В редакции своей я засиживаюсь редко, потому что основное место приложения сил - все тот же город. Но в день убийства Карлсона я провозилась в конторе допоздна и домой шла, когда окончательно стемнело, причем в самом мрачном состоянии духа: на электричку с Савеловского уже опоздала, и теперь битый час придется толкаться в метро с двумя пересадками. И тут в последнем проходном дворе на пути к вокзалу, вечернюю тишину двора прорезал истошный женский крик:
- Яндекс! Яндееекс!
Я вздрогнула и поискала глазами любительницу Интернета.
Неподалеку от арки стояла классическая старушка-пенсионерка в коричневом пальто и мохеровой красной шапочке и продолжала настойчиво призывать популярный поисковик.
- Яндекс! Ко мне - я сказала!
Откуда-то из-за низкорослых кустов вылетел премилый черный щенок с треугольными ушками и бросился к бабушке. Внучки у красношапочной старушки, видать, были продвинутые пользовательницы.
Жаль, что при мне не было хотя бы любительской видеокамеры. Но вряд ли в тот момент я удержала бы даже такой легкий предмет. Меня просто скрутило от смеха. Отсмеявшись, я выхватила мобильник и поспешила обрадовать оставшихся на дежурстве девчонок из редакции. Коллеги предались дружному веселью, а я поплелась дальше.
Савеловский вокзал и площадь вокруг него были традиционно многолюдны.
В поле моего зрения нежданно вписался статный старик в рыжем тулупе с серым овчинным воротником, в домотканых штанах и военного вида черных сапогах. Дед упорно пробирался сквозь толпу перехода к дверям метро. Но через пару минут он пропал из виду. Кого-то он мне напомнил, аж, сердце екнуло. Конечно, я ежедневно вижу много разного люда, но дед явно был родом из моего детства. Только, вот, кто? Меня внесло в переполненный вагон метро. Я посмотрела по сторонам: деда не было. Очередной переход - уже на кольцевую. Замелькали станции. На "Комсомольской" я оглянулась еще раз. Многие пассажиры вышли. Вагон почти опустел, поезд тронулся к станции "Курская". И вот на перроне мелькнула рыжая спина, сапоги. Дед явно направлялся куда-то в район трех вокзалов.
Теперь уже и не узнаю, откуда этот пришелец. И все-таки, кто это? В раздумьях я доехала до своей станции "Люблино" и поднялась наверх.
На остановке автобусов, сраженных где-то вдалеке нелетной погодой, не взирая на поздний час, столпился народ и слушал самодеятельное выступление пожилого гармониста:
- От героев былых времен, не осталось порой имен, - пел гармонист низким тихим голосом. - Те, кто приняли смертный бой, стали просто землей и травой. Только грозная доблесть их…
Гармонист был какой-то странный для моей развеселой рабочей местности: тихий, интеллигентный, и, похоже, не пьющий. Манера исполнения песни пробирала. Люди стояли рядом и молчали.
У меня защемило в груди, даже в районе сердца начало жечь. Второй раз за последние два часа. Это была песня из кинофильма "Офицеры", которую так любил наш сосед по прежней квартире Тихон Кузьмич Пронькин. Он и сам был офицером в отставке. Воевал с четырнадцати лет, сначала дошел до Берлина, потом был на японской войне, а потом еще где-то на Востоке, но о той войне он нам ничего не рассказывал. "Так вот на кого был похож тот старик!" - поняла я.
Кузьмич пропал без вести, но уже в мирное и относительно недавнее время: за полгода до того, как всем жильцам нашего дома дали отдельные квартиры. Тогда же к нам в коммуналку въехала напористая пожилая особа, которая срочно занялась ремонтом своей, то есть, его бывшей комнаты. Мы все удивлялись, зачем она это делает, ведь дом все равно пойдет под снос. Однако в дверь квартиры то и дело звонили ремонтные рабочие: то маляры, то электрики, и направлялись они прямиком к ней. На вопрос о том, куда делся наш Кузьмич, дама ничего ответить не могла, кроме того, что площадь дали по закону "за убытием жильца". Помню, родители тогда писали заявление в милицию, уж больно странно «убыл» Кузьмич. Ушел с утра в булочную с авоськой и пропал. В милиции объяснили, что со стариками такое бывает, уйдут и забудут свое имя, и как их звать, и где живут. Да еще норовят документы дома оставить, а уж если плохо им станет, а родственников нет…
Да, мы были ему не родственники, а соседи по квартире, но обратились в милицию после его пропажи прямо на следующий день. Но случилось это так давно, лет 15 назад, что мне казалось, что история эта уже никогда не найдет своего продолжения. Родных у Кузьмича действительно не было, а жена умерла через 20 лет после войны: я тогда еще и не думала появляться на свет, а родители - жениться. С тех самых пор Кузьмич жил один. При воспоминании о нем меня не оставляло непонятное чувство вины.
- И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, ни с пути свернуть, - допел тем временем гармонист.
В народе наметилось движение. Молоденький курсант снял свою ушанку и пошел по кругу. Он первым же бросил в нее десять рублей, курсантики, вместе с ним ожидавшие автобуса в военный городок, где располагалось училище Верховного совета, бросали туда мелочь.
- Люди, ну, не совсем же мы потерянные, дайте мужику! - повторял он, обращаясь к толпе и протягивая шапку. Ожидавшие автобуса стали шарить по карманам, вскоре шапка наполнилась мелочью и бумажными купюрами.
Курсант подошел к гармонисту: "Не сочти за обиду, отец, ведь пенсия маленькая. А мы - офицеры!" Тот стал отнекиваться: "Да что вы, мальчики, я ж - не для денег, я ж - для души!". И крепче сжал в руках гармонь. "Бери, дед, не жмись!" - настаивал курсант. Тут какая-то крупная дама в норковой шубе застойных времен вытащила из сумки целлофановый пакет с надписью "Ростикс" и протянула курсанту. Парень быстро выгреб в него деньги из шапки, поставил пакет рядом с дедом, и тут подошел наш автобус. Все бросились на абордаж, а гармонист так и остался стоять в растерянности у остановки. Снег падал на его старое пальто, на гармонь, на джинсы, на крепкие рифленые ботинки. Он грустно смотрел нам вслед. Может быть, ему просто достало его одиночество?