ГЛАВА ИЗ РОМАНА "СКАЗАНИЕ О МИРЕ ПРИЗРАЧНОМ"
Кейтаро вырос в семье Исами и Этсу. Исами – отец – всегда отличался строгостью по отношению к своим сыновьям. Особенно к старшему, Кейтаро. Поэтому приходилось и не легко, и не сладко. Отеческая похвала – всегда, как большой праздник, отеческие колкости и замечания – норма, горькая норма жизни в родительской семье. Кейтаро вырос, буквально «глядя в рот» отцу – что скажет, что подумает, как посмотрит своими угольно-чёрными глазами.
Чёрный амфотерн Исами в молодости был умён, силён и весьма красив. Он отличался высоким ростом и стройностью, также его выделял окрас – гладкая кожа была чёрного цвета с серо-зелёными пятнами-разводами, что считалось очень красивым и необычным у амфотернов. Но с возрастом цвета поблёкли, и теперь пятна еле выделялись на фоне посветлевшей кожи. Исами всегда любил политику и стремился к власти. Он заслужил доверие старейшин племени и после смерти одного из них довольно быстро вошёл в их число, став самым молодым старейшиной. Затем через считанные месяцы он возглавил совет старейшин. Кейтаро тогда было всего несколько лет.
Казалось, что-то новое и прекрасное должно было начаться в жизни племени после того, как пришёл к власти Исами. Но ничего не изменилось. Чёрный амфотерн не обнаружил никаких новых идей, касающихся упорядочения жизни племени. Он лишь был уверен в том, что должен управлять, но как именно, не знал. Единственное, что привнёс он в жизнь своего племени с приходом к власти: провёл ревизию древних оружейных складов и восстановил в школах занятия по боевым искусствам для мальчиков. Но поскольку воевать было не с кем, разрозненные племена давно слились в одно – мирное и ленивое племя – эти тренировки забывались, как только дети покидали школу. В молодости с Исами и его женой Этсу очаровательной, как её называли в племени, случилась беда. Этсу чуть не погибла от руки сильнейшей из нимф. После этого Исами всю оставшуюся жизнь мучила навязчивая идея о том, что племя нимф нужно уничтожить. Он разлюбил свою жену Этсу уже через несколько лет после рождения первенца, но продолжал жить с ней ради своей безупречной репутации, которая с приходом к власти стала важна для него более всего на свете. Этсу страдала и жалела, что не погибла тогда ещё от руки нимфы. Но нужно было жить, а потому всю свою заботу она отдавала детям, стараясь как можно меньше общаться с мужем.
Кейтаро, так же как другие дети Исами, стал жертвой любви отца к своей безупречной репутации. У политика должны быть безупречные дети! А Кейтаро – старший сын – несомненно, должен был быть лучше всех, чтобы со временем занять место своего отца. По крайней мере, так замышлял Исами.
И Кейтаро был лучше всех. Но этого никто не замечал. Кейтаро был отлично эрудирован, прекрасно владел оружием, был великодушен и очень умён. Но над ним как дамоклов меч нависала фигура отца. И как бы ни был хорош Кейтаро, многие успехи его приписывались успехам деспотичного Исами. Девушки заигрывали с ним, но Кейтаро не покидала мысль о том, что они это делают не ради него самого, не ради его собственных достоинств, но совершенно по другой причине. И это было горько. Кейтаро рано понял, что это такое - горечь от лицемерия тебе подобных.
Однажды вечером Кейтаро напился крепкого вина в полном одиночестве, закрывшись в своей комнате, и захмелел. Единственное живое существо на свете, к которому он был искренне и очень сильно привязан, была мать. Любящая, всегда готовая придти на помощь, отдать себя ради блага близких вплоть до самопожертвования. И именно из-за неё он не мог покинуть родительский дом и поселиться в собственном. Он слишком хорошо понимал, что с его уходом Этсу потеряет смысл своего существования, а он не хотел причинять ей боли. Жизнь его матери и так была одним сплошным, растянутым на долгие годы душевным страданием. Другие её дети не вызывали у Этсу столь же тёплых чувств, как старший сын, и они давно сбежали из родительского дома без оглядки и теперь редко сюда наведывались.
- Кейтаро!
Кейтаро не мог поднять от грубо сколоченного деревянного стола тяжёлую голову. Свет золотого месяца проникал в открытое окно и неприятно резал глаза, каждое телодвижение отдавалось в затылке тупой болью. Он чувствовал, что должен что-то сделать, куда-то пойти, но куда именно? И это мучило его уже давно, не давало спать по ночам, а днём – спокойно заниматься насущными делами.
- Я схожу с ума. Это всё моя дурная, бессмысленная жизнь. Жизнь папиного сыночка. Как бы я ни старался, каких бы высот ни достиг на любом поприще, имя отца всегда будет висеть надо мной как проклятие, - подумал он, и сердце тоскливо заныло.
- Кейтаро, иди сюда! - настойчиво прошептал тот самый некто, чей голос уже давно звучал в голове бедного молодого амфотерна.
- Отстань, у меня и так голова раскалывается, тебя только не хватает! - неожиданно для себя вслух произнёс Кейтаро. Получилось довольно раздражённо.
- Если я отстану, ты окажешься в большой опасности… ты уже в опасности.
- Чего?! - Кейтаро огляделся вокруг себя ошалело, но ничего не увидел, кроме болезненно светящего в глаза золотого месяца и обычной обстановки своей комнаты.
- Куда идти-то? - ворчливо пробормотал он, недоверчиво косясь на окно, за которым спало огромное селение.
- Спустись во двор, и всё, я тебя встречу.
- Бред. Я брежу, точно. Ну, что ж… Пусть… - вздохнул Кейтаро и направился к выходу.
Во дворе было темно, холодный осенний ветер вперемешку с изморосью неприятно подействовали на и так больную душу. Однако свежий воздух подействовал благоприятно, головная боль немного притупилась. Молодой амфотерн уже стал думать, что, конечно, его вывел на улицу инстинкт самосохранения. Ну, как-то организм должен был сам подсказать ему, как справиться с физической болью!
Тёмный двор большого бревенчатого дома был заставлен всякой рухлядью: старой мебелью, которую вынесли из дому, но так и не сожгли слуги, остатками разобранного и более не используемого помоста для старейшин, на который они раньше поднимались на собраниях, чтобы было удобнее смотреть в толпу. Кейтаро усмехнулся, вспомнив, сколько раз Этсу ругалась со слугами, пытаясь заставить их вынести со двора эти никчёмные штуки. Но слуги лишь разводили руками: «Господин Исами не велел трогать». Когда Этсу попыталась поговорить о захламлённом дворе с самим Исами, он только отмахнулся от неё: «Отстань со своими глупыми просьбами». С Исами дома вообще было невозможно разговаривать. С Этсу он обращался как с надоевшим домашним животным, на Кейтаро смотрел как на мебель, за исключением тех случаев, когда хотел прочесть ему свои отеческие наставления, которые Кейтаро находил довольно скучными и бессмысленными. Ибо невозможно без конца выслушивать фразы вроде: «Ты должен помнить о своём долге, сын мой».
Мимо ограды двора в маленький скверик шла тропинка. Кейтаро знал, что в скверике по ночам темно. Но сейчас там почему-то было светло. Юношей овладело любопытство, и он, не спеша, боясь, что утихающая боль начнёт снова нарастать, побрёл вдоль ограды двора по тропинке, ведущей в сквер. Вскоре перед ним открылась короткая аллея. Маленькая, коротенькая аллейка в маленьком дворовом скверике. Сейчас она вся светилась радостным серебристо-зеленым светом и казалась бесконечной. Чахлые деревца, окружавшие её, превратились в густой лес. От этого леса – от ветвей, от каждого листочка – и струился чудесный светло-зелёный свет. Аллея была усыпана серебристо-белой пыльцой, которая тоже светилась. И что ещё поразило Кейтаро в том, как изменился окружающий его мир, - воздух стал сухим и тёплым. Он поднял голову – над ним сияли крупные разноцветные звёзды.
Раздался тихий звук отдалённых шагов. Кейтаро с трудом оторвал взор от неба и вгляделся в даль светлой аллеи. Кто-то стремительно приближался к нему, поднимая на ходу лёгкие облачка светящейся пыльцы. Вскоре Кейтаро различил фигуру молодого амфотерна, довольно высокого и худощавого, со светлой, почти белой кожей, которая причудливо переливалась золотистыми и серебристыми оттенками в свете аллеи. У незнакомца были большие золотисто-зелёные глаза. От его молодого лица, так же как от деревьев и пыльцы на аллее, и звёзд в небе, тоже исходило сияние. На шее у него на длинной цепи из дорогого металла висело украшение в форме плоского металлического круга с красным камнем в середине – символическое изображение красной планеты в кольцах, планеты-талисмана племени амфотернов. Эта подвеска, как Кейтаро прочёл однажды в школьном учебнике истории, принадлежала последнему императору горных амфотернов и пропала бесследно, как только империя распалась, а горное племя разделилось на несколько противоборствующих племён. Незнакомец подошёл к Кейтаро и учтиво поклонился ему.
- Кто ты? - изумлённо спросил Кейтаро.
- А ты посмотри на меня внимательнее, - отозвался незнакомец, и его голос почему-то показался Кейтаро родным.
- Это ты звал меня выйти во двор?
- Посмотри на меня, - ещё раз сказал незнакомец.
- Боже мой… - прошептал Кейтаро, всматриваясь в только что казавшееся незнакомым, но таким близким ему лицо таинственного пришельца. - Это же я! Это я сам!
Кейтаро дотронулся словно во сне до своей шеи и почувствовал холодок от надетой на неё массивной цепочки, на которой висел металлический круг с красным камушком посередине – символ императорской власти. Юноша поднял глаза, чтобы вновь увидеть своего ночного гостя, но перед ним была лишь сияющая чудесным светом аллея.
Вдруг поднялся сильный и холодный ветер, сдувая с аллеи серебристую пыльцу, унося в бескрайнее, закрывшееся облаками чёрное небо светящуюся на сказочных деревьях листву. Кейтаро вновь стоял на коротенькой аллейке маленького дворового скверика, где ночью не горят фонари. И никакого символа императорской власти не было у него на шее. Но таинственный незнакомец навсегда остался с ним. То был он сам, и не только теперь, но и раньше - всегда, везде.
Впоследствии, много лет спустя Кейтаро рассказывал близким происшедшее с ним чудо, как прекрасный сон. Но сон ли это был на самом деле или явь, он не мог определить точно.
Чем было спровоцировано решение Исами начать войну с нимфами – не знал никто, даже его семья. Всю жизнь Исами говорил, что мечтает об этом, но мечта должна остаться мечтою ради блага его же племени. Но закончилась молодость, приблизилась, а затем наступила старость, и почти ничего не изменилось в этом мире за время правления харизматичного вождя. Исами стало казаться, что его жизнь прошла зря, его карьера рухнула, несмотря на внешнее благополучие. И вот, после очередного нападения двух амфотернов на питомца одной из нимф, в результате чего один из них был убит этой нимфой, Исами решился-таки начать войну. Свидетельницей именно этого судьбоносного убийства стала Асвейг-Евлалия, когда в полном одиночестве она пустилась в ночной полёт.
Исами вдруг осознал, что ему легче умереть в пылающем доме или непосредственно от удара огненного шара нимфы, нежели в собственной постели в окружении заботливой семьи. Ибо так он хотя бы частично осуществит мечту всей своей жизни – начнёт войну с нимфами. И пусть всё горит синим пламенем, его жизнь не пройдёт незамеченной, его правление запомнят на века те, кто, возможно, уцелеет в этой войне.
Исами прикинул, какова расстановка сил… Численность нимф ограничена. Они не будут умирать, но тяжело раненые и страждущие нимфы воевать не смогут. Так пусть же они будут страдать постоянно, пока не вымолят у своего Бога прощение, чтобы покинуть этот мир и оставить амфотернов его полноправными властителями. Численность амфотернов была тоже ограничена, но рождались и росли крепкие дети, которых обучали в школе боевым искусствам. Пока продержатся взрослые, дети подрастут. Оружия много, подготовка вполне сносная… Исами решился. Он опасался лишь одного – бунта. Но амфотерны были так озлоблены против нимф, что никакого бунта не последовало. Лишь считанные единицы бежали из племени, отказавшись сражаться. Они тут же были объявлены изгоями и дезертирами, которые подлежат уничтожению.
Кейтаро усматривал в решении отца и смысл, и безумие одновременно. Бесконечно унизительная, навязанная обществом позиция «папиного сыночка» ожесточила его. В глубине души он хотел крови, схватки, возможно, собственной смерти. Только не бессмысленной. В бою смерть не бессмысленна. По крайней мере, так это казалось Кейтаро тогда. А потому он принял лично для себя такое решение: пока ничто не убедит его окончательно в том, что отец неправ, он будет воевать, используя всю свою силу, ум и навыки. В ночь пылающего дворца Кейтаро возглавил войско своих боевых товарищей. Перед битвой его вид был страшен. Золотисто-зелёные глаза казались чёрными от расширенных зрачков, ноздри раздувались, а когти ног скребли землю, пока он обходил своё готовое выступить войско. Затем он бился полночи как заведённая машина для убийства, не чувствуя ни боли, ни – тем более – страха. И чудом остался жив, когда по зданию взрывной волной пронёсся огненный вихрь Чёрной нимфы. Его спасла лишь хорошая реакция и то, что он находился в тот момент возле окна.
Несмотря на то, что он был измучен усталостью и ранен, Кейтаро не вернулся в ту ночь в большой бревенчатый родительский дом. Он продержался на силе воли несколько миль над полями, тянущимися от воздушного дворца к западу. Перед его глазами сверкала разноцветными кольцами красная планета, и он летел к ней. Он не знал, почему не хочет возвращаться домой. Помимо боли физической в нём росла с каждой минутой боль душевная. Словно молоточек с каждым взмахом крыльев в виски стучало громче и громче: «Я умру, я умру… ради него… он так захотел, ему так надо, ему не жалко… не только меня… всех. Ради чего? Ради своей репутации. И памяти на века. Будут помнить вождя Исами, а не тех, кто погиб ради него. Даже его сына. Сына… самые жалкие фигуры рядом с великим вождём – его дети. Но я не хочу… Не хочу умирать… Я хочу жить… Я хочу жить!» - последняя фраза вырвалась со стоном из груди измученного амфотерна, и, потеряв сознание, он камнем полетел к земле.
На утро после битвы Асвейг проснулась в пещере Сильи. Она смутно помнила, что её сюда перенёс Арнгейр. Сам же он мирно посапывал рядом с ней. Больше в пещере никого не было. Офелия бесследно исчезла, чего и следовало ожидать. Асвейг не стала будить Арнгейра. Она сама осторожно перебинтовала свою рану на левом боку и надела поверх бинта красивый серебристый пояс, который для неё ещё вчера принесла Офелия. Затем неслышно выскользнула из пещеры и полетела в сторону воздушного дворца. Она была уверена, что никто из воинствующих амфотернов ловить её не будет на следующее же утро после столь плачевно закончившейся для них битвы. Горы пронеслись под белоснежными, светящимися под лучами утреннего солнышка крыльями Асвейг, замелькали леса и перелески, где-то позади остался ныне пустующий домик Берси и Офелии. Потянулись поля… И вдруг Асвейг заметила большое светлое пятно. Кто-то лежал на поле. Асвейг прищурилась, её зрение тут же обострилось до предела, и она разглядела раскинувшееся на земле тело амфотерна.
- Это погибший амфотерн. Он был смертельно ранен сегодня ночью, вырвался из дворца, пролетел, сколько мог и упал здесь, - подумала она. Разум подсказывал ей, что останавливаться не стоит, а сердце – прямо противоположное. Асвейг вздохнула и спарила к распростёртому на земле амфотерну. Как бы она ни переживала за нимф, как бы ни была на их стороне в ночь битвы во дворце, но вид погибшего почему-то вышиб у неё слёзы. Амфотерн был явно очень молод. Он был худощав – так же, как Арнгейр, только чуть крупнее. Цвет его шкуры не поблёк в смерти, и золотящаяся на солнце, почти белая кожа обретала фиолетовый цвет на крыльях, в изгибах локтей и коленей и возле глаз. Рога у него были прямыми и такими же золотисто-белыми, как тело.
Асвейг тихо села на покрытую утренней росой траву рядом с телом погибшего амфотерна. Слеза, бегущая по щеке, задрожала под порывом ветра и упала в траву, смешавшись с каплями росы. Асвейг погладила «мальчика», как она про себя назвала погибшего, по неподвижной мордочке.
- Как жестока и бессмысленна война! А ведь я сама вчера убила двух твоих сородичей, а позавчера – ещё одного… - пробормотала белый амфотерн, сквозь слёзы глядя на закрытые глаза «мальчика». Вдруг его веки задрожали, глаза открылись. Чудесные золотисто-зелёные глаза бессознательно уставились на Асвейг.
- Опять сбежала! Вот дура, каких свет не видывал! Опять хочешь попасть в лапы патрульной службы! - раздался совсем рядом вопль Сиге. - Чего сидишь, чего глазки потупила?... - Продолжал он в пылу своего гнева и вдруг осёкся, осознав, что перед ним не один, а целых два белых амфотерна.
- Ой! Асвейг, это кто? - еле слышно пробормотал коричневый амфотерн. - Мамочки… Это… Кейтаро, что ли?! - снова завопил Сиге.
- Молча-ть! Идиот! Помоги мне перенести его в нашу пещеру! - закричала Асвейг, быстро вставая и вытирая слёзы. Сиге осторожно обхватил своими крепкими лапами раненого, и, сопровождаемый Асвейг, направился к горам.