Пролог
Англия,
Стаффордшир,
1848 год.
- Помогите! Помогите! – она бежала так быстро, как только может бежать девочка семи лет. Огромный, лохматый, угольно чёрный пёс мчался за маленькой мисс Ченли. Она задыхалась, лёгкие готовы были разорваться от нехватки воздуха, а маленькое сердечко неистово билось в груди. Из последних сил она бежала к высокому крыльцу, где у открытой двери стояла её мачеха, миссис Уитклиф, и смеялась своим серебристым смехом, похожим на звон маленьких колокольчиков.
- Посмотри, Джон, как смешно Элизабет улепётывает от Хлифа! – крикнула она вглубь холла, обращаясь к отцу девочки. Тот лишь что-то пробурчал в ответ. В этот момент, когда девочка уже почти добежала до заветной цели, пёс настиг свою жертву и сбил с ног. Она упала и несколько раз перевернулась, обдирая колени и локти об острый гравий дорожки. Попыталась подняться, но Хлиф поставил на её грудь широкие лапы и, вывалив язык, горячо задышал прямо в лицо. Из распахнутой пасти стекала густая слюна и падала на нарядное розовое платье, которое Элизабет специально надела на сегодняшнее торжество – день рождения Минни, своей подруги, живущей в соседнем поместье. Испуганная, сжавшаяся в комок, девочка закричала. Хлиф в ответ залаял. Она видела раскрытую собачью пасть, острые зубы, её оглушал лай, и она кричала и кричала до тех пор, пока беспамятство не накрыло её тёмной волной.
Очнулась она от тихого голоса, негромко произнёсшего:
- Что-то серьёзное, доктор?
- Нет-нет. Просто сильный испуг и нервное потрясение. Как это случилось?
- Это собака моей жены. Хлиф хотел поиграть с Элизабет, а та испугалась и побежала, - это отец, поняла девочка, но не открыла глаз, а постаралась лежать совершенно тихо. Она прекрасно помнила, как огромный пёс, беззаботно резвившийся на лужайке перед домом, погнался за ней по команде своей хозяйки, миссис Уитклиф, которую та подала ему, едва лишь Элизабет достигла середины дорожки.
- Что теперь будет с моей дочерью?
- Всё будет хорошо, мистер Ченли. Я выписал микстуру. Отправьте слугу в город, аптекарь быстро приготовит её. Девочке нужен покой. Пусть полежит несколько дней в постели.
Голоса удалились. Видимо, отец и доктор вышли. Элизабет открыла глаза и огляделась. Она была в своей спальне на втором этаже. За окнами было уже темно. У постели её стояла свеча. Девочка тихонько поднялась с постели, и босиком вышла из комнаты в широкий коридор с двумя рядами дверей по обе стороны. Пройдя по коридору, покрытому пушистым ковром, она перегнулась через перила лестницы и заглянула вниз, в холл. В библиотеке горел свет, из открытой двери слышались голоса. Вот в холл вышел отец и направился в свой кабинет. Элизабет тихонько спустилась по наполированным до блеска ступенькам лестницы и подкралась к открытой двери библиотеки. Мраморный пол в холле холодил босые ноги, и тело девочки охватила мелкая дрожь.
- Всё в порядке? – услышала она голос мачехи.
- Я глубоко сожалею, что послушал вас и не рассказал правду вашему мужу, миссис Уитклиф, - недовольно произнёс доктор.
- О. прошу вас, мистер Дембли, не говорите ему ничего, - в голосе мачехи зазвучали умоляющие нотки. – Вы и представить себе не можете, что сделаем мой муж, если узнает, что произошло на самом деле.
- Возможно, ему всё-таки следовало бы знать правду. Ведь собака была бешеная. Если бы она укусила Элизабет, девочка была бы обречена.
При этих словах в голове Элизабет помутилось, голова её закружилась, в ушах словно застучали молотки, и сквозь этот стук она едва расслышала ответ мачехи.
- Хорошо, что Джон застрелил пса. По правде говоря, никто даже и не заметил, что собака взбесилась.
- Но ведь это ваша собака, миссис Уитклиф. Неужели вы не заметили…
Тут сознание покинуло Элизабет, и она погрузилась в мягкую, ватную темноту. Тело её скользнуло на пол, произведя лёгкий шум. На шум этот мачеха её и доктор Дембли выбежали из библиотеки. Доктор поспешил поднять девочку и отнести в её комнату, где Элизабет пришлось провести много недель, оправляясь от мозговой горячки. Её мачеха пожелала лично ухаживать за больной, и долгими ночами прислушивалась к слабому голосу, лепечущему невнятные слова. В бреду Элизабет часто звала мать и отца, но ни разу миссис Уитклиф не услышала ни слова и происшедшем, и окончательно успокоилась, решив, что девочка не слышала её разговора с доктором.
Элизабет проболела полгода, и отец, чтобы поправить её здоровье, а заодно и продолжить обучение, отправил девочку в швейцарский пансион, где она смогла получить воспитание, достойное истинной леди.
Глава 1
Лондон,
Роуз-холл,
1860 год.
Элизабет тихонько отворила дверь в спальню отца. В нос ударил едкий запах лекарств и больного тела. В комнате было темно, лишь на столике у кровати горел тусклый ночник. Рядом, в кресле, спала дородная сиделка в белом накрахмаленном чепце и широком фартуке с большими карманами. Из одного кармана торчал кусок булки. Рот женщины был приоткрыт, она изредка всхрапывала во сне.
Элизабет, стараясь ступать как можно тише, приблизилась к кровати и осторожно отдёрнула полог. Отец спал, тяжело дыша. Его лицо заострилось, кожа, испещрённая пятнами, туго обтягивала скулы и нос. Рот ввалился. Из-под ночного колпака были видны слипшиеся от пота седые волосы. Поверх одеяла бессильно лежала рука, тоже очень худая. Элизабет взяла эту руку и прижала к губам.
- О, отец! – горько прошептала она. Больной слегка шевельнулся, но в этот момент дверь комнаты распахнулась и в проёме появилась мачеха, держащая в руках зажжённую свечу.
- Элизабет! – громким шёпотом позвала она. – Немедленно выходи!
- Но я хотела видеть папу… - голос девушки задрожал.
- Ты же знаешь, что его нельзя беспокоить, - прошипела миссис Уитклиф и, подойдя к девушке, крепко ухватила ту за руку, чтобы вывести её вон из спальни. В этот момент с кровати послышался хрип. Обе женщины обернулись и свет свечи, которую держала в руке мачеха, отразился в открытых глазах больного.
- Джон, прости, что нарушили твой сон, - торопливо проговорила мачеха. – Мы сейчас же уйдём, - и она принялась толкать Элизабет к двери.
- Погоди, Евлалия, - тихо, но властно промолвил он. – Я хочу видеть Элизабет. Подойди ко мне, дочка! – и он жестом подозвал к себе девушку. Та, вся дрожа, подошла и опустилась на скамеечку, стоящую у кровати. Джон Ченли протянул ей руку, и Элизабет схватила эту тонкую, исхудавшую руку и снова прижала к своим губам. По щекам её заструились слёзы. Отец сжал её пальцы и прошептал:
- Не плачь, детка. Не стоит горевать.
- Но, отец! – она смотрела на него огромными тёмно-синими глазами, полными слёз. Губы её дрожали. Горло сжималось от сдерживаемых рыданий.
- Тише, тише, - успокаивающе шептал он. – Ты будешь не одна. Евлалия позаботится о тебе. Верно, дорогая? – и он обернулся к мачехе, которая с напряжением следила за разговором.
- Ну, конечно, Джон. Тебе не стоит ни о чём беспокоиться, - она приторно улыбнулась, но глаза её оставались холодными и настороженными.
- Я составил завещание, - меж тем продолжал больной, - где Евлалия назначена твоей опекуншей. Тебе не о чем беспокоиться, дочка.
Но Элизабет испугалась ещё сильнее. Все эти годы она помнила о том разговоре, который подслушала в библиотеке их деревенского дома. Она хотела сказать отцу о своих страхах, но мачеха не сводила с неё глаз, и девушка промолчала. Она лишь погладила руку отца. Тот дышал хрипло, с присвистом. На лбу его снова выступили капельки пота. Он закрыл глаза и еле слышно прошептал:
- Ступай. И не плачь по мне.
Элизабет хотела остаться, но мачеха наградила её таким взглядом, что она тихо положила руку отца поверх одеяла и, поднявшись с кресла, вышла из комнаты больного.
- Тебе лучше идти в свою комнату, - сказала ей мачеха, когда они стояли в широком, продуваемом сквозняками коридоре. Элизабет молча повиновалась. Она поднялась на третий этаж, в свою маленькую комнатку, куда слуги уже отнесли её багаж. Она оглядела с детства знакомые стены с шёлковыми золотистыми обоями, свою низкую кровать, на которой она засыпала, будучи маленькой, свои книжки и игрушки на полочке у стены. В комнате царил леденящий холод. Никто не побеспокоился растопить камин, и Элизабет начала дрожать. Чтобы немного согреться, она легла в постель прямо в одежде и накрылась одеялом.
Закрыв глаза, она принялась вспоминать, как получила письмо от мачехи с вызовом в Лондон, и о том, как ей пришлось долго добираться из своего пансиона, в котором она безвыездно провела двенадцать лет. После того, как её чуть не искусала бешеная собака, она очень долго болела, и отец решил отправить её на юг Франции в пансион Святого сердца, где девочка смогла восстановить своё здоровье и получить воспитание, приличествующее девушке из хорошей семьи. Хозяйками пансиона были монахини, которые старались держать своих воспитанниц в строгости. Они обучали барышень всему, что должна знать хозяйка большого дома. Под их руководством девушки учились рукоделию, игре на фортепиано, рисованию, французскому языку. Элизабет училась с особым прилежанием. Она прочла все книги, какие её только удалось найти, и знала гораздо больше, чем многие её сверстницы. Несмотря на то, что она провела в пансионе столько лет, она так и не обзавелась подругами. Девицы из пансиона казались ей пустышками. Они только и говорили, что о замужестве и нарядах. Главное, к чему готовили пансионерок – это выгодный брак. Элизабет же хотелось путешествовать, увидеть другие страны. Она часто мечтала о том, как здорово было бы, если бы она была мальчиком. Тогда она нанялась бы юнгой на какой-нибудь корабль и отправилась на нём в кругосветное плавание.
Несмотря на одиночество, девушка была счастлива все эти двенадцать лет. Счастлива до тех пор, пока не получила письмо от мачехи, в котором та сообщала о болезни отца. Элизабет поспешила вернуться в Лондон, сопровождаемая слугой, который доставил письмо. Всю дорогу она надеялась, что отец болен не так серьёзно, как о том писала Евлалия, но, к сожалению, надежды её не оправдались. Отец умирал. Она поняла это сразу же, как только увидела его бледное заострившееся лицо. Несмотря на свой юный возраст, Элизабет уже доводилось видеть достаточно умирающих, чтобы обнаружить признаки близкого конца на отцовском лице. На память ей пришли долгие часы ночных бдений у постели больных в госпитале при пансионе Святого сердца. Монахини часто привлекали воспитанниц к работе в госпитале, стремясь таким образом воспитать в них милосердие, но девушки с неудовольствием относились к таким поручениям. Все, кроме Элизабет Ченли. Та, наоборот, стремилась как можно чаще бывать в госпитале. Однажды доктор Моруа даже позволил ей присутствовать на небольшой операции. К чести девушки, она храбро выдержала всю процедуру, во время которой доктор извлекал из ноги деревенского мальчишки осколки острого стекла, и лишилась чувств, лишь выйдя из операционной.
Элизабет даже не заметила, как заснула. Разбудил её тонкий лучик солнца, пробившийся сквозь плотно задёрнутые шторы. Она так и проспала всю ночь одетая. Тело её затекло, она сильно замёрзла, и потому поспешила встать с постели. Подойдя к шкафу, она распахнула тяжёлые створки и увидела, что горничная уже развесила её платья. Сняв измятый дорожный наряд, она надела серое платье с глухим воротом, в котором ходила в пансионе, умылась ледяной водой из стоявшего на умывальнике кувшина, и попыталась расчесать свои густые вьющиеся волосы цвета меди. Волосы всегда доставляли Элизабет много хлопот. Непослушные, они никак не укладывались в причёску, и, как бы девушка не приглаживала их, несколько прядей обязательно выбивались даже из самой строгой причёски и обрамляли лицо, придавая Элизабет легкомысленный вид. Вот и сейчас, с трудом заплетя непокорные пряди в толстую косу, которую ей удалось укрепить вокруг головы, девушка с досадой заметила, что по бокам лица снова вьются завитушки. Она сердито топнула ногой, глядя на себя в зеркало, но решила ничего не менять.
- Не прибавить, не убавить, - пробормотала она себе под нос, критически оглядывая себя. Как всегда, увиденное не доставило ей никакого удовольствия. Нос слишком вздёрнут, его и щёки покрывают веснушки, губы слишком пухлые, а румянец слишком яркий. Элизабет в очередной раз подумала, что никогда не сравнится с томными красавицами, которыми так часто восхищались девицы из пансиона. Но тут же одёрнула себя. Сейчас не место для глупых мыслей. Нужно узнать, как прошла ночь для отца.
Она поспешила выйти из комнаты и спустилась вниз, к спальне, которую занимал больной. К её удивлению, дверь была распахнута настежь, из-за неё доносились испуганные и взволнованные голоса. Сердце девушки сжалось. Неужели? Она быстро вошла в комнату и застала там мачеху, всю в слезах, нескольких слуг и какого-то незнакомого джентльмена, видимо, доктора.
- Что случилось? – воскликнула она.
- О, Элизабет, - с рыданиями повернулась к ней мачеха. – Твой отец…
- Что? – едва слышно выдохнула девушка.
- Мисс Ченли. Этой ночью у вашего отца случился ещё один удар, - негромко ответил ей доктор, держа за руку отца.
- Он… Он умер? – запинаясь, спросила Элизабет.
- Нет. Но состояние его сильно ухудшилось. Боюсь, он недолго будет с нами.
Девушка бросила испуганный взгляд в сторону кровати.
- Что же делать? – она посмотрела на доктора. Тот отвёл глаза.
- Только ждать. Крепитесь, мисс Ченли.
Девушка приблизилась к кровати, на которой лежал отец, и села в кресло. Она, не отрываясь, смотрела в такое родное лицо. Отец дышал еле слышно, но на лице его было выражение покоя. Доктор о чём-то говорил с мачехой, но Элизабет не слышала ни слова. Наконец, доктор ушёл, и Евлалия дотронулась до плеча девушки.
- Элизабет, пойдём.
- Нет, нет, я останусь здесь, с отцом, - девушка посмотрела на мачеху, пытаясь удержать подступившие слёзы.
- Как хочешь, - со вздохом отозвалась мачеха. – Я прикажу подать тебе сюда чай.
- Я не голодна.
- Элизабет, - голос мачехи звучал строго. – Нет ничего хорошего в том, чтобы уморить себя голодом. Твоему отцу это бы не понравилось. Не спорь. Ты выпьешь чаю, иначе очень скоро сама свалишься.
Девушке ничего не оставалось, как покориться, и она послушно пила чай и ела принесённые горничной бутерброды, не чувствуя их вкуса, но не уходила из комнаты отца.
Она провела в комнате два дня. За всё это время отец ни разу не открыл глаз, но к вечеру второго дня он заворочался и тихо позвал:
- Эли… забет…
- Отец! – девушка взяла руку отца. Тот слабо сжал пальцы дочери и испустил тихий вздох. Она вглядывалась в такое родное лицо, и видела, как на него наползает тень.
- Нет, папа, не умирай, - шептала она. В этот момент дверь спальни распахнулась и вошла мачеха.
- Что, Элизабет?
- Он…, - девушка задохнулась от слёз. По телу отца пробежала лёгкая дрожь. Она ощутила на плечах руки мачехи. Та с силой подняла девушку, повернула к себе и прижала к груди.
- Его больше нет, Элизабет, - негромко сказала она. Девушка подняла лицо и посмотрела на мачеху. Глаза Евлалии возбуждённо блестели, щёки окрасил яркий румянец, губы подрагивали. Девушке стало страшно. Она поняла, что осталась одна. Одна с этой женщиной в огромном доме.