Сутки из трех.
«Зачем же так бояться смерти? Твоя смерть с тобой со дня твоего рождения. В тот самый день, как ты родился, ты начал умирать. Предположим, тебе – двадцать пять лет; это значит, что ты умираешь вот уже двадцать пять лет. Каждую минуту, каждую секунду ты умираешь. Тогда зачем же так бояться смерти? Смерть, в конце концов, неизбежна.»
А.Ч.Бхактиведанта Свами Прабхупада «Источник вечного наслаждения.Пришествие Господа Кришны.»
Я в глубокой и мутной депрессии. В комнате витает тяжелый, густой аромат пудры, лака для ногтей и робкие, несколько застенчивые нотки духов. Покачивая правой ногой, я сижу на холодном и мокром от тяжелых капель дождя подоконнике. Унылые решетки на окне вгоняют в чувство безысходности, полное отсутствие выхода и мыслей. И зачем только я бросила курить? Сигаретный дым как нельзя лучше спасал от ощущения слабости, и я могла соврать себе, что соленая влага на щеках это всего лишь аллергия на ментол. Я вытянула руку, просунув узкую ладонь меж витых прутьев решетки, дрожащими пальцами касаясь хвоста западного ветра, пропуская ледяные дождевые капли.
Встречаясь случайным взглядом с прохожими, мне хотелось каждому крикнуть, но слова застывали комком в горле, и, казалось, что лишь спиртное могло растопить ледяной пучок. Короткий взгляд в Зеркало и я понимаю, что пропала... Отражение не лжет - я умираю этой весной. Меня закружил смерч потерь, тайных переживаний и внутренней клетки, в которую я себя заточила против воли и по волшебному велению Судьбы-злодейки. У меня замлели от холода плечи, колотила мелкая простудная дрожь и колючий ветер пошло закрадывался под тонкую вязь темно-синего свитера, покрывая тело липкими "мурашками".
Мне остались сутки из предложенных трех.
Ухватила цепкими пальцами скомканный лист бумаги, колко уткнувшись кончиком ручки в начале строки.
Первое. Я ни у кого не стану просить прощения. Спасибо тем, кто ненавидел меня. Ведь ненависть заставляет их думать обо мне постоянно, будто безответно влюбленных восьмиклассников. Те, кто меня любил, простят все сами. Я ухожу из мира не потому, что считаю его жителей ниже меня или хуже. Не потому, что здесь не осталось ничего, что привлекло бы мое воинствующее любопытство. А потому, что люди считали меня лучше, чем я есть на самом деле. Этой лжи я вынести не могла.
Второе. Я прощу чужие ошибки. Не пытаясь исправить их, ведь эта попытка может только все усугубить. Я не стану лишать других права на ошибку – у каждого своя дорога, свои удачи и неудачи, своя радость и боль. Маленькие и большие ошибки, нужные и ненужные. Прощу их своим друзьям и врагам, не ожидая, что кто-то простит мне мои. Прощу потому, что это их судьба, которую нельзя взять на себя, прожить за другого. Потому, что когда мы наконец уйдем с земли, каждому будет выставлен свой счет. И отложить оплату будет нельзя.
Третье. Я отплачу свой долг. У каждого человека в жизни только один долг – тому Миру, который есть в нем. Долг своей Душе, которая – часть Вселенной, часть Бога. И этот долг – долг перед Богом, а значит – и перед всем окружающим миром, ведь Мир – это Бог. И единственным судьей, который может принять или не принять мою плату, является Бог в моей душе. Только он рассудит, вернула ли я долг Миру. И только перед ним я в ответе.
Четвертое. Я взгляну на мир иначе. Попробую вдохнуть чужой воздух, видеть другое небо, другое солнце. Натяну на лицо маску неведомой мне самой личности, главное – иной. Это буду просто Не-Я. На этот театр одного актера у меня уйдет всего 4 секунды. Ровно один период между очередным сплетением ресниц в моргании.
Пятое. Я сходила в Костел вчера. Я успела попрощаться с отцом Михаилом. Я успела поздороваться с Богом. Заранее.
Ручка сорвалась с листа, поддавшись дрогнувшей руке. Оставила длинный неровный след чернил на бумаге, разрывающий белое поле на равные половины, будто застарелый шрам. Приподняла голову, и спутанные пряди волос тяжело рухнули на плечи. Я вздрогнула, будто чья-то рука коснулась меня, кивнула своему отражению в оконном стекле, которое исчеркал дождь, и вдруг истерически-резким движением сорвала исчерканный лист с липкой столешницы, отправив его в груду таких же носителей закатного бреда у себя за спиной. Блаженно сопроводив это улыбкой в лучших традициях чеширского кота, хищно ухватила взглядом норовящий сорваться со стола томик Сартра:
Вот оно время в его наготе, оно осуществляется медленно, его приходится ждать, а
когда оно наступает, становится тошно, потому что замечаешь, что оно давно
уже здесь.
С громким, подорвавшим уже устоявшуюся тишину комнаты, хлопком закрыла книгу, отбросив ее в дальний угол стола. Рухнула лбом на стопку белоснежных листов перед собой.
- В коморке, что за актовым залом, репетировал школьный ансамбль, - фальшиво пропела, отчаянно стуча зубами, сделав едва увенчавшуюся успехом попытку поднять себя и поставить в вертикальное положение. - Такая вот...черт...вечная молодость.
Покосилась сомнительно на противоположную стену, разглядывая багрово-золотистую мозаику света, которую услужливо выстроил закат.
- Я не буду спать, нет-нет…- резко подорвалась со стула, с режущим тонкий слух грохотом обронив тот на пол. Подскочила вверх на подоконник, оторвав босые ноги от мокрого ледяного паркета. Ощущения холода и колющей боли в замлевших конечностях принесли желаемое облегчение. Откинула голову назад, удобно устроив ее на прутьях решетки.
Сон. Каждый раз это моя маленькая смерть. Таким удовольствием мне еще предстоит насладиться в полной его мере в ближайшем будущем. Настолько ближайшем, что хочется разгромить все вокруг, ссылаясь на свое безумство. А проходящие мимо моего распахнутого на первом этаже старой хрущевки окна люди, будут вначале укоризненно цокать языком, а потом, сообразив, кого только что приметили, с театральным состраданием покачают головой и выдадут что-то вроде: «Бедняжка, совсем из ума выжила…». Стараясь при этом скорее избавиться от тягостного ощущения чужого горя, оградить свой покой от моих страданий.
- Я не одинокая, я – Одиночка…- суеверно повторив слова своей давешней знакомой, безучастно уставилась на запоздалых прохожих, то и дело разящих ее нюх вонью спиртного из местных забегаловок.
Я умираю от рака легких.
Будто в подтверждение моим мыслям, грудь разорвала острая боль, увенчавшаяся паническим кашлем, пестрящим сгустками крови на белоснежном батисте платка. Деланно-испуганно покосилась на куски собственных легких. На самом деле я уже дошла до того уровня флегматичности, когда акцент делается не на том, что это - Моя Кровь, а на том, как забавно эти алые капельки контрастируют с витиеватыми, украшенными заковыристыми вензелями буквами инициал, которые некогда любовно вышивала рука мамы.
Сползла с обласканного дождем подоконника на пол, брезгливо скривив физию при виде собственной кровати, где простыни все еще оставались свежими и нетронутыми. Я лишь немного полежу.
Этой ночью я вновь осталась без сна под надежной кровлей своего запертого дома. Холодный, дождливый ветер, шумно влетающий в настежь распахнутое окно, больше не отвлекал от тревоги и раздумий, он только лишний раз бил издерганное, покрытое мурашками тело своей ледяной рукой. Широко распахнутые глаза безучастно следили за игрой теней в серебристом лунном свете на потолке. Напрягла горло, пытаясь издать хоть какой-то звук, но оно, израненное недавними криками, не хотело подчиняться. Нашарив рукой куртку под боком, я сильно впилась в нее ногтями, словно готовясь к последнему рывку. Кое-как оторвала тело от кровати, скривив губы в насмешке над собой - многочасовое бездвижие отозвалось нестерпимой болью в суставах, и теперь выработанная когда-то ловкость благополучно спряталась где-то в спинном мозге, оставив грубую неуклюжесть на своем месте.
Я вышла на улицу, даже не позаботившись закрыть за собой дверь. Я скользила по серому асфальту, отдаленно чувствуя, как вода из луж промочила мои наспех одетые туфли. Я разрывала глубокую тишину ночной улицы звонкой дробью шагов и улыбалась, подгоняемая в спину безумным лунным светом. Я шла, ведь мне нельзя опаздывать. Я торопилась к Богу…