ГЛАВА 16
(сентябрь 2003)
Я сказочник бедный, но в нынешней сказке
Исполнил усердно заветную роль,
Я смешивал розгой волшебные краски,
Сливалась с любовью в объятиях боль.
Прошёл почти год, и снова наступала осень. На рабочем столе Тожева заявление Веры Замоховой об увольнении с работы, и это не было неожиданностью.
Непьющей Замоховой предложили солидную должность в процветающей питерской фирме.
Тожев не обиделся и не огорчился, на зарплату в его учреждении одинокой женщине с ребёнком прожить трудно. Главное, что ей удалось вырваться из алкогольного омута.
Перевоспитание Замоховой не ограничилось единственным наказанием. После первого раза прогулы прекратились, но по вечерам и в выходные случались срывы под какое-то тяжёлое настроение, под уговорами старой компании. В учреждении полно сотрудников из общежития, и обо всём, что там творилось, Тожев знал и готовил свежие розги. Ему не приходилось вызывать Веру для неприятного разговора. Она сама входила в кабинет и, оставаясь у плотно закрытой за собой двери, спрашивала приглушённо и опасливо-заговорщицки:
– Накажете?
Она выбирала время, когда Тожев не занят, чтобы всё состоялось безотлагательно.
На второе наказание она явилась с голыми ногами, в свободном, домашнего вида, платье, постояла у скамьи, пока Тожев закрывал дверь, и легла, не обнажаясь. Она не удивилась и не забеспокоилась, когда Тожев затянул ей на запястьях верёвочные петли и привязал концы верёвок к ножкам скамьи, затем привязал ноги. Как ни странно, именно тогда из её души исчезла привычная настороженность, а мысли отгородились от тревожных, горьких забот. Всё это за стенами потайной комнаты, а здесь спасительный островок, на котором её не достают недобрые, насмешливые, брезгливые взгляды, не лезут в душу мнимые друзья и доброжелатели. Здесь её удивительная, непостижимая для других тайна, похожая на сказку с волшебным выходом из подземелья простой, необидной ценой. Она ощутила всё своё тело почти невесомым на волне какого-то счастливого смущения, когда Тожев поднимал ей подол, а под ним больше никакой одежды. Именно так она теперь будет готовиться к каждому наказанию.
Тожев был ошеломлён и растроган такой готовностью и полным непротивлением, а, между тем, всё понятно: у этого странного мужчины и несчастной женщины отношение к данному процессу оказалось единым. Оба поверили, что идут к одной цели единственно возможным средством.
Опуская розгу с рассчитанной, но и немалой силой, Тожев конечно представлял себе душевное состояние своей подопечной и своё моральное право и даже обязанность не церемониться. Порка получалась настоящей, основательной, но Вера, проявляя невероятное терпение, молчала и не шевелилась. Лишь иногда звучал тихий, сразу подавляемый стон, и всё.
Так продолжалось три месяца, и за это время Замохова укладывалась на скамью раз десять. Однажды она, выведенная из себя какой-то неудачей, вознамерилась купить хотя бы пива, а время было позднее, и пришлось отправиться в ночной магазин. Проделав получасовой путь по декабрьской стуже, уже у прилавка Вера спохватилась, что кошелёк остался в кармане жакета, а жакет она не пододела второпях. Растерянно пошарила по остальным карманам, безрезультатно. В это время незнакомая синюшная тётка униженно и тщетно стала выпрашивать у продавщицы бутылку в долг. Весь ужас был в том, что и Вера собралась было делать тоже самое. Раньше ей такое удавалось, да вот влезла эта зараза, лебезит, глупо и ненатурально врёт про день рождения, про неожиданных гостей, про богатого зятя. Стало мерзко и стыдно, и в магазине, как только ушло предвкушение выпивки, показалось неуютно. Запахи, хлипкая грязь на полу, на полках ряды бутылок, содержимое которых ждёт своего часа, чтобы отравить её тело, задурманить мозг и опрокинуть её в прежнюю безысходную тоску.
Возвращалась она медленным шагом мимо сверкающих в лунном свете сугробов, и лишь на обратном пути распробовала свежесть зимнего воздуха, ощутила близость бездонного звёздного неба. Захотелось остаться здесь навсегда, чтоб ни к чему не возвращаться. Здесь никакая обида, никакой кошмар её не застанет. Появилось счастливое чувство свободы, такое было недавно. Когда?
Долго вспоминать не пришлось, подсказал невольный трепет взбодрившегося от прогулки тела, и она смущённо улыбалась, думая о скамье и розгах.
С утра ей стало не по себе от собственной решимости. Она боялась наказания, о котором собиралась просить. Вот так, женщине предстоит порка, и просить бы прощения, пощады, только у кого? Разве что у собственной совести, а совесть рассудила бесстрастно и сурово.
Вера пришла к Тожеву с заявлением об увольнении и, пока он рассматривал поданную бумагу, выговорила, словно чужим голосом:
– Накажете? Только не тридцать, а пятьдесят, и со всей силы…
Тожев произнёс в раздумии:
– А надо? Мне кажется…
– Надо, сейчас надо, а уж дальше увидим. Может быть, и не понадобится.
Последнюю экзекуцию назначили на утро субботы. И эту порку Замохова вынесла молча, а потом сама удивлялась, как ей удалось не закричать.
А Тожев признался себе, что сёк увлечённо и с особым удовольствием. Пришла уверенность, что удалось добиться желаемого, и спасена жизнь молодой, неглупой женщины. Он не упивался властью и картиной унижения, он оказывал помощь, в которой она нуждалась и нашла силы это признать, а он не мог не признать, как красиво её обнажённое под розгами тело. А нельзя ли было обойтись без этого, просто своим влиянием, авторитетом? Тожев долго это обдумывал и пришёл к очевидному ответу.
.
Они поговорили об этом, и Вера почти серьёзно предложила:
– Надо бы ввести…
И тогда Тожев пустился в объяснения:
– Нет, правильно, что телесные наказания были в своё время отменены. Их применяли и к месту, и не к месту. И сейчас розга оказалась бы орудием в руках самодуров, садистов и недоумков, наделённых властью. Когда-то так и было, но наступала эра просвещения, отмена рабства, крепостного права. Теперь в цивилизованных странах закон должен руководствоваться принципом гражданского равноправия. Всё равно произвол и беззаконие не остались в прошлом, так не хватало ещё, чтобы по прихоти коррумпированных чинов пороли всех по поводу и без повода. Нашим придуркам только позволь. Такое наказание имеет ценность лишь в особых ситуациях, как, например, в твоём случае, когда такому наказанию подчиняются осознанно, и не попирается при этом человеческое достоинство. Это очень, как Вы, Вера Филипповна понимаете, щепетильное дело, и далеко не каждому такая процедура поможет. Мы чего-то, надеюсь, достигли, и в этом результате наполовину твоя заслуга. Ты изменилась в лучшую сторону не под влиянием страха снова оказаться на скамье. О том, что ты перенесла, знаем только мы двое, и эта встряска вернула тебе нормальную самооценку, помогла очнуться и вспомнить, что ты человек. Ты перенесла физические страдания, которые ничто, по сравнению с разрушительным действием алкоголя, а вот унижения, которым характеризуется порка, не было. Ты испытала лишь модель такого унижения, потому что всё происходило благодаря, возникшим у нас, доверительным отношениям, зато теперь у тебя есть стойкое нежелание унижать себя, ронять своё достоинство прежним поведением. Так?
Вера слушала внимательно и удивлялась повороту в речи начальника от осуждения телесных наказаний к их несомненной пользе. Она лишь уверилась, что встреча с таким человеком оказалась спасением. И впоследствии любой момент общения с ним она вспоминала благодарно и с наслаждением, но это останется в прошлом. У неё в близком будущем своя личная жизнь, и удовольствие от полученных наказаний останется тайной, как она думала, даже от него. Он её отпустил, не предложил продолжить воспитание, и это тоже она оценила, поверила, что всё делалось ради неё, а не ради его прихоти. Она словно отмылась от мыслей о выпивке, и её здоровое тело при всяком упоминании о таких искушениях реагирует не страшной, а сладкой памятью о розгах, и не хочется терять это ощущение, жалко заглушить его пьяным дурманом.
Подписывая документы на увольнение Замоховой, Зоя Ивановна вздохнула.
– Жаль отпускать. Не узнать человека. Уж не колдун ли Вы, Адриан Савельевич? Хотела бы я слышать, что Вы ей говорили.
Польщённый Тожев ответил с шутливым, дерзким озорством:
– Это надо не слышать, а видеть.
И Зоя Ивановна была недалеко от разгадки, подумав: «А не поколотил ли он непутёвую бабёнку раз, другой». Эта мысль показалась ей забавной. Глядя на доброго и мягкосердечного Савельича, весело и приятно было признать его правоту и скрытую силу.
Надёжный человек.
После разрыва с Ульяной Тожев думал, что новых знакомств заводить не будет, но, заехав в Петербург, по неодолимому побуждению купил номер известного журнала. Интересных объявлений в разделе «Экзотика» не оказалось, любители наказывать женщин выражали своё стремление примитивно, сухо, эгоистично и однообразно. Тожев сочувственно подумал о женщине, которая в поисках душевного общения на столь щепетильную тему с разочарованием отложит этот журнал.
Образ придуманной им незнакомки преследовал его по пути домой. Почему бы не порадовать такую женщину стихами, вдохновенными откровениями, почему бы не узнать о её мечтах и переживаниях. Он хочет, чтобы стихи его читали, и нет другого способа их распространять и получать волнующие отклики, а без этого так грустно! Не все же они так мнительны и агрессивны, как Ульяна! А ещё мелькнула лукавая мысль, что Ульяна может увидеть его объявление, если оно появится.
К приезду домой текст уже был в голове, а с утра Тожев, стыдясь самого себя, отправил конверт с заполненным купоном, потом заглянул в свой ящик и увидел письмо от Ульяны.
***
Здравствуйте, Владимир!
Пишу в поезде. Что-то мне совсем хреново, и ничего хорошего не происходит. Тоску свою доверить некому. Стесняюсь перед мужем и близкой подругой, хотя они обо мне всё знают. Почему так? Не отвечайте на этот вопрос. Мы с Вами были друзьями, а я эту дружбу отвергла, потому что только Вы знали меня, как никто другой, и именно поэтому «Я Вам пишу…». Лето я провела на Вологодчине, ждала Лену. Она обещала, но так и не приехала, а я предвкушала игру, в которой она будет строгой барыней. Мне снилось, как иду к ней на расправу, но во сне никогда не дойти до конца.
Не знаю, захотите ли Вы ответить.
Всего хорошего Вам и Вашим близким.
Ульяна.
…………………………………………………………………………..
Ещё в конверте оказалась вырезка из газеты с краткой заметкой о том, что за неподобающее поведение на дискотеке по решению суда выпороли несколько иранских девушек.
Великодушный Тожев откликнулся сентенцией на тему «Бывших друзей не бывает» и, разумеется, стихами на подсказанный сюжет.
ИГРА
Прошла гроза весёлая, шальная,
И начиналась странная игра.
Вот я, твоя крестьянка крепостная,
Которую позвали со двора.
Уже мурашки бегают по коже,
За все грехи пора держать ответ;
Нет барыни язвительней и строже,
И краше госпожи в уезде нет.
Мне стыдно, и дрожат мои коленки,
Моей мольбе ты не захочешь внять.
Скамейка отодвинута от стенки,
И надо платье ситцевое снять.
Такое даже не могло присниться,
Боюсь на розги длинные взглянуть,
А надо на скамейку опуститься
И на спине рубашку завернуть.
Острей ножа такая неизбежность,
Но в этот страшный миг, средь бела дня,
Спасительная, трепетная нежность,
Как сладкий сон, окутала меня.
Прислушиваюсь к собственному вздоху,
И не желаю участи иной;
Я не хочу назад в свою эпоху,
Хочу остаться девкой крепостной!
И пусть кричу я жалобно от боли,
Зажмурясь от несносного стыда,
Но этих розог, вымокших в рассоле,
Я дожидалась долгие года.
Теперь тоска, как снег весенний, тает,
И, провожая розги в краткий путь,
Твоя любовь по ангельски витает
И сладкой негой наполняет грудь.
Тебя ж наполнит страстью неустанной
Узор багровых, вздувшихся полос,
А я горжусь необъяснимой тайной
Моих счастливых, благодарных слёз.
ОТКЛИК
Останусь нынче дома на диване,
На дискотеку лучше не пойду;
У нас пока не так, как в Тегеране,
Но я привыкла всё иметь в виду.
В Америке танцуют и в Европе,
А в Азии недолго до беды,
И запросто появятся на попе
Багровые, горячие следы.
Там шариат плясать не разрешает,
А мне-то, если честно рассуждать,
Такая порка разве помешает,
Что, некого в Расее нашей драть?
Я в целом за разумные порядки,
За воспитанье строгое девиц,
И пусть порой душа уходит в пятки
У разгильдяек, злюк и озорниц.
Открылась дверь, берут меня под ручки,
Ведут к скамье, и кончен разговор,
И убегают спущенные брючки,
Чтоб розгам дать пространство и простор.
И численность проступков безобразных
Понизится, как минимум, вдвойне,
И сообщат в газетах самых разных
О многих, в том числе и обо мне.
В статьях газетных объяснят научно,
Что розги и полезны, и нужны.
Так ну и пусть, зато не будет скучно,
Чем хуже мы исламской стороны.
…
Ульяна не находила себе места. Письмо она написала в поезде, и опустила в ящик на вокзале.
Год без общения с Тожевым дался ей тяжело. Сто раз хотела позвать Лену, но и это не удавалось – обрывалась в последний момент тонкая нить желания, испарялось любимое чувство вины, о которой она могла говорить только с одним человеком.
Невозможно было не заметить, в каком она состоянии, и именно тогда пробудилась у Константина тревога и ревность к таинственной переписке жены.
Винить он пытался лишь себя, и в первй день её возвращения он осторожно заговорил с ней об этом. И Ульяна впервые увидела, ощутила боль, которая разрасталась в душе близкого человека, пока она пировала в своём волшебном мире непонятного ему наслаждения.
А почему непонятного? Разве он так мало о ней знает!
Внезапно она совершила то, что потом в шутку могла сравнить лишь с публичной поркой на Дворцовой площади. Она вручила Константину толстую папку с перепиской, она рассказала ему всё, что происходило между отправками и получениями писем.
Уже смеркалось, когда он всё прочитал, и ещё часа два они сидели без света в разных комнатах. Потом Ульяна услышала, как Константин вышел на кухню. Они же не обедали!
И Ульяна поплелась к нему. Константин сразу к ней шагнул и обнял.
– А что мы сидим, как сычи, и твой приезд не празднуем! Давай, звони нашей Елене Прекрасной, а я пойду куплю вина и чего-нибудь вкусненького…
***
Через девять дней, во время совещания у директора засигналил тожевский мобильник. Это был голос из сказок и снов:
– Адриан Савельевич? Это Ульяна. Владимир, я люблю Вас! Простите меня, я когда-нибудь позвоню. Я очень Вас люблю!
Крикнув это Ульяна бросила трубку и долго сидела, уткнув лицо в ладони.
--------------------------------------- ПОСЛЕСЛОВИЕ--------------------------------------
*****************к первой части романа «ХРОНИКИ НЕНОРМАТИВНОГО СЧАСТЬЯ» ***************
Увидел, что послесловие похоже на предисловие, но не удержался от нескольких мыслей.
Подумалось мне, что произведение любого жанра должно быть адресовано лучшим человеческим чувствам. В таком случае любая человеческая история может показаться интересной, и лишь читателю судить, насколько это удалось.
Остаётся фактом, что прототипы героев этого романа существовали во все времена, и, как у всех людей, их нравственные принципы различались позитивным или иным характером. Существенно, что фантазии моих героев не характеризуются насилием, в отличие, например, от намерений и действий зарвавшегося властолюбца. Мало ли в нашем мире наносится оскорблений в самой извращённой форме.
Вот вызывает высокопоставленный представитель одной правящей партии директора учреждения и говорит: «Если не хочешь вылететь с работы, обеспечивай явку своих сотрудников на выборы!» - и это не прошлый век. Другие извращенцы исполнение этой директивы проверят, и, в случае чего, последует наказание.
Так радоваться надо, что хоть телесные наказания в основном ушли в прошлое, ну, а к ременному воспитанию своих чад прибегают граждане не совсем умные.
В мире неизвращённых флагеллянтов наказание носит другую ценность. По удивительному капризу природы им оно приносит духовное и телесное удовлетворение в среде себе подобных, как купание в океане без акул.
Автор рад, что, судя по имеющимся откликам, люди способны понять чувства, находящиеся как бы в особом разряде психологии. А мир для всех один, и по-прежнему для счастья каждого из нас важными самыми остаются доброта, отзывчивость, тёплое внимание друг к другу, любовь и даже чувство юмора.
Вторая часть романа будет (если будет) более короткой. И снова речь о женской судьбе. Словно мистическая сила какая-то ведёт добропорядочного семьянина Тожева к удивительным встречам на придуманной планете.
Вздумалось вот оставить след в «несерьёзной» рубрике под названием «Эротическая проза», и каждому читателю я благодарен за прочтение и мнение.
Владимир Прежний.