Жизнь крупным планом – трагедия,
но издали она кажется комедией.
Чарлз Спенсер Чаплин
- Я вас спрашиваю! Почему на свете так много дураков?! – обведя тяжёлым взглядом присутствующих, кричит САМ .
Присутствующие молчат. Но не потому, что не знают, откуда на свете столько дураков. Просто версий до фига, а какая из них правильная и тем более какая из них устроит высокое начальство, они не знают и бояться попасть впросак.
- Молчите?! Не знаете?! Тогда я вам скажу! Потому что все дураки служат в милиции! – тыча прокуренным указательным перстом в низкий потолок подвала, рожает гениальную сентенцию САМ. Я бы даже сказал, что он изрекает незыблемое воззрение, на котором в дальнейшем будет зиждиться вся громада его умозаключений.
- В принципе, прямой связи не прослеживается, но логично, - тихонько шепчу я стоящему рядом со мной Егору.
- Вот возьмем, к примеру, Савранского… - говорит САМ, воодушевлённый открытием источника вселенской глупости.
- А почему это сразу Савранского?! – возмущаюсь я. – Как никак, а у меня два высших образования, одно из которых, между прочим, - академия МВД. А, как известно, в академию, дураков не берут. Правильно я говорю, товарищ полковник?
- Мы академиев не кончали! – гордо произносит САМ, подражая Чапаю.
«В общем-то, это сильно заметно», – думаю я про себя, а Егор, толкнув меня в бок локтём, тихонько поёт:
- У всех, кто это слышал, в душе родился стон…
- Ну так вот, возьмём, например Савранского…
- Да! Да! – кивают верные прихлебаи САМого. – Возьмём, к примеру, Савранского!
- Да ладно! Что уж там, берите, – обречённо вздыхаю я.
- Ну сейчас ты точно будешь знать, кто здесь дурак. – опять толкая меня в бок, шепчет Егор.
- О том, что мир несовершенен, я узнал почти одновременно с моим появлением на свет, – пожимаю я плечами. - Поначалу меня это беспокоило, но с годами я оброс толстой шкурой здорового цинизма и больше меня это не тревожит.
Следующие двадцать пять минут все собравшиеся, включая и нас с Егором, благоговейно внимали вещанию САМого, стоя при этом в крайне рабалепской, но чрезвычайно неудобной позе «зю». И не потому что эта поза подчинённых больше всего нравиться САМому, а потому, что высота потолка в подвале едва дотягивает до полутора метров. Данное испытание членам свиты с их обвислыми животами и не менее раскормленными крупами даётся с большим трудом. К тому же ситуация усугублялась нахождением здесь же полуразложившегося смердящего трупа с топором в заднице. Пыжась и кажилясь из последних сил, свита с трудом внимает высокому глаголу своего босса, потому что струящийся из-под каракулевых шапок пот застилает глаза, мешая пожирать взглядом горячо любимого шефа. Через некоторое время аромат, исходящий от их балансирующих в точки равновесия тел, постепенно затмевает вонь разлагающегося трупа, и начинает предательски пощипывать глаза и ноздри.
Первые пару минут своего эпохального выступления САМ посвящает вопросам тактики и методики расследования отдельных видов преступлений в целом и убийств в частности. Но, к счастью, длится это не долго. Очень скоро всё сводится к развенчиванию меня как полного, и вполне сложившегося морального урода. Но я же не виноват, что нам понравилась одна и та же женщина! Признаться честно, эта стерва того стоила. К тому же это дало мне повод порадоваться за САМого, в том плане, что у него хороший вкус. Извиняет меня лишь то, что когда я воспылал к даме пылкими чувствами, я ещё не знал, что САМ давно и плотно прикипел к ней своим истерзанным похмельным синдромом сердцем. К тому же моя дама, а, вернее, наша общая с ним дама не сочла нужным мне сообщить об этом печальном факте своей биографии. Как результат - в тот, вобщем-то, знаменательный, но одновременно и злополучный вечер, когда я добился её полного и безоговорочного расположения, заявившись к ней трезвым и с цветами, САМ тоже осчастливил её своим визитом, но явился глубоко за полночь и вдребезги пьяный.
По правде говоря, мне ни разу в жизни не доводилось заниматься столь экстремальным сексом. Да и не очень-то и клеилась искромётная любовь под храп самого начальника УВД, доносящийся из прихожей этого нежного логова разврата. Хотя некоторое время спустя меня это перестало тревожить, и я о нём почти позабыл, а, вернее, я позабыл глубокую народную мудрость – сон алкоголика крепок, но краток! За что чуть-чуть и не поплатился. Когда порядком утомлённые, свернувшись клубком, как две страдающие одышкой гадюки, мы с нашей общей с САМим дамой переводили дух, дверь спальни распахнулась, и в неё ввалился начальник. Подойдя к кровати и не очень-то разбирая, кто в ней лежит, он совершенно беспардонно потребовал от меня подвинуться. Но я на всякий случай предпочел спастись бегством, уступив согретое теплом моего тела место. Сграбастав свою одежду и стараясь не шуметь, я направился к выходу из спальни, совершенно не учтя, того факта, что в свете коридорной лампы моя фигура, а особенно моя физиономия становятся чрезвычайно узнаваемыми.
- Савранский! Это ты? – на секунду выныривая из синего тумана, спрашивает САМ.
И мне ничего не остаётся, как честно признаться:
- Нет! Это мираж!
- Свят! Свят! – перекрестился САМ, прежде чем вновь провалиться в забытье.
На утро, со слов нашей общей дамы, САМ почти не вспоминал о ночном происшествии, только, немного помаявшись с похмелья, спросил:
- Слушай, тебе вчера ночью ничего странного не показалось?
- В каком смысле? – на всякий случай, уточнила наша общая дама.
- В смысле - здесь не было постороннего мужчины?
- Пить надо меньше! – резонно заметила мудрая, но охочая до любви женщина. Против этого возразить было нечего, но как мне показалось, с тех самых пор САМ меня, мягко говоря, стал недолюбливать. Конечно, я бы мог ему призрачно намекнуть, что в некотором роде мы с ним «молочные братья». Но я не был уверен, что это будет способствовать нашему духовному сближению, к которому я, признаться честно, не очень-то и стремился.
В это утро САМ был в редкостном ударе, речь его изобиловала незаурядно красивыми эпитетами в мой адрес. Не иначе ему попался в руки журнал «Крокодил» времён Сталинской эпохи «охоты на ведьм». Видимо, из него он почерпнул много нового, что сильно расширило его лексикон, а у меня в очередной раз появился повод гордиться собой.
Всё время выступления большого босса наш зам начальника ОУР Семечкин с озабоченным лицом кивает головой, изредка вставляя реплики, типа «да-да», «верно-верно». И как вершина согласия с выводами начальства - «как вы это верно заметили!». Свите САМого поведение Семечкина не нравится, им до меня дела нет, у них одно желание: поскорее смыться из подвала, где воняет разлагающимся трупом. Они вынуждены включиться в игру и добавить от себя: «В самую точку, товарищ полковник, лучше и не скажешь».
Закончив свою пламенную тираду, САМ разворачивается на каблуках и, оставив нам на память клубящиеся облака мата, направляется к выходу. Следом, скрипя натруженными позвоночниками, тянется его свита, оставляя нам с Егором мудрые указания и полуразложившийся труп женщины.
Замыкает колонну внесших посильную лепту в борьбу с преступностью руководителей милиции Семечкин. Полковники из узких дверей подвала выбираются с трудом и медленно, поэтому я успеваю поймать его за руку.
- Ты поосторожней с языком, – говорю я предостерегающе.
- Пугаешь? – вырывая свою руку из моего захвата, спрашивает Семечкин.
- Да что ты! В отличие от тебя я-то искренне забочусь о САМом! Язык у тебя шершавый, не ровен час, задницу ему натрёшь.
- Да я! Да я! – задыхаясь и не находя нужных слов, кудахчет Семечкин.
- Что ты? На дуэль меня вызовешь? С удовольствием плюну в рожу твоему трупу.
Покраснев лицом, Семечкин кидается к двери, без должного почтения растолкав перед собой пару замешкавшихся полковников. В подвале воцаряется звенящая тишина. Становится слышно, как где-то из трубы на землю капает вода. Доставая сигареты, Егор спрашивает:
- Ну что, Володька, начнём работать?
- После всего, что тут было сказано в мой адрес, ты находишь, в этом есть смысл?
- А в чём проблема? – выпуская кольцо дыма в низкий потолок, спрашивает Егор.
- Вообще-то, как офицеру с некоторыми зачатками совести после всего, что тут говорилось, мне бы не мешало застрелиться.
- Перестань! – машет рукой мой напарник. – В первый раз, что ли. К тому же есть другой путь, некоторые утверждают, более прогрессивный.
- Какой? Если не секрет.
- Труд! Он из обезьяны сделал человека.
- Хотел бы я увидеть эту обезьяну. Кстати! Я как-то одну фразу прочитал, она тебе точно понравится: «Человек, с точки зрения нормальной обезьяны, - это то, до чего её может довести этот самый труд».
Но прежде чем приступить к ассенизаторскому, но всё же необходимому труду на благо общества, нам следует дождаться остальных членов СОГ, и они не заставляют себя ждать. Не успеваем мы с Егором докурить по сигарете, в подвал вваливается шумная компания: следователь прокуратуры, эксперт криминалист и висящий между ними на руках сильно поддатый судебный медик.
- Что с ним? – спрашиваю я у прибывших, тыча пальцем в тело мертвецки пьяного прозектора .
- Именины, – вздыхает следователь прокуратуры.
- Если я ничего не путаю, они у него, вроде как, закончились на прошлой неделе? - сомневается в верности полученной информации Егор.
- Затянулись, - опять вздыхает следователь прокуратуры.
- Я бы даже сказал, сильно затянулось, это, несомненно, значимое для отечественной судебной медицины событие, – киваю я.- Живи, дорогой, долго и сохраняйся в памяти народной, как бесконечно длинный поцелуй Леонида Ильича.
- Спасибо, – приоткрывая один глаз, бормочет медик.
- А работать-то он сможет? - с сомнением глядя на медика, спрашивает Егор.
- Он постарается, – словами кинолога из кинофильма «Ко мне, Мухтар» отвечает следователь прокуратуры.
- Оба на! Да у неё в заднице топор! – сфокусировав в кучу взгляд, подаёт голос медик. – Неожиданно!
- Надеюсь, это не всё, что ты сможешь нам сказать о причинах смерти? - вздыхает Егор. – Наберись мужества и потрогай покойника за мощи.
Но прежде чем приступить к осмотру трупа, медик основательно и довольно мучительно прочищает порядком засорённый за время затянувшегося празднования именин свой потрепанный желудок. Кто бы мог подумать, что судебный медик может оказаться таким чувствительным к запаху разлагающейся плоти и что этот «аромат» может произвести на него такое неизгладимое впечатление! Но как бы там ни было, спустя минут пятнадцать к осмотру трупа он всё-таки приступает. И, надо сказать, находит много интересного.
- Ну, во-первых, девку изнасиловали, – глубокомысленно произнёс он. - Есть неглубокие разрывы в районе влагалища.
- Как подсказывает мне жизненный опыт, от этого ещё никто не умирал, даже если всё произошло без любви и взаимного желания. Несомненно, потерпевшие получают психологическую травму, и даже были случаи, когда они кончали жизнь самоубийством, но чтобы сам факт насильственного полового акта приводил к таком фатальному исходу, я что-то не припомню, – пожимаю я плечами.
- Верно, – кивает медик. – Я вот тут ещё наблюдаю патологическую подвижность костей черепа.
- ЗЧМТ ?
- Почти наверняка. И, судя по характеру повреждений, это и могло послужить причиной смерти. А дальше начинается самое интересное. Правая нога почти отрублена, левая рука тоже. Видимо, после смерти труп пытались разделать, что по-научному называется расчленение.
- Не умничай! Почему топор в заднице застрял?
- Глубоко завяз в костях таза, – пожимает плечами медик. – Рубить здесь крайне не удобно, потолки очень низкие, размахнуться невозможно.
- Где он видел, чтобы так разделывали труп? – непонятно у кого спрашивает Егор.
- В мясном магазине, там всегда тушу разделывают вдоль хребта, – в раздумье произношу я.
- Точно! – хлопает в ладоши медик. – А ты молодец! Опыт - сын ошибок трудных.
- Почему же он не закончил начатое? – задаёт риторический вопрос Егор.
- Этот вопрос к науке не имеет никакого отношения. Поймаешь преступника - у него и спросишь, гений ты наш, парадоксов друг!
- Заткнись, хмельное дитя медицины катастроф.
Медик обижено сопит.
В наступившей паузе я осматриваю подвал. Помещение явно имеет обжитой характер, но обжит он не бомжами. как это делают БОМЖи, я знаю, но в данном случае всё выглядит по-другому. Кругом валяются пустые бутылки, банки, шприцы, стоят два рваных мягких кресла, даже есть диван, за которым грудой свалены использованные презервативы. Стены разрисованы граффити и испещрены пошлыми надписями. Нет никаких сомнений, что этот подвал - место тусовки местной молодёжи, а, вернее, той её части, которая не просиживает штаны в библиотеке. Вот от них нам и следует плясать. Нам с напарником даже не нужно обсуждать, что необходимо делать дальше. Егор и без слов понимает ход моих мыслей.
- Я пошёл искать участкового и инспектора ПДН, – говорит он.
- Давай. Иди, – соглашаюсь я. – И позвони в отдел Петьке, пусть по городским сводкам посмотрит, не было ли заявлений о без вести попавших с приметами как у нашего трупа.
Продолжая осмотр помещения, я спрашиваю у эксперта-криминалиста:
- Отпечатки пальцев с трупа снять сможешь?
- Попробую. Хотя здесь очень влажно и процесс разложения шёл быстро. Возможно, это придётся делать в морге.
- Ладно, попробуй, а потом сразу займись бутылками и шприцами, мне не терпится познакомиться с местными завсегдатаями.
- Да ты что? Я с этим барахлом провожусь до второго пришествия! – возмущается криминалист.
- А ты что, куда-то торопишься? Или ты лично решил встретить Христа?
Криминалист, тяжело вздохнув, понял, что он сморозил глупость, и полез в свой чемодан за порошками и кисточками.
А я, взяв в руки фонарик, приступил к осмотру низкого потолка подвала непосредственно над трупом и тоже нашёл много интересного. Над местами разрубов тела на потолке я заметил выщерблины, на обухе топора также имеются следы бетонной крошки. Но самое интересное я нахожу там же на потолке. На стыке двух плит где-то в районе лежащего на полу трупа – смазанное пятно крови и два темно-русых курчавых волоска прилипших к нему. В голову мне приходит одна мысль. Стремясь проверить свою догадку, я быстро ставлю эксперимент. Встав над трупом лицом к топору, я делаю движение, как будто беру его в руки. Затем делаю движение, будто бы топор у меня из рук выскальзывает. Я разгибаюсь по предполагаемой траектории, стремясь удержать равновесие, и получается, что головой я должен попасть примерно в то место на потолке, где я нашёл пятно крови с прилипшими к нему курчавыми волосками. Значит, волоски и кровь вполне могут принадлежать человеку, который пытался разрубить труп.
- Ты так считаешь? – Глядя на мой эксперимент, спрашивает следователь.
- А почему бы и нет? – пожимаю я плечами. – Может быть, этим и объясняется то, что он не закончил дело? Ведь от удара он не только разбил себе голову, но и должен был получить контузию или как минимум серьёзное сотрясение мозга.
- Что ж, человека с болячкой на башке искать легче.
- Как Горбатого, – соглашаюсь я.
- Какого «Горбатого»?
- Который вместе с Фоксом магазин выставил и сторожа топором зарубил.
- У нас в районе? Когда это было?
Я поднимаю глаза на следователя, не понимая, разыгрывает он меня или нет. Но, похоже, он меня не разыгрывает, а действительно не понимает, о чём речь.
- Давно это было и не в нашем районе, – успокаиваю я его.
Тем временем вместе с местным участковым в подвал возвращается Егор. Участкового он вытащил с выходного, а потому первый пребывает не в лучшем расположении духа. Посмотрев на труп, он сказал, что раньше эту женщину не видел. Полистав свой блокнот, озвучил Егору список молодежи, которая могла тасоваться в этом подвале. Список получился довольно внушительный, и чтобы облегчить нам задачу, участковый продиктовал нам все известные ему места, где местная молодежь может собираться ещё. С их проверки мы с Егором и решили начать, для верности прихватив с собой участкового.
Посещения нескольких подвалов, чердаков и квартир успеха нам не принесли. Вся молодежь как сквозь землю провалилась. Конечно, ничего хорошего в этом нет. Но с другой стороны, раз они сменили явки, это косвенно говорит о том, что молодёжь знает, что произошло в подвале, где мы нашли убитую женщину.
- Ну и куда они у тебя все подевались? - с некоторым раздражением, спрашивает Егор у участкового.
Участковый молчит, и я отвечаю за него:
- Их всех до одного порывом солнечного ветра выдуло в ближайшую чёрную дыру.
Участковый, посмотрев на нас с Егором глазами усталого сторожевого пса, задал вопрос, по глубине своей выделяющий его из ряда остальных людей в серых шинелях:
- Ой! Вы прямо поставили меня в сложную ситуацию! Напомните, о чём меня сейчас спрашивали? Просили угадать, в какой руке у вас спрятан ящик водки?
Я даже растерялся. Что можно было ответить? Но в это время позвонил Петька. Он сказал, что за последние два месяца среди без вести пропавших граждан, заявленных в милицию, женщины с приметами нашей покойницы нет.
- Хреново! Ты вот что, сделай запросы в соседние регионы и займись её отпечатками пальцев, может быть, это нам чем-нибудь поможет? – даю я очередное задание и отключая телефон. - Ладно, надо сделать перерыв и всё обмозговать. Кто пива хочет?
- А кто не хочет? – пожимает плечами участковый.
Найдя консенсус, мы отправляемся в пивной бар проводить «мозговой штурм».
- Гарсон! Пиво и яичницу всем! – командует Егор барменше, когда мы входим в бар.
- Между прочим, «гарсон» - значит мальчик, а я, если вы не заметили, очень сильно девочка! – ставя перед нами тарелки на стол и поправляя руками грудь, говорит барменша.
- Он заметил. Такую красоту не заметить невозможно, – мотая головой, говорит участковый. – Просто он не знал, как тактичнее обратить на себя внимание. Вы поправьте своё богатство ещё раз, доставьте нам беспримерное эстетическое удовольствие.
- Ну вот ещё! – фыркает буфетчица, но грудь поправляет.
Однако усладить наш утончённый вкус яичницей с пивом нам было не суждено, потому что над нами продолжала довлеть негативная тенденция. Как только мы подносим кружку с пивом к губам, раздаётся звонок из дежурки.
- Ну что опять?! – раздражённо бормочет Егор.
- Какая-то сволочь облила женщину бензином и подожгла, но она осталась жива, надо поехать в больницу с ней поговорить.
- А как же пиво?
- Поезжайте и не сомневайтесь, я его за вас допью, - приходит нам на помощь участковый.
- А мы и не сомневаемся, – ставя кружку на стол, говорит Егор.
В ожоговом центре, поплутав по коридорам, мы находим нужную палату. Симпатичной тридцатипятилетней пациентке повезло, если так можно сказать о сильно обожженной несчастной женщине. Но как бы там ни было, она жива и на нашу удачу находится в сознании. Говорит с трудом, и мы стараемся ставить вопросы как можно конкретней, чтобы она меньше напрягалась.
С её слов получалось, что вчера, выйдя с работы, а работает она бухгалтером на заводе «Сельско-промышленного машиностроения», она не пошла на остановку общественного транспорта, потому что транспорт в этом месте ходит крайне плохо, а направилась к стоянке такси. Сговорившись с таксистом, пожилым армянином или азербайджанцем о сумме, она села в машину, коричневую ВАЗ- 2106. Таксист, чтобы сократить путь, поехал через промзону, где вечером обычно людно, как в пустыне Сахара. Где-то на полпути его обуяли чувства, а, как я предполагаю, ему просто приспичило бабу, и лучше на халяву. Короче, свернув в глухой проулок, он начал нагло домогаться своей пассажирки. Женщина ответила категорическим отказом. Не думаю, что она оказалась ярко выраженной националисткой, скорее, родители воспитывали её хорошо, и она была не готова к такой форме ухаживания со стороны горячего южного кавалера. В результате она расцарапала ему рожу, но и этот подонок не остался в долгу. Он выволок её из машины, избил и, облив бензином, бросил спичку. Посмотрев, как женщина пылает, он сел в машину и поехал по своим делам. К счастью, на пассажирке была тёплая куртка и кофта, натянув её на голову женщина сумела затушила волосы и лицо, а скинув куртку, спасла себя от полного обгорания. Но ноги в колготках уберечь не смогла, поэтому очень долго ползла, пока на неё не наткнулся проезжающий мимо припоздавший грузовик.
- Вы случайно раньше его не видели? – на всякий случай спрашивает Егор.
- Видела. Он часто там стоит, поэтому я и села к нему без опаски.
- Вы его опознаете?
- Я его век не забуду, – произнесла женщина и провалилась то ли в сон, то ли в не забытье.
- Ну всё! Всё! Достаточно. Уходите, – торопит нас врач.
- Доктор, с ней всё будет в порядке? – спрашивает Егор.
- Нет, конечно. Разве после такого с ней может быть всё в порядке? Но жить будет, а вы постарайтесь поймать этого гада.
- Мы постараемся, – уверенно говорит Егор.
На выходе из больницы возле моей машины стоят Лёха, Макс и Веня. Мы с Егором пересказываем им то, что нам стало известно от женщины.
- В-в-в городе в-в-восемь крупных т-т-таксопарков… - волнуясь, говорит Веня. - …Они п-п-практически вытеснили частных извозчиков из центра и от к-к-крупных к-к-кабаков.
- Нелегальными частными извозчиками рулят двое: местный Иванов и приезжий Муслин, – вступил в разговор Макс. - У них там строго, левый человек и часа не проработает, отлупят и поставят на счётчик.
- Женщина сказала, что он армянин или азербайджанец, значит, начинать надо с Муслина, – кивает Лёха.
- Но они с-с-своих так п-п-просто не сдают, – качает головой Веня.
- Поговорите с ГАИшниками, Яровлев вам поможет, и возьмите как можно больше пленных, особенно родственников Муслина, – говорю я. – Лучше, если с вами будут ещё и ОБНОНавцы , они обязательно найдут что-нибудь, что поможет Муслину быть более сговорчивым.
- А как мы узнаем, кто родственник Муслина, а кто - нет? – спрашивает Макс.
- Они сами тебе об этом скажут, – улыбается Егор. - Как никак, а он - их «крыша».
- А Муслину звонить надо? – спрашивает Лёха.
- Нет, – мотаю я головой. – Он вас сам найдёт. Просто беря пленных, оставляйте одного таксиста на воле, и пусть он знает, куда вы отвезли остальных.
- Я, наверное, останусь с ребятами, – оценив предстоящий объём работы, говорит Егор.
- Оставайся, – соглашаюсь я. – И забери Петьку, но прежде пусть он закончит разбираться с отпечатками пальцев женщины из подвала.
- Может быть, его оставить тебе? – с сомнением спрашивает Егор.
- У вас работы больше, чем у меня, и если мы к вечеру не раскроем хотя бы одно из двух преступлений, с нас кожу сдерут мелкими лоскутами, а я возьму себе в помощь «синего» философа участкового.
- Если он, допивая оставленное ему пиво, не спрятался в «синем тумане», – ухмыляется Егор.
Определив задачи, мы разъезжаемся в разные стороны. Участкового я нахожу там же, где мы его и оставили. Положив голову на стол, он наблюдает за крохотной лодочкой, свёрнутой из клочка бумаги, плавающей в кружке с недопитым пивом. Среди пены лодочка напоминает ледокол, штурмующий арктические льды.
- «Челюскин »? – спрашиваю я.
- Он самый, - не отрывая взгляда от кораблика, подтверждает мою догадку участковый.
- От его созерцания мысли в голове появились? - на всякий случай интересуюсь я.
- Ты будешь смеяться, но появились. Есть у меня на территории нехорошая квартирка, что-то вроде секты, свято веруют в существование зелёных чертей.
- И что из этого? – не улавливаю я ход мыслей «синего» философа.
- Ничего, – пожимает он плечами. – Но пару раз тех, кто тасуется в том подвале, где нашли женщину, я встречал в этой квартирке.
- Мне ведь не придётся тебя уговаривать? Посетим адресок? – спрашиваю я.
- Обязательно посетим, только вот дождёмся когда «Челюскин» затонет и посетим.
Чтобы помочь случиться неизбежному, я легонько толкаю кружку. Всколыхнувшееся в ней пиво захлёстывает кораблик, и он тонет.
Участковый поднимает на меня глаза и произносит:
- Тебе не кажется, что ты нарушил ход истории?
- Что поделать, я тороплюсь жить.
- Тогда пошли, – вздыхает участковый, и мы выходим из пивбара.
Войдя в подъезд и поднявшись на второй этаж, подходим к дверям квартиры. Что и говорить, квартирка действительно странная, это понимаешь, даже не войдя в неё. На ободранной входной двери губной помадой написано «Архангел Михаил – козёл!»
- Ты прав, нехорошая квартирка, – глядя на дверь, говорю я участковому.
- А я тебе что говорил. – Вздыхает участковый.
Подойдя к двери, участковый согнутым указательным пальцем стучит в неё каким-то замысловатым стуком. На мой взгляд, целесообразнее было бы негламурно скрестись в дверь, а брутально долбануть в неё ногой - и делу край. Но участковому виднее, как себя вести, поэтому я не вмешиваюсь, а терпеливо жду. Тем более, что долбануть в дверь ногой всегда успеется.
Дверь нам никто не открывает, но участковый, не теряя надежды, снова замысловато в неё стучит. Одно из двух: или он неисправимый оптимист, или всё-таки знает, что делает. Оказалось, что он не оптимист, а знает, что делает, хотя разве одно другому мешает? Тьфу! Что-то я совсем запутался в хитросплетении своих немногочисленных мыслей. Между тем после повторного стука из-за двери раздаётся очень типичный в такой ситуации вопрос:
- Кто там?
И здесь участковый теряется. Похоже, он и сам не ожидал, что из его затеи получится что-нибудь путное. Значит, он всё-таки оптимист.
- Кто там? - снова раздаётся из-за двери, и я прихожу участковому на помощь:
- Архангел Михаил! Пришёл предъявить вам за «козла»!
Хлипкий замок щёлкает и в щель высовывается любопытная, но сильно пропитая рожа:
- Что-то не смекну, кто из вас будет архангел Михаил?
- Да какая тебе разница, кто из нас архангел Михаил! А вот глядя на тебя, сразу понимаешь, как выглядит чёрт.
Я ни сколько не лукавлю. Открывшее нам дверь «чудо» выглядит соответствующе: грязная непонятного цвета клетчатая рубаха, никогда не видевшие утюга лоснящиеся брюки, жиденькая козлячья бородка, на башке три волосины, сбившиеся колтуном на макушке. Обут чёрт в стоптанный ботинок на левой ноге и рваный розовый тапочек с бомбошкой на левой. Грудь украшает большой оловянный крест, висящий вверх ногами, и воняет от него, как от козла. Короче, ещё то «чудо-юдо»!
- Ты что, апологет секты «Утро второго дня»? – тыча в крест пальцем, спрашиваю я.
- Чего?
- В зелёных чертей и существование «белой горячки» веруешь?
- Однозначно!
- Вот и хорошо, но об этом мы поговорим позже, а пока скажи мне: ты хозяин сей обители зла?
- Положим, я, и что?
- Да ничего, в дом приглашай и постарайся быть гостеприимным.
- Может быть, ещё и хлебосольным?
- Нет, хлебосольным не надо, вряд ли я отважусь что-нибудь съесть в твоём хлеву.
Вместе мы входим в ободранную и сильно запущенную двухкомнатную квартиру. Грязный пол весь усыпан окурками и какими-то объедками. В углу опять же вверх ногами повешена репродукция «Троицы» Андрея Рублёва, под которой на перевёрнутом пивном ящике стоит чёрная свеча и валяется дохлая белоснежная кошка. На противоположной стене висят три плаката пышногрудой Памелы Андерсен.
- Тьфу! Не иначе, это жертвенный агнец, – глядя на кошку, говорю я. - Болезный, ты бы не шутил с этими вещами. Молился бы вон на ту сисястую, там есть, о чём помечтать. Кстати, ты в квартире один?
- Нет. В той комнате кто-то есть.
- А кто там, ты даже не догадываешься?
- Да кто ж их разберёт, - пожимает плечами «чудо». – Придут, потрахаются и разбегутся в разные стороны. А что?
- Ничего. Вера-то не возбраняет?
- Нет, размножаться-то сукам как-то надо, а мне не жалко.
- Понимаю, понимаю, – киваю я. – Содомия . Только вот в бескорыстие твоё я не верю, за бутылку, небось, и сам штаны приспустишь.
- Вера не возбраняет, – пожимает плечами хозяин квартиры.
- Кстати, кто они, твои передовики выполнения плана президента по умножению численности генофонда?
- Люди.
- Сомневаюсь, – качаю я головой. - А поточнее?
- Молодежь местная.
- Ну что ж, пойдём с ними познакомимся.
С этими словами толкаю дверь в соседнюю комнату. На драном засаленном диване, укрывшись с головой, кто-то лежит. Судя по двум парам ног в мужских носках и торчащим между ними голым ногам с красным педикюром, в постели трое и любовь здесь большая и не делимая.
- Просыпайтесь, граждане, поговорить надо.
- Слушай, тебе флакон дали, вот и вали отсюда, режь своих кошек, а будешь доставать, п… получишь!
- Я думаю, вопрос о твоём бескорыстии снят однозначно? – повернувшись к хозяину вертепа, говорю я. – А вы, граждане, вставайте, я не хозяин этого гостеприимного притона, я майор милиции Савранский, человек добрый, но нетерпеливый.
И здесь происходит то, чего я вовсе не ожидаю. Один из парней, вскочив с дивана, бежит к окну и, вышибив башкой стекло, выпрыгивает наружу. Я кидаюсь к окну. Приземление «парашютиста» происходит крайне неудачно, он ломает ногу. Повизгивая в куче осколков, парень лежит на земле. Оно и понятно высота хоть и небольшая, однако парашют ему бы совсем не помешал.
- Чего это он такой прыткий? – спрашиваю я у оставшихся в комнате парня и девушки.
- В розыске, – потягиваясь, говорит дама.
- За что?
- За алименты. Трахаться, паскудник, любит, а платить за любовь не хочет.
- Тебя это не пугает?
- Нет, – пожимает она плечами. – Я от него рожать не собиралась.
- А сдала его почему?
- Из женской солидарности.
Поднявшись с крова, голая девушка без тени стеснения начинает собирать свою одежду.
- Пойди, постереги этого пакостника, а я вызову дежурку и скорую. – говорю я участковому.
- Эти двое - постоянные завсегдатаи подвала, – выходя из комнаты, негромко сообщает он.
- Командир, ты выйдешь или будешь смотреть, как я одеваюсь? - спрашивает меня девушка, когда участковый выходит.
- Погляжу, если ты не возражаешь.
- Да гляди, жалко, что ли? У меня, например, сиськи забавно болтаются.
С этими словами она кладёт руки на бёдра и начинает вращать туловищем вправо и влево, от чего обвислые груди с чавкающим звуком шлёпают её по телу. Получается не очень эротично. Я бы даже сказал, зрелище малоприятное.
- Выглядит это не так забавно, как ты об этом рассказывала, – покачивая головой, говорю я. – Одевайся, поехали.
- А кто мне окно вставлять будет? – подаёт голос хозяин притона.
- Сам вставишь. Будем считать это издержками твоего бизнеса по прокату дивана. А если тебе лень вставлять стекло, иди, помолись чёрту, он тебе в батарее отопления жару добавит из своей котельной.
Отправив участкового вместе с переломанным алиментщиком в больницу накладывать гипс, сладкую парочку из «семейной троицы» я везу в отдел. Двор РУВД забит частными такси. В большинстве своём это патриархи отечественного автопрома ВАЗ – 2106, машины старые, но шибко популярные среди типичных таксистов нашего города из числа лиц кавказкой национальности. Отчего-то именно этот автомобиль пользуется особой популярностью у джигитов, оседлавших городские такси. Петька утверждает, что это генетическая предрасположенность. Своё начало она берёт в далёких 70-х годах прошлого столетия, от ВАЗ -2103. В те стародавние времена каждый уважающий себя «сын гор» мечтал стать обладателем редкой, но очень почётной профессии – спекулянта зеленью и фруктами на колхозном рынке. Так вот, с младых ногтей джигиты себе на подкорку записывали романтические рассказы о том, как, проорав весь день на базаре «свэжая зэлзнь, свэжая зэлзнь», можно с особым шиком, не спеша ехать вдоль тротуара по вечерним улицам большого города. При этом, включив все четыре фары и высунув из окна башку в непременной кепке «аэропорт», заигрывать с проходящими мимо женщинами:
- Вах! Вах! Такая красавэца и ходишь пэшком! Садысь каралевна! Прокачу с вэтэрком!
Потом эти рассказы передаются из уст в уста, обрастали пикантными подробностями и, в конце концов, становились легендами, как «Илиада» Гомера, «Энеида» Вергилия или на худой конец «Витязь в тигровой Шкуре» Руставели. А легенда - это то, к чему мальчишки хотят стремиться. Однако мир изменился, мальчишки выросли и профессия спекулянта на колхозном рынке уже перестала быть чрезвычайно прибыльной. Хуже того, она стала доступной, но мечта о «шестёрке», вечернем городе и езде с включёнными фарами осталась! Вот и ездят они на своих потрёпанных, как и их детские мечты, «шестёрках» вдоль тротуаров по вечернему городу и также горланят: «Вах! Вах! Такая красавэца и ходишь пэшком! Садысь каралевна! Прокачу с вэтэрком!».
Вот такая у Петьки существует теория о кавказцах, о несбывшейся мечте стать спекулянтами на колхозном рынке и о непроходящей любви к автомобилям ВАЗ – 2106. А что? Вполне жизнеспособная теория.
Так вот, когда я подъезжаю к нашей конторе, весь двор РУВД забит старыми «шестёрками» с шашечками, а их владельцы, большинством своим из числа лиц кавказкой национальности, гроздьями пристёгнуты к трубам парового отопления на четвёртом этаже, где располагается наш отдел уголовного розыска.
Здесь, пожалуй, надо сделать небольшое отступление и объяснить некоторые архитектурное особенности строения здания РУВД. Зачем я пускаюсь в эти изыски? Как показало дальнейшее развитее событий, в нашей истории это сыграло достаточно важную роль. В общем, здание наше имеет классическую форму буквы «П», где ножки у этой буквы маленькие вроде аппендиксов и выступают по обе стороны здания. Один из таких аппендиксов находится как раз напротив дверей моего кабинета. Со стороны ведущей на этаж лестницы аппендикс не виден, от любопытных глаз его отделяет широкая несущая колонна, поддерживающая потолок и крышу здания, что делает его похожим на комнату без двери. Оканчивается аппендикс окном, под которым проходит труба парового отопления. К ней-то, как пассажиры в переполненном трамвае или троллейбусе, в затылок друг другу пристёгнуты наручниками к трубе кавказские наёмные джигиты. Вместе с привезённой из «нехорошей квартиры» «сладкой парочкой» я поднимаюсь на свой этаж. И здесь мне в голову приходит мысль: а ведь не плохо было бы нагнать жути на девку, тем самым сделав её поразговорчивее. С этой целью я подвожу её к ряду пленных джигитов. Растолкав их в разные стороны и поставив её в общую «очередь», пристёгиваю наручниками к трубе между двумя джигитами. Девка возмущается:
- Командир! Это беспредел какой-то!
Джигиты тоже не довольны уплотнением:
- Эй! Дорогой, здэсь и так дышать нэчем!
- Ничего, потерпете.
Забрав парня, я увожу его в свой кабинет, но разговор у нас не получается. Парень, ранее судимый. Врубив пятисантиметровую броню, не даёт ни одного внятного ответа на мои вопросы, косит под слабоумного, делая вид, что не понимает, о чём я его спрашиваю. В конце концов, мне это порядком надоедает, и я решаю поменять эту «плюшевую дурилку» местами с его дамой, которая, по моему разумению, должна уже порядком натерпеться страху, стоя между пленными джигитами.
- Пошли, – говорю я твердолобому пареньку, и мы вместе направляемся в закуток, где к батарее пристёгнута его подруга.
- Опочки! – войдя в закуток, говорю я. – Ну вы и животные!
В общем-то, есть чему удивиться. Пленная девка стоит с задранной юбкой, позади неё со спущенными штанами ритмично подёргивается джигит и по их довольным рожам, сразу понятно, что это любовь. Нервничает только джигит, стоящий впереди дамы. Развернуться ему мешает правая рука, пристёгнутая наручником к трубе, по этой причине он не может участвовать в развернувшемся за его спиной действии, и приходиться довольствоваться раздающимися за его спиной звуками.
- Командир! – завидев меня, блажит обделённый женскими ласками джигит. – Пэрэстэгни наручники на другую руку, нэудобно стоять к жэнщине спиной!
- Потерпи, джентельмен, – остужаю я его пыл и обращаюсь к девке. – Коли ты не взывала ко мне о помощи, будем считать, что у вас тут всё произошло без насилия, то есть по любви.
- Ага! Будем считать, что по любви, – ритмично качая головой, говорит она.
- Какое насилие, дарагой! Дэвушка нимфоманка! Честное слово! – подаёт голос стоящий позади неё джигит.
- А ты, дарагой, выдергивай, что ты там успел затолкать в даму, но эрекцию не выключай. Я тебе на место девочки мальчика пристегну.
Джигит послушно выполняет указание и демонстрирует нам не детского размера мужское достоинство.
- А малчик возражать не будэт?
- А кто его собирается спрашивать? – пожимаю я плечами.
- Нет! Нет! Я всё расскажу: и кто Таньку убил, и где убийцу искать! – хватая меня за руку, почти истерично визжит до этого удачно косивший под придурка паренёк.
- Это меняет дело, – киваю я и обращаюсь к джигиту, - Продолжай.
- Зря! – говорит пареньку джигит, возвращаясь к прерванному занятию. – Нэ знаешь, от чего отказываешься.
- Командир! Командир! А как со мной быть?! – занервничал стоящий спереди дамы обделённый джигит.
- Будем считать, что тебе сегодня не повезло.
Вернувшись в кабинет, паренёк держит слово, действительно рассказывает всё, что ему известно о совершенном преступлении. Кто и за что убил женщину и о роли прикованной сейчас к батарее дамы. Из его рассказа получалось, что убийство совершила её подруга. Сделала она это из ревности к пытавшемуся смыться от меня и сломавшему ногу алиментщику. Сама дама в убийстве не участвовала, но помогала убийце разрубать труп. Во время разделки трупа, убийца не смогла выдернуть завязший топор, он выскользнул у неё из рук, и она ударилась головой о низкий потолок подвала. Разбив голову в кровь, она потеряла сознание, и её долго не могли привести в чувство. Но и потом ей не стало лучше, а совсем наоборот - становилось всё хуже и хуже. Подруга помогла ей выбраться на улицу и вызвала скорую помощь. Приехавшему врачу убийца сказала, что женщина упала, и её отвезли в первую городскую больницу, где она находится и сейчас.
Открыв дверь, я крикнул:
- Нимфоманка! Показания давать будешь?
- А много дадут? – перемежаю вопрос ахами и охами, спрашивает она.
- А ты Таньку убивала?
- Нет.
- За то, что помогала разделывать труп, получишь сущие «копейки», не больше двух-трёх лет, а при полном раскаянье и активной помощи следствию, может быть, получишь и условно. Ну так какой будет твой положительный ответ?
- Буду, – отвечает нимфоманка.
- А кто её изнасиловал, если её твоя подружка убила?
- Никто её не насиловал, это моя подружайка ей рукоятку топора затолкала, типа в назидание, чтобы неповадно было.
- Понятно. Кстати, тебе второго джигита перестегнуть?
- Попозже, – отвечает она.
- Командир! Только не забудь! Ты обэщал! – подаёт голос, видимо, стоящий спиной к даме джентльмен.
Вернувшись в кабинет, по телефону я вызываю следователя.
В это время входит Егор:
- Что у тебя?
- Всё нормально, надо ехать за убийцей. Она лежит в первой городской больнице, – сообщаю, устало потирая лицо руками.
- Хорошо, – кивает Егор. – Может, пошлёшь за ней молодежь, а сам подключишься к нам?
- Давай, – соглашаюсь я. – А что, всё плохо?
- Нет, но идёт всё как-то вяло.
Егор уходит, а спустя пару минут, в кабинет входит гордый Лёха.
- Ты чего такой довольный? – спрашиваю я его.
- Меня снова пытались подкупить?
- Что ты говоришь?! И сколько предлагали в этот раз?
- Пять тысяч.
- А в прошлый раз сколько было?
- Три.
- Есть повод для гордости, растёшь как профессионал.
Введя Лёху в курс дела и передав ему задержанных, я перехожу в кабинет Егора.
- Что, Муслин не звонил? – спрашиваю я у своего приятеля.
- Звонил. Зондировал почву, но большого интереса не проявлял, видимо, из его близких родственников мы никого не зацепили.
- Муслин дипломат! - улыбаюсь я. – Значит, надо ему помочь относится более щепетильно к нуждам органов внутренних дел.
Взяв свой ежедневник, я долго его листаю пока не нахожу нужную запись.
- Вот, записывай.
Диктую Егору адрес и данные двоюродного брата Муслина.
- Братик-то у Муслина конченый наркоман, из дома почти не выходит, потому что год назад кольнул себя какой-то гадостью и теперь ноги у него еле передвигаются. Но Муслин его любит. Отдай ребятам адрес, пусть попробуют его найти, а если найдут, пусть сразу же везут к нам. Уверен, это поможет Муслину быть более сговорчивым.
Пока ребята ищут брата Муслина, мы опрашиваем пленных джигитов. Все ведут себя крайне осторожно и дипломатично. Они не отрицают, что есть некий пожилой армянин или азербайджанец, таксующий на коричневой «шестёрке» у завода «Сельско-промышленного машиностроения», но, конечно, номер машины никто из них не помнит, с именем все как один путаются, а где искать его просто ума не приложат.
В конце концов, я прихожу к выводу, что нет никакого смысла держать их в отделе. Егор сомневается в целесообразности такого решения. Он опасается, что вместе с ними уйдёт и информация о том, кого мы ищем. Но я не вижу смысла удерживать здесь кучу пленных, за которых у их неформального лидера не болит душа, да и информацию в тайне это всё равно не поможет сохранить. У Егора на этот счёт другая точка зрения, он обоснованно предполагает, что они просто не хотят говорить нам правду, и предлагает с помощью нехитрых манипуляций стимулировать их к активному сотрудничеству. Мой опыт общения с кавказцами подсказывает, что это тупиковый путь. Но Егор упрямится, и тогда, махнув рукой, я говорю:
- Ты готов без особой надежжды на положительный результат отлупить целую кучу народа, тем самым почти наверняка обеспечив себе беззаботное существование на ближайшие лет десять с гарантированным трёхразовым питанием, утренней и вечерней поверкой и долгожданными письмами из дома? Если готов, то вперёд, но без меня. Я не хочу встретить старость в колонии для неисправимых идиотов где-нибудь в районе Иркутска или Нижнего Тагила. Допускаю, что в силу своего возраста я совсем скоро буду мочиться в постель, но хочу, чтобы это была моя постель, а не казённая.
Хлопнув дверью, я выхожу в коридор и направляюсь в свой кабинет посмотреть, как продвигаются дела у Лёхи. А у Лёхи дела идут хорошо. Перед столом следователя сидит средней потасканности дама с повязкой «шапочка лётчика» на голове. Видимо, вопрос о покаянии уже решен, но следователя смущает некоторая техническая сторона вопроса.
- А в тюрьму её с такой травмой возьмут?
- Не вопрос, – говорит Лёха и лезет в карман, выкладывая перед следователем, сложенную пополам четвертушку бумаги с синей печатью.
Из рассказа Лёхи получается следующее. Доктор, узнав, за что её забирают, очень напрягся. Со страху открыл Лёхе душу и поведал, что по слабости своей натуры и крайней распущенности он имел незапланированный половой контакт со своей пациенткой. Однако проведённым экспериментом он остался крайне недоволен и вернулся в объятья старшей сестры, за что пациентка набила морду его пассии и пообещала её убить, что в контексте последних событий совсем не кажется пустой угрозой. Поэтому доктор, не задумываясь, и даже с радостью выдал справку, что его пациентка с данной болячкой легко может содержаться в любом учреждении петенциарной системы на наш выбор.
- Вот и хорошо, – кивает следователь, убирая справку к себе в папку, и, повернувшись к задержанной, спрашивает: - Ну начинай каяться.
Задержанная некоторое время на него смотрит и произносит:
- Показания дам, а каяться не буду, ты ведь не поп, чтобы принимать моё покаяние. Бери ручку, записывай, пока я не передумала.
Убедившись, что всё идёт нормально и моё присутствие здесь необязательно, я выхожу в коридор, где Егор с недовольным лицом возвращает пленным документы и вещи.
- Ребята везут брата нашего «друга», - заметив меня, буркает мой напарник.
- Вот и хорошо. Теперь остаётся только дождаться звонка.
Проходит минут двадцать, прежде чем весть о пленении брата настигает Муслина. Ещё десять минут требуется, чтобы отыскать мой номер телефона.
- Владимир Михайлович? Это Муслин, – раздаётся в трубке.
- Здравствуй, дорогой, случилось что?
- А то вы не знаете.
- Понятия не имею, – почти искренне говорю я.
- Брата у меня забрали.
- Да ты что? То-то он мне показался знакомым, этот колченогий наркоман, которого задержали с тремя граммами героина.
- Да откуда у него может быть три грамма героина?
- А мне почём знать? Я его не задерживал, его ОБНОНовцы притащили.
- Но ведь за три грамма он получит лет шесть, ему столько в тюрьме не просидеть, – вздыхает Муслин.
- Шесть лет - большой срок, – соглашаюсь я. – А от меня-то ты чего хочешь?
- Помощи.
- Хорошо, хоть не сострадания. Если мне не изменяет память, а она мне не изменяет, давеча к тебе тоже обращались за помощью, так ты проявил максимум сочувствия, на какое ты только способен. Надеюсь, ты от меня ждёшь того же? Тогда слушай: я сочувствую, что проститутки в нашем городе стоят так дорого, что простому приезжему работяге-таксису из Закавказья трудно накопить нужную сумму, чтобы купить себе продажных ласк. А почему? Да потому, что большую часть заработанных денег он вынужден отдавать тебе, за твоё гостеприимство и трудоустройство, а вторую часть - отправлять на малую родину, чтобы прокормить семью. Тебе надо выйти с законодательной инициативой в Государственную думу, проявив заботу о сексуальном здоровье своих гастарбайтеров. Предложи избранникам народа до безобразия развить сети придорожной проституции в нашем городе. Ты, как бизнесмен, понимаешь: здоровая конкуренция приведёт к удешевлению товара.
- Чего вы хотите?
- Я хочу, чтобы следующие лет десять, согласно части 2 статьи 111 УК РФ - умышленное причинение тяжкого вреда здоровья, совершенное с особой жестокостью, российские зэки могли в произвольной форме «иметь» урода облившего женщину бензином!
- Но ведь мой-то брат ни в чём не виноват!
- Не виноват, но если ты не проявишь должного внимания к нуждам органов внутренних дел, он будет сидеть.
- Так даже фашисты не поступали.
- Ошибаешься, дарагой! Эту порочную практику красного террора широко применяли товарищ Ленин, Троцкий и твой сосед по кавказскому хребту товарищ Сталин. Но хватит исторических экскурсов, мне нужны адрес и имя.
- Холим Халилов. Сейчас он прячется у своих родственников в деревне Петровка, улица Школьная, 8. Когда мне за братом приехать?
- Не раньше, чем я задержу Халилова. А то я тебе брата верну, а ты по доброте душевной позвонишь и предупредишь Халилова, что сдал его работникам милиции.
- Злой вы! Аллах вас накажет!
- Пусть тебя это не тревожит, с аллахом я договорюсь сам.
Положив трубку, диктую Егору адрес и данные подозреваемого:
- Пошли туда ребят из ОБГРП . Они более подготовленные и в отличие от наших раздолбаев не потеряли чувство опасности.
Егор, записав адрес, уходит, а я направляюсь к окну, где совсем недавно была прикована нимфоманка со своим кавалером. За окном большими хлопьями летит первый снег, он ложится на ещё не опавшую листву, создавая сюрреалистическую картину. На душе становится грустно. Не люблю я зиму.
- Ты чего тут стоишь? – спрашивает Егор, подходя ко мне.
- Смотрю на снег.
Некоторое время Егор тоже смотрит на снег, а затем, вздыхая, говорит:
- А я опять не успел укрыть малину. Вымерзнет вся.
- Ещё успеешь, это первый снег, он долго не пролежит.
Позади нас слышен топот:
- Вот вы где! – раздаётся голос Семечкина. – Вас ждёт САМ с рапортом о проделанной работе.
- А сам ты доложить не можешь? – наивно спрашивает Егор.
- Не-е-е-ет! – нехорошо улыбаясь, тянет Семечкин. – Он вас видеть хочет, так что вы поторопитесь, САМ не любит ждать.
Делать нечего, пожелание начальника – закон для подчиненного. Усевшись в мою машину, мы с Егором отправляемся на аудиенцию.
Минут двадцать стоим в приёмной, слушая как через приоткрытую дверь, с матом и оскорблениями САМ распекает кого-то из подчиненных.
- Я бы ему сказал… - после монолога САМого, говорит Егор.
- У тебя скоро будет такая возможность, но я бы тебе не рекомендовал.
- Почему?
- Потому что, по Шекспиру, привилегия говорить правду - это значит, быть сумасшедшим. Ты ведь не князь Мышкин и не Гамлет и даже не идиот со справкой? Хотя…
Секретарша САМого фыркает, слушая наш с Егором разговор. Вот она точно считает нас идиотами, причём ни капельки в этом не сомневается.
Тем временем дверь кабинета САМого распахивается и из неё в клубах пара и с капельками пота, сбегающими по лицу, выходит зам начальника ОУР города Андрюха Добров. Правда, бодрым он совсем не выглядит, скорее, наоборот. Пожав нам руки, он уходит.
- Прошу вас на процедуры, – улыбаясь, приглашает нас секретарша.
Мы с Егором как две побитые собаки бочком входим в кабинет САМого. Он такое поведение подчиненных любит, и мы пытаемся выглядеть как можно более виноватыми, чтобы завоевать его снисходительное отношение. Однако САМ ещё не остыл от разговора с Добровым, и поэтому ему плевать на наши собачьи маневры. В итоге, всё, что нам посчастливилось услышать из нормативной лексики, было: «А! Явились, не запылились!». Далее на протяжении двадцати минут бурным селевым потоком на нас обрушивался непереводимый фольклор. В самый разгар низкого полёта высокой командирской мысли, когда короткий фитиль моего терпения тлел где-то в районе задницы, грозя в любую секунду запалить основной заряд, в кабинет без стука явно поддатый валился один скандально известный в нашем городе бизнесмен средней руки. Однако САМ визитёру рад, широко улыбается и даже привстал из-за своего стола.
- Это кто? – ткнув пальцем в нашу с Егором сторону, спросил бизнесюга.
- Так! Никто! – отмахнулся САМ.
- Поговорить надо.
- Савранский, Карбитов, ждите в приёмной, - не переставая улыбаться своему «другу», говорит САМ.
Мы с Егором поворачиваемся, чтобы выйти из кабинета, но бизнесмен нас окликает:
- Савранский, Карбитов... Савранский, Карбитов... – что-то припоминая, в раздумье бармочет он. – Я вас знаю?
- Знаете, – кивает Егор.
- Откуда? – прищурившись, спрашивает он.
- Четыре года назад мы расследовали убийство вашего компаньона. – за нас обоих говорит Егор.
- Убийство помню, а вас - нет. Ты часом не врёшь? – допытывается бизнесмен.
Лучше бы он этого не делал, потому что Егор со свойственной ему искренностью говорит:
- Да вы вспомните, вы ещё тогда у нас в кабинете описались, когда мы у вас объяснения брали.
- Савранский! Карбитов! Пошли вон отсюда! – орёт САМ.
Мы с Егором не заставляем себя просить ещё раз и выходим в приёмную. По селектору САМ вызывает к себе секретаря. Пока она ходит, Егору на сотку звонит старший экипажа ОБГРП и сообщает, что Халилова они задержали и сейчас везут в отдел. Вернувшаяся из кабинета САМого секретарша, на маленький поднос ставит две рюмки, тарелку с нарезанным лимоном и солонку.
- А соль им зачем? – недоумевает Егор.
- Текилу будут кушать, это надолго, – вздыхаю я и, обращаясь к секретарше, говорю: - Знаете что. Мы, наверное, не станем дожидаться повторного приёма у вашего психотерапевта, а если он всё-таки про нас вспомнит, скажите, мол, эти два придурка велели кланяться. И как бы между прочим, обмолвитесь, что убийство в подвале и попытку изнасилования с поджогом они раскрыли, преступники задержаны, а сами они отбыли в свой дурдом.
- Я в сводке читала, это где женщину пытались изнасиловать, потом облили бензином и подожгли, – говорит секретарша.
- Да, – киваю я.
- Ладно, поезжайте. Я вас «отмажу».
- А почему она решила нас «отмазать»? – спрашивает Егор, когда мы садимся в машину.
- Кто его знает? – пожимаю я плечами. – Вероятно, потому, что мы не такие уж плохие мужики, как это может показаться на первый взгляд. А скорее всего, она исходила всё из той же женской солидарности, какой руководствовалась и нимфоманка, сдав нам алиментщика.
В отделе работа идёт своим чередом. Допросив убийцу соперницы, следователь с Лёхой и Максом, уезжают на выход для проверки показаний подозреваемой на месте преступления. Веня с Петькой работают с доставленным из деревни джигитом. Мало помалу всё идёт на лад, они нашли брешь в его броне и сейчас удачно расшатывают его на правдивые показания. В принципе, эти показания не очень-то и нужны. Потерпевшая жива и для задержания подозреваемого достаточно провести опознание (даже не воотчую, а по фотографии), но ребята хотят получить показания. Мы с Егором не против, пусть тренируются.
Звонок из дежурной части поступает, когда мы с Егором уже собираемся домой.
- Михалыч, тут такое дело. Из скорой сообщили про труп ребёнка, вроде как произошёл какой-то несчастный случай. Я послал на адрес дежурного участкового, ну чтобы он там разобрался, что к чему, а он сейчас звонит весь в истерике и говорит про убийство, а толком объяснить ничего не может. Может, заедешь, посмотришь, а то если выяснится, что труп криминальный, всё равно мне придётся тебя поднимать из дома.
- Ладно, заедем. Говори адрес.
Из окна дома старого пятиэтажного дома, куда мы приезжаем с Егором, несутся женские истеричные крики всех оттенков. У подъезда стоит дежурная машина РУВД и две кареты скорой помощи. В одну из машин два человека в белых халатах усаживают седую старушку с притянутой к телу правой рукой, так обычно притягивают руку при переломе ключицы.
- Не верьте этой суке! – кричит старуха. – Если бы вы слышали, как кричал, умирая в муках, ребёнок! Если вы её не посадите, я её сама убью!
И хотя волосы у старушки растрёпаны и в глазах блестят сумасшедшие искорки, не заметно, что она сошла с ума. В голосе чувствуются уверенность и решимость.
- Егор, поговори с ней.
Напарник видит то же, что и я, поэтому объяснять ему ничего не надо. Повернувшись, Егор направляется к машине скорой помощи, но не успевает дойти до неё несколько шагов. Машина трогается с места и, включив сирену, выезжает со двора.
Войдя в подъезд, под женские крики мы поднимаемся к квартире. Возле двери стоит и нервно курит немолодой дежурный участковый.
- Что тут стряслось? – спрашиваю я у него.
- А-а-а! – бросая окурок, машет он рукой. – Идите, сами посмотрите.
Открыв дверь, я вхожу в квартиру. Обычная «двушка» со смежными комнатами. На кухне истерично завывает женщина, в комнате перед открытой бутылкой водки с сигаретой в руках сидит и равнодушно глядит в окно мужик. Взглянув на него, мы идём дальше.
Работа в уголовном розыске делает нас циничными и не восприимчивыми к чужой боли. Мы мало что пропускаем через своё сердце, просто делаем свою работу, но делать мы её пытаемся хорошо, прекрасно понимая всю её важность и ответственность перед людьми, пострадавшими от преступлений. Однако иногда даже через нашу толстую кожу нет-нет да просачивается чужая боль, острым состраданием разрывая сердце на миллионы мелких кусочков. И это как раз один из таких случаев. Войдя в комнату, на кровати мы видим лежащее голенькое тельце маленькой девочки лет трёх или четырёх. Лежит па правом боку в позе эмбриона. Назвать её трупом язык не поворачивается, мозг не хочет в это верить. Ручки прижаты к телу, ножки поджаты, косички с розовыми бантами торчат в разные стороны, глаза закрыты. Картина выглядит ещё более нереальной, потому что левая сторона лица ребёнка совершенно чистая, не тронутая кипятком и выглядит очень умиротворенно. Если бы не кожа, лоскутами слезшая с тела и лежащая рядом с ребёнком, что свидетельствует о страшной и мучительной смерти от ожога, можно было бы сказать, что ребёнок спит. Но ребёнок не спит, он мёртв, и сердце пронизывает острая боль, а глаза сами наполняются слезами, потому что понимаешь всю несправедливость и нелепость ситуации. Я слышу, как стоящий за моей спиной Егор скрипит зубами и сжимает кулаки, хрустя костяшками пальцев. Я беру из детской кроватки одеяльце и накрываю им трупик ребёнка.
- Да, правильно, – кивает головой Егор, и мы выходим из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.
- Что здесь произошло? – спрашиваю я у мужика, всё так же равнодушно глядящего в окно.
- У неё спросите, – кивает он головой в сторону кухни, откуда доносятся женские крики. – Я только что пришёл с работы и знаю не больше вашего.
Мы выходим в коридор и сталкиваемся с участковым.
- Не шатайся тут без дела, собери весь характеризующий материал на эту семью и подробно поговори с соседями. Что предшествовало трагедии, и что они слышали, когда всё случилось? А Егор тебе поможет. Да, Егор?
- Угу, – кивает мой напарник и вместе с участковым выходит из квартиры. Я провожаю их глазами и направляюсь на кухню.
- Рассказывайте, – закуривая, говорю я женщине.
Женщина выпившая, и это неприятно.
- Я Олесю посадила в ванну, чтобы помыть ей голову, а сама на секундочку выскочила на балкон, развесить бельё. Чтобы вода не остыла я тоненькой струйкой, пустила ей в ванночку тёплую воду, а когда вернулась…
Женщина снова начинает пьяно рыдать.
Нелепо как-то всё это, неправдоподобно и нереально. Я выхожу с кухни и иду в ванную. Там в большой стандартной ванне стоит маленькая вся покоробленная от высокой температуры пластмассовая детская ванночка. Это какой же должна была быть температура воды, чтобы так покоробило пластмассу? Невольно передёргиваю плечами, представив как в этой ванночке заживо варился ребёнок! Какой ужас, боль и страдания она при этом испытывала! У меня даже волосы на голове начинают шевелиться. Непроизвольно снимаю с головы кепку и приглаживаю волосы рукой.
И всё же вопросов остаётся слишком много. Как можно было, находясь на балконе, не слышать крик варящегося заживо ребёнка? Сколько же длилась эта «минуточка», если ребёнок в ванне успел свариться заживо? И, в конце концов, почему ребёнок не выбрался из ванной, если вода стала слишком горячей? Много вопросов очень много, я бы даже сказал слишком много, и логически они между собой не вяжутся.
Чтобы собраться с мыслями и встретить следователя и судебного медика, я выхожу на лестничную клетку. Спустя некоторое время ко мне присоединяется дежурный участковый:
- Дай закурить, – говорит он.
Протягиваю ему пачку сигарет, он закуривает и начинает пересказывать собранную им информацию.
- Семью трудно назвать благополучной, хотя оба работают, он шофёр, она лаборант в больнице, но и пьют, будь здоров. Муж ужасно ревнует жену, в пьяном виде он постоянно её бьёт. Когда жена была на шестом месяце беременности, он в пьяном угаре пнул её ногой в живот. Это вызвало преждевременные роды. Девочка родилась недоношенной, у ребёнка была куча болезней. Врачи её выходили, однако ребёнок оказался слеп.
- Это объясняет, почему она самостоятельно не выбралась из ванной, – киваю я. - В таком возрасте детям и так очень трудно обходиться без посторонней помощи, а слепой ребёнок в такой ситуации просто был обречён на смерть.
- После рождения ребёнка в их семье мало что изменилось, и отношения стали даже хуже.
- Это, к сожалению, тоже понятно. Больной ребёнок требует повышенного внимания, к тому же ещё и больших денег на лечение. Одним словом, для людей, привыкших думать только о себе, такой ребёнок - настоящая обуза. Наверняка в том, что ребёнок родился больным, муж обвинял жену, начисто позабыв, что не в последнюю очередь ребёнок родился больным именно по его вине.
- Всё верно, – кивает участковый. – Жену он стал избивать чаще, но теперь ещё доставалось и ребёнку. Буквально накануне у них опять была драка и, уходя на работу, он ей ещё добавил.
- А что насчёт сегодняшнего дня?
- Всё произошло, когда большинство жильцов были на работе. - подходя к нам, вступает в разговор Егор. - Старуха, которую увезли в больницу, когда услышала крик ребёнка о помощи, пыталась выбить дверь. Тогда-то и сломала ключицу.
Тем временем к нам подходят мой старый приятель - следователь прокуратуры Миша Смагин и судебный медик. Видимо, чувствуя общее настроение, они враз становятся серьёзными.
- Что тут у нас? – спрашивает следователь, и я отвечаю ему то же, что давеча сказал мне участковый:
- Идите, сами посмотрите.
- Я за понятыми, – говорит участковый.
- Давай, – киваю я.
Егор стоит какой-то потерянный, видно, что ему, любящему и нежному отцу троих детей, трудно понять умом, как могло случиться то, что произошло в этой квартире.
- Ты вот что, иди в машину. У меня там в багажнике в сумке с инструментами есть бутылка коньяка, – говорю я.
Егор берёт у меня из рук ключи, и всё ещё находясь во власти своих переживаний, идёт вниз по лестнице. Я некоторое время смотрю ему вслед, а затем, бросив окурок, возвращаюсь в квартиру.
- Что успели узнать? – спрашивает меня следователь.
Я пересказываю ему, что мне стало известно от участкового и Егора. Следователь внимательно слушает.
- Что тебя смущает? – спрашивает он.
- Ну, во-первых, никто не сажает ребёнка мыть голову, не расплетя косичек. Во-вторых, невозможно, находясь на балконе, не услышать крик варящегося заживо ребёнка, если уж старуха, живущая двумя этажами выше, услышала, прибежала и пыталась высидеть дверь, сломав себе ключицу. В-третьих, на балконе висят две простыни, пододеяльник и две наволочки, чтобы развесить их много времени не требуется, по крайней мере, на это уйдёт значительно меньше, чем на то, чтобы ребёнок успел свариться заживо. Ну и, в-четвёртых, она сама признаёт, что пустила в ванночку ребёнка горячую воду.
- Всё равно на 105-ю не хватит, – мотает головой следователь.
- И не надо. Возбуди по 109-й . Позже соберём косвенные улики, характеризующий материал и переквалифицируешь на 105-ю.
- Наверное, так и поступим, – соглашается следователь.
Участковый приводит понятых, соседка, увидев трупик ребёнка со слезшей кожей, теряет сознание. Вторая понятая, её дочь, помогает медику привести женщину в чувство и вывести в соседнюю комнату.
Мишка заканчивает осмотр быстро, и через полчаса, даёт понятым подписать протокол.
В это время на лестничной клетке раздаётся шум, грохот и трёхэтажный мат. Дверь квартиры распахивается, и на пороге появляются прилично поддатые «труповозы». За собой они волокут свои традиционные заляпанные высохшей кровью брезентовые носилки.
- Ну? Кого тут грузить?
- Вон там на кровати, – показывает следователь.
«Труповоз», прищурив один глаз, смотрит на кровать и констатирует:
- Не донесём.
- Точно, – кивает головой его напарник. – Слишком лёгкая. Уроним.
- Как пить дать, уроним, – соглашается с ним напарник.
- Идите, открывайте машину, – вздыхая, говорю я. – Я сам донесу.
«Труповозы» выходят из квартиры, на лестничной клетке снова слышен шум, грохот и трёхэтажный мат.
А я подхожу к кровати и, укутывая труп ребёнка в одеяльце, которым он была накрыт, подхватываю его на руки:
- Ну что, пошли?
- Кто повезёт подозреваемую в прокуратуру, её надо допрашивать с адвокатом, – уточняет следователь.
- Я отвезу, – подаёт голос участковый. – Меня «дежурка » внизу ждёт и в отдел мне всё равно возвращаться мимо прокуратуры, а ты Михалыч, поезжай домой, у тебя сегодня и так был трудный день.
Положив труп ребёнка в «труповозку» между другими, укутанными в простыни и покрывала трупами, я иду к своей машине. Егор сидит на переднем пассажирском сидении, с нераспечатанной бутылкой коньяка в руках. Когда я сажусь в машину, он говорит:
- Только не говори своё любимое: «Судьба. Винить некого».
- Не скажу, – вздыхая, обещаю я.
Высадив Егора возле его подъезда, я отправляюсь домой. Приняв душ и укутавшись в свой любимый махровый халат, с кошкой на коленях я сижу на кухне, отхлёбывая из кружки горячий чай. В этот момент раздаётся телефонный звонок:
- Савранский, – говорю я в трубку.
- А с каких пор тебе не обязательно выполнять приказ начальника УВД?! - рычит явно не трезвым голосом САМ. – Как ты посмел уйти?
- Товарищ полковник, меня на преступление вызвали, – предпринимаю я слабую попытку оправдаться. Впрочем, без особого успеха.
- Да кого это е… - далее идёт довольно не свежая и не отличающаяся чистотой русского языка тирада, из которой следует однозначный и, естественно, безапелляционный вывод о моих микроскопически зачаточных умственных способностях.
- Товарищ полковник! – улучив момент, говорю я. - Помните ту ночь, когда вам показалось, что вы увидели меня голого в проёме двери спальни своей любовницы?
- Ну!
- Так вот… вам не показалось! – говорю я и отключаю телефон.
1ЧАПЛИН (Chaplin) Чарлз Спенсер (1889 - 1977), американский киноактер, режиссер, сценарист, композитор.
2 САМ – кличка начальника УВД города.
3ПРОЗЕКТОР (лат. prosector — тот, кто рассекает), врач патологоанатом.
4 ЗЧМТ – Закрытая Черепно-Мозговая Травма.
5 ОБНОН – Отдел Борьбы с Незаконным Оборотом Наркотиков.
6 «ЧЕЛЮСКИН», пароход. Построен в 1933; водоизмещение 7500 т. В 1933 на «Челюскине» предпринята попытка за одну навигацию проплыть по Северному морскому пути из Мурманска во Владивосток (руководитель экспедиции О. Ю. Шмидт, капитан В. И. Воронин). 13.2.1934 раздавлен льдами в Чукотском море.
7 СОДОМИЯ то же, что зоофилия. (ЗООФИЛИЯ скотоложство, сексуальные контакты с животными.)
8 ОБГРП – Отдел Борьбы с Групповой и Рецидивной Преступностью.
9 105-я - Статья 105 УК РФ. Убийство.
10109-я. - Статья 109 УК РФ. Причинение смерти по неосторожности
11 «дежурка» - В данном случае дежурный автомобиль, дежурной части РУВД.