палец вверх, и Алик замолчал.
- Лёшка Би не фраерок и никогда им не был. Он настоящий уркаган и таких питерских, как ты, - Мишка повернулся к Вагобу, - ставил на четвереньки вдоль Лиговки. И не одного хмыря вроде тебя, - Мишка ткнул пальцем в Русана, - шлёпнул. Сам свидетель. Всем всё ясно? И все в Питере знали Лёшку Би и уважали за честность и порядочность. А пока вы зону по малолетке топтали, Лёха на Кубе страну защищал, в Карибском кризисе. Фидель лично наградил Лёху орденом. И как в довесок, получил Лёха малярию… Сейчас Лёха ушёл от старых дел, но порох в пороховницах сохранил сухим. Помните об этом, урки! Мы, друзья Лёхи, не дадим в обиду его братана, вот этого парня.
Он снова обнял Савву за плечи и продолжил:
- Кто будет мешать ему ходить свободно и везде, где он пожелает – будет иметь дело с нами… Мне ваше согласие не нужно. Я лишь предупредил, чтобы вы не делали глупостей. Усекли? Впрочем, он и сам может за себя постоять.
Мишка закончил свою короткую речь и посмотрел на Савву, мол, давай командуй. Савве ничего не оставалось как пригласить всех в буфет:
- Айда в головной, угощаю пивом.
Мишка заулыбался и неожиданно, как всегда, выдал:
- Кто не с нами, тот против нас, - и направился в сторону головного буфета. К удивлению Саввы все остальные пошли за ним.
В буфете, сев в зале под огромной репродукцией с картины Шишкина «Утро в сосновом лесу», Савва заказал пятнадцать кружек пива, по две на брата, восемь бутербродов с колбасой и бутылку водки. Ровно на десятку, как он и рассчитывал. Удобно усевшись за столами, ребята с удовольствием потягивали пивко. Мишка быстрым движением плеснул всем в кружки по пятьдесят граммов водки, оставив себе чуть побольше. Только Савва закрыл ладонью свою кружку, и Мишка понимающе обошёл его.
- За примирение! – предложил тост Мишка, видя, что братва расслабилась и спало недавнее напряжение.
- Да чего базарить? Дело в прошлом, замётано! – поддержал Русан.
- Вот и ладненько, - заулыбался Мишка, показывая золотую фиксу на зубе.
После второй кружки пива беседа перешла в шумный разговор и воспоминания обычных знакомых. Русан неожиданно подошёл к Савве.
- Лёху-то, твоего братана, я, оказывается, знал. Ещё по школе. Парень свойский был, нормальный пацан. Ты пойми меня правильно: на воле каждый сам за себя, а в кодле каждый друг за друга.
- Да я не в претензии к тебе, Алик, - ответил миролюбиво Савва. – Слава Богу, всё выяснилось.
- Ты это, того… Если что – мне дай знать. Никто тебя не тронет. И с девкой своей гуляй, где хочешь. А этому, - Русан кивнул на Дидю, который сидел с распухшими губами и цедил пиво одной половиной рта, - я уже всё сказал. Он тебя не тронет. А девка действительно хороша. И если бы не моя любовь к Валюхе, занялся бы ей сам.
Русан засмеялся, но, видя что Савва настороженно поднял на него глаза, успокоил:
- Ну, ну… Пошутил я, пошутил. Ладно, давай пять.
Он протянул свою огромную ладонь. Савва протянул свою, и они обменялись крепким рукопожатием.