Дотянуться до неба

Баргельд
Больница. Вечер. В приёмном покое сидят трое. И ждут того события, способного наложить отпечаток в их судьбах, который либо окончательно сведёт их с ума, либо же наоборот, оставит в измученных телах матери, отца и сестры, то вечное, разумное, доброе.

Мать плачет, пуская из своих глаз бесконечный поток скорбной влаги. Хоть он и причинил ей много боли и неприятностей, как и любой другой ребёнок, но она всё равно любит его и лелеет, ведь это её сын, а значит и часть её самой. Отец –  седовласый мужчина за сорок. Успевший посидеть за столь короткое время, пока его выросшее семя пребывало в больничных палатах. Он крепится как может, и пусть у него были свои взгляды на сегодняшнюю молодёжь, срамную и бесстыжую, отличную от той, бывшей во времена его молодости. Проблема отцов и детей вечна, но он сделал всё для того, чтобы считать себя и его мужчиной, не зря коптящим это небо. Девушка его сестра. И пусть она и ненавидела своего брата, даже очень часто желала ему смерти, но, тем не менее,  это её брат, какой бы сволочью он ни был...

Так они и сидели втроём, беспокойные, думающие о своём, но надеющиеся на скорый положительный исход. Тихий и мерный ход их мыслей прервала внезапно появившаяся из-за двери молодая женщина:

- Здравствуйте, вы по поводу Николая?

- Да, а что с ним, доктор, я могу его увидеть?, - всполошилась обеспокоенная мать.

- К глубокому сожалению, нет, - выдавила из себя работник здравоохранения, - видите ли, в чём дело. Сейчас Николай... в коме. Сколько времени он будет находиться в этом состоянии неизвестно, и ...

- Надежда есть?, - прервал отец.

Женщина в белом халате задумалась и, собравшись с силами, выдавила из себя:

- Надежда всегда есть. К сожалению, он может скончаться, не приходя в сознание...

                ***
Николай лежал в палате, подключенный к системе жизнеобеспечения. Вокруг него, словно мухи, суетились врачи. Колян лежал с открытыми глазами, словно наблюдая за всем происходящим, и тихо их ненавидел, т.к. ненавидеть как-либо иначе он, в данный момент, просто не мог.

Что же творилось в этот момент с Коляном одному Богу известно. Я Бог, я расскажу сейчас.
Коляну не пришлось никуда лететь или куда-то падать, не было никакого света в конце туннеля, он не чувствовал божественного запаха благоуханий, как не было ему ни холодно, ни жарко, его даже не тошнило от вида всей этой красоты, представшей перед ним…

Он шёл по грязной, вонючей улице. Всё пропахло смертью и во всём царила разруха. Кругом пусто и сыро. Небосвод затянут тучами. Колян двигался  медленно, несмотря на довольно большие шаги, пиная подвернувшийся под ноги мусор, символизирующий собой его никчёмную жизнь. Он проходил мимо застывших людей, словно мумий, запечатлевших на своих лицах гримасу боли и страха. Он проходил свою жизнь, не торопясь, останавливаясь мимо особо значимых событий. Он смотрел в них, как в телевизор.
Вот здесь он совсем ещё ребёнок и его избивает отец за очередную шалость. Он хлещет по его спине детской скакалкой. Кровь тоненькими ручейками сползает вниз, прямо на трусы с медвежатами. Колян ревёт и извивается, умоляя отца  прекратить экзекуцию, но тот в припадке яростного возмездия не слышит просьб сына. В этом месте наворачиваются первые слёзы у героя. Он с любовью и трепетом вспоминает суровые отцовские ****юли и скучает по ним, как по  пряникам…

Дальше Колян увидел себя примерно в том же возрасте. Он весь грязный и чумазый, стоит, улыбаясь, в ванне. Его моет мать. Смывает с него следы детских забав со сверстниками. О, как же всё это мило выглядит. Мать, не злобно ругаясь, поливает на него с душа, отчего он смеётся и сжимается, брызгая водой во все стороны. Затем она вытирает его выцветшим от времени полотенцем, целует нежно во все мягкие места, кусает ему пальцы и оттягивает губами мочки ушей. Маленький человек, беззаботно болтающийся на материнских руках, бьёт её в грудь своими кулачками, пытаясь оттолкнуть подальше. Затем сцена застывает. Нет, в данной скульптуре матери и ребёнка нет и намёка на скрытую агрессию, наоборот, всё очень даже мило. Сцена идеальной семейной идиллии вдруг раскалывается и разлетается осколками в разные. Коляна опять передёрнуло.

Колян стоял, наблюдая за застывшими детьми под одеялом. Это он в садике.  Ему стало вдруг очень стыдно, и, плюнув в сторону, пошёл дальше.

Здесь ему уже около двенадцати лет и он совершает первую кражу. Проникнув на территорию заброшенной организации, он вместе с другом крадёт с одиноко стоящей машины магнитолу и лопатник, предварительно разбив стекло. Проделав всё это, они быстро убегают. Неожиданно он запинается о непонятно откуда взявшееся ржавое ведро, которое с грохотом летит в сторону. На появившийся шум сразу же реагируют своры сторожевых собак, несущихся к ним на встречу с оглушительным и пронзительным лаем. Парочка пытается спастись от них бегством, кидая в них палки и камни. Но тщетно. Собаки нападают на его друга, валят на землю и начинают терзать его, в клочья разрывая одежду. Он начинает бешено и истерично кричать, бить руками и ногами о холодную землю, пытаясь прикрыть лицо от укусов собак, зовёт Коляна на помощь. Но Колян в смятении. Его рассудок затуманен от страха и он принимает единственно правильное на его взгляд решение... бежать дальше, бросить всё и бежать, спасая свою шкуру. Добегает до металлического ограждения и пытается перелезть через забор, но чья-то сильная рука возвращает его обратно. Его сбрасывают на землю и мужчина начинает пинает его грязными сапогами по голове, приговаривая при этом: "Воруешь, сучонок? Я тебя отучу, падла! Будешь знать у меня! Я тебя в милицию сдам! Сука, сука малолетняя, получи тварь, получи, дрянь, получи, дрянь! Куда твои родители только смотрят?".

Колян некоторое время лежит без сознания, затем придя в себя встаёт с земли, оторвав своё избитое тело трясущимися руками, и идёт прочь, плача и ругая себя. А друга его до смерти загрызли собаки...

Колян смотрел на это со стороны и его коробило от отвращения к себе. Представшая перед ним картина застыла. Сторож превратился в статую ублюдка, так же распавшуюся на куски порывом ветра, как статуя матери и ребёнка. Тело его друга, изуродованное до костей, не было мертво, в нём ещё теплилась жизнь и друг его был вынужден вечно терпеть адскую боль, мучаясь в предсмертных припадках...

Теперь он подросток, лишается своей невинности с толстой, неповоротливой и не красивой бабой. Как и всем парням его возраста тогда ему было абсолютно наплевать, где и с кем, главное количество, ведь надо же было чем-то гордиться перед пацанами. Колян лежит на ней сверху и долбит её всем своим корпусом, она даже не стонет, по её лицу видно, что ей до ****ы происходящее, она сильно пьяна и всё что ей сейчас нужно, так это хорошо. Колян весь сосредоточен на своём непосильном занятии, он вспотел и, кажется, очень устал, но тем не менее продолжает долбить её, бесчувственную и тупую.  Медленно и верно девушка под ним стала превращаться в мираж, растворяясь в воздухе, остался лишь Колян, не заметивший этого и продолжающий свой коитус в упорном неистовстве. Вот уже тело его покрывается дрожью, вот он останавливается, закатывает глаза, стонет, блаженно матерясь и... кончает в землю.

К подошвам ботинок Коляна налипла земля и он тащит всё это, оставляя на дороге куски кровавой кашицы. За свою сравнительно короткую жизнь он мало чего успел сделать, практически ничего, доставляя людям лишь массу хлопот и неприятностей, не замечая этого.

Действие происходит около года назад. Здесь он впервые вмазывается героином. Коляну слышатся райские, неслыханные доселе голоса, ублажающие  его слух, зовущие с собой, в далёкие и неизведанные места, вход куда заказан избранным. Ах, если б они только знали бы, то сюда образовалась бы большая и длинная очередь, конца которой не видно… О, ширка! Непостижимая, как круглый квадрат.

Колян не дурак, он так и сделал. И вот он здесь, наблюдает за собой со стороны, лёжа в грязи. Там ему хорошо, а здесь ему плохо. И не может встать лишь потому, что полностью опустился, упал, уронил свою сущность. До этого он потерял всё человеческое, а теперь ещё и окончательно опустился, превратившись в тварь, жалкого гада, который пресмыкается, питается падалью и отбросами, ползает как гнусный червь. Этим он и являлся сейчас. И он пополз пресмыкаться дальше, к концу своей жизни, который уже был ему известен, и оставалось ему совсем не долго, самую малость.

Так и ползёт Колян, обессиливший и обезумевший от подобной экскурсии. Он покрылся пылью и стал походить на сморщенного старца, теряющего силы с каждым новым своим движением. Но он продолжает свой путь, он несёт свой кирпич к алтарю мироздания, он прокладывает путь для других поколений, хотя, в-общем, для кого собственно? Ради чего он прожил? Что он успел сделать, а что не успел? Нет. Вот если бы всё начать заново...

Старый и немощный он ползёт до тех пор, пока не упирается плешивой головой в чьи-то ноги, возникшие пред ним и преградившие путь его. Он приподнимает свой трясущийся жбан, устремляет взгляд вверх и спрашивает:

- Кто ты?

Человек в балахоне упорно молчал, возвышаясь над ним неприступной громадиной:

- Кто ты?

- Я, твой Бог, - ответил человек, стоящий перед ним.

- Не смеши! Какой же ты Бог, ты очередной жалкий кусок говна, коих не мало повидал я на своём веку.

Человек ничего не ответил. Колян не унимался:

- А почему над твоей головой нет светящегося ореола, как у всех святых?

- Слишком жирно для тебя! Не ожидал увидеть меня здесь?

- Насрать! Если честно…

- Юморист из тебя так себе. С братом Люциком в аду посмеёшься.

- Чего ты доебался-то до меня?

- Понравилась прогулка?

- Нет, меня тошнит от неё, не хочу так больше...

- Познавший истину, обретает свободу! И свобода твоя отныне безгранична! Разделяй и властвуй, как только пожелаешь. Я же устал от всего этого, меня тошнит от вас. Я снимаю с себя полномочия. Теперь Бог – это ты, я преклоняюсь пред тобой, создатель!

Человек в балахоне внезапно исчез. Растворился, сгинул. Такой расклад Коляна не устраивал:

- Не, ну ёб вашу мать, а! У меня, по вашему, дел других нет, что ли? Нормальные пацаны так не поступают. Я тебя, суку, найду и в стократ спрошу!


2004г.