«Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль…»
О чем «Черный человек» Есенина? О навязчивом кошмаре, наваждении, приступе запоздалого раскаянья в период очередного похмелья? Так кажется только на первый взгляд. Стихотворение примечательно некоторой брутальной безыскусностью стиля, отсутствием всякой фальши и рисовки, невыдуманностью и подлинностью переживания, в нем запечатленного, едва ли не многократно пережитого. В этом великая ценность предпоследнего есенинского послания.
«То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь…»
Время вышло, осыпались листья молодости, как шевелюра опавшего к зиме клена, как светлые, длинные, хорошо промытые волосы поэта, которые возвращали ему светлый образ – образ светлого человека, каким он был, или каким только казался? Красивый золотоволосый юноша, проникнутый пасторальной деревенской лирикой и инстинктивной верой в свое поэтическое призвание, приехал в город, чтобы, так сказать, выбиться в люди, обрести признание богемы, завоевать славу своим ярким талантом, и т.п., в общем, типичная история провинциала, доморощенного гения, покоряющего столицы, словно там есть кого покорять: «Мечтатель сельский, я в столице стал первокласснейший поэт…»
Но, то ли изначальная цель была с червоточинкой (не без этого), то ли в Датском королевстве что-то не ладно или с исторической эпохой не повезло, - хотя прекрасных планов было громадьё, но
«Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов»
А когда лирический герой стал уже знаменитым и чуть ли не первым поэтом, и, казалось бы, добился своего, появился некто в черном и высветил его жизненный путь в очень неприглядном виде. Это был таинственный чернокнижник, пытавшийся заставить поэта узнать себя в истории «какого-то прохвоста и забулдыги»:
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Нечистый глумится над поэтом, намекает на пошлость его отношений с какой-то немолодой женщиной, известной поп-дивой, которую в интимные минуты он называл «скверной девочкой и своею милой», проводит фрейдистский анализ истоков его лиры:
«Ах, люблю я поэтов!
Забавный народ.
В них всегда нахожу я
Историю, сердцу знакомую,
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою»
Незваный визитер подвергает сомнению приемы выскочки и шулера, которые помогают выбиться в люди всяким прохвостам, исповедующим такие взгляды:
"Счастье,- говорил он,-
Есть ловкость ума и рук.
Все неловкие души
За несчастных всегда известны.
Это ничего,
Что много мук
Приносят изломанные
И лживые жесты…»
Если цели оправдывают средства, то почему бы не переступить через муки совести, которые поначалу вызывают те лживые жесты и фальшь, входящие в обычай? И это тоже вменяется этим незваным Мефистофелем в вину лирическому герою. Далее черт обвиняет поэта в том, что мы могли бы теперь отнести к исповедованию эстетики фашизма:
«В грозы, в бури,
В житейскую стынь,
При тяжелых утратах
И когда тебе грустно,
Казаться улыбчивым и простым -
Самое высшее в мире искусство".
Герой проникается отвращением к визитеру, с которым он, конечно, как ему поначалу кажется, не имеет ничего общего:
"Черный человек!
Ты не смеешь этого!
Ты ведь не на службе
Живешь водолазовой.
Что мне до жизни
Скандального поэта.
Пожалуйста, другим
Читай и рассказывай".
В следующих строках неожиданным и омерзительным образом всплывает образ есенинской сини, которая «сосет глаза» - она обращается в «голубую блевоту», которая довершает подмену образа поэта и его творчества черным «двойником»:
«Черный человек
Глядит на меня в упор.
И глаза покрываются
Голубой блевотой.
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то».
Лирический герой в омерзении запускает тростью в клеветника, но попадает в зеркало, оно разбивается, и выясняется, что говорил он с самим собой, точнее, со своим зеркальным двойником, явившимся к нему из глубины собственного подсознания.
«...Месяц умер,
Синеет в окошко рассвет.
Ах ты, ночь!
Что ты, ночь, наковеркала?
Я в цилиндре стою.
Никого со мной нет.
Я один...
И - разбитое зеркало...»
По воспоминаниям близких и знакомых о поэте, Есенин в последние годы жизни разбил немало зеркал, но только он сам мог рассказать о том, кто ему мерещился по ту сторону стекла – явно не тот образ, к которому он стремился в своей жизни…
Разговор с бесом – истинно русское занятие, а лучше сказать, общечеловеческое. Вспомнить можно и Гоголя, и Достоевского, и Белого, можно припомнить и менее известных писателей… Не открою Америк, если сравню есенинский сюжет с «Вильямом Вильсоном» Эдгара По, «Странной историей д-ра Джекила и м-ра Хайда» Стивенсона, «Портретом Дориана Грея» Уайльда. Во всех этих произведениях происходит мистическое отделение двойника от личности героя вследствие определенного жизненного выбора, причем выбора неправедного, достойного осуждения, сделанного в угоду своим худшим порокам, а, в сущности, в силу тайного или явного договора с незримыми и беспощадными силами Провидения, которые, в конце концов, приходят получить по счетам. В одних случаях договор с темными силами происходит как сознательный выбор, в других – незаметно или полуосознанно, с легкомыслием, но всегда появляется двойник, который приобретает собственную судьбу, нерасторжимо сплетенную с судьбой главного героя, и тайное общение с двойником становится основной коллизией. Это страшно, но и обыденно… Трость, которую герой метнул в двойника – аналог кинжала, вонзенного Дорианом Греем в свой портрет.
Смертельный удар был нанесен по себе самому. Таков чудовищный финал великого крестьянского поэта.
Тяжело говорить, но мистика Черного человека имела продолжение. Вскоре после этого своеобразного и беспрецедентного поэтического самоубийства Есенин на самом деле погибает при довольно странных и далеко не выясненных обстоятельствах. Было это самоубийством или нет, только на посмертных фотографиях, над переносицей поэта явственно виднелось черное пятно, след глубокого проникающего ранения черепа, - примерно там, куда могла бы попасть трость, брошенная в стихотворении в Черного человека, и приходилось читать утверждения следователей, что именно эта рана могла быть смертельной.
Неподражаемый по беспощадности самоанализа итог подводит Есенин своему лирическому герою в "Черном человеке", и это подтверждает высочайшее качество его личности, правдивость и откровенность его лирики, которую никто не превзошел, и которая самым тесным, трагическим и мистическим образом отразилась в его жизни и загадочной гибели...
Так стоит ли «пробиваться»?