Остаток дня завис. Он истекал бесконечными мыслями и минутами данными нам свыше, чтобы успеть что-то изменить. Но менять никто из нас ничего не хотел. Даже я устала метаться и ушла в сквер с Гердой. Я боялась, что она подцепит с земли какую-нибудь гадость и не отпускала ее ни на шаг от себя. Собаки обычно похожи на своих хозяев, интересно, научится Герда танцевать? Пока она только поет. Мне хотелось оставить Павла с братом наедине. Они общались, но я чувствовала, что все решено. Мне даже показалось, что после услышанных слов, Павел почувствовал облегчение. Наверное, он до последнего дня надеялся. Впрочем, я совсем не разбиралась в любви.
Я стала готовиться. Материал уже крутился у меня в голове. Это была Офелия. Ни больше, ни меньше. Сейчас я выбрала бы что-нибудь полегче. Но тогда мои смелость и наглость не имели границ. Павел уверен, что все получится, значит, так и будет. Недолго думая, я стала читать диалог Офелии и Гамлета, начиная с того места, где она пытается вернуть ему подарки.
«Нет, принц мой, вы дарили; и слова,
Дышавшие так сладко, что вдвойне
Был ценен дар; их аромат исчез, -
Возьмите же; подарок нам не мил,
Когда разлюбит тот, кто подарил».
Утром я уже знала, что буду танцевать. Я пела и танцевала, думая о них. Они оба и здесь были со мной, они вторглись в еще не обезумевшую Офелию, поверившую в безумие Гамлета. Хорошо, что мне не пришло в голову станцевать еще и за Гамлета. Скорее всего, в процессе я сама съехала бы окончательно.
Неделя промчалась, как один день. Для меня. Мне катастрофически не хватало времени. Я попыталась показать свое «творение» Павлу и брату, но оба замахали руками. Меня они еще любили, но склеить их отношения было не в моих силах.
Наконец, мы поехали на просмотр, меня колотило так, что вибрировали стенки лифта. В автомобиле я лихорадочно хваталась то за все, что попадало под руку. Когда Павел положил мне руку на колено и сказал, чтобы я перестала хлопать дверцей бардачка, я чуть не пробила потолок. «Я понимаю, что ты волнуешься, но если так пойдет дальше, он остановит тебя через минуту. Понятно?» Я кивнула и превратилась в пружину.
Режиссер оказался настолько известным, что я прилипла к дверям, и, если бы не Павел, дала деру. Они о чем-то поболтали, посмеялись. Я сидела рядом и ничего не слышала.
Наконец, режиссер посмотрел на меня, плотоядно улыбаясь, как на отбивную котлету.
-Ну, что ж, начинайте! – потирая руки, предложил он.
Осмотревшись, я увидела блестящий паркет и поняла, что обязательно упаду.
-Я буду танцевать, здесь мало места…
-Кажется, сцена свободна… Пойдемте.
Он взял меня за руку и повел куда-то, видимо, на сцену. Боковым зрением я видела, как Павел крутил пальцем у виска и закатывал глаза.
Так я впервые попала на сцену.
Я стояла в луче света и старалась не смотреть в зал.
-Прошу Вас! – раздался громкий голос. Я шарахнулась и стала декламировать. Как это ни странно, я довольно бойко, как мне показалось, все прочитала, спела и станцевала. Голоса, конечно, не хватало, было слышано, как в зале раздаются мои, усиленные микрофонами, хрипы. Но, главное было не дать ему меня остановить. Дома мой танец заканчивался минорно. Но кураж, которого так ждал Павел, уже вселился в меня. В заключение своего неистового танца, я взлетела на какую-то декорацию и обязательно ухнулась бы с нее на сцену, изображая прыжок в воду, но раздался тот же голос:
-Достаточно!
Остановившись, перед прыжком, я посмотрела в зал. Павел стоял и испуганно смотрел на меня. Режиссер что-то сказал ему. Павел вышел. Ноги мои стали ватными и я кое-как сползла с декорации.
-Подойдите, - позвал меня режиссер, - что это было?
-Офелия, - я вспомнила, что ничего не сказала о том, что, собственно, буду делать.
-Офелия… Любопытно. Где Вы учились?
Я назвала училище.
-Сколько классов? Кто педагог?
Не пойму, что меня пробило на ржач, может быть, нервы, но я хохотала, чуть ли не приседая на сцене. Еще немного, и началась бы икота. У меня всегда так после смеха.
-Что? Что смешно? Отвечай, быстро!
-Мне показалось…что Вы спросите: «В каком полку служили?»
-Спускайся сюда.
Теперь я сидела напротив режиссера. Он разглядывал меня, наклонив голову:
-Офелия… Ну, и что она? Какая она?
Я слегка обалдела от такого вопроса.
-Она была одинока до тех пор, пока Гамлет не стал ее миром. Офелия ошиблась, поверив в безумие Гамлета. Когда она поняла, что он не такой, как все, а толпа не принимает отличающихся от нее… Когда она поняла это, и поняла что она одна могла понять его, но опоздала... ее мозг не выдержал.
-Любопытно. А как же любовь к Полонию?
-Игра. При дворе все притворялись. Она не могла любить такого отца.
-Тааак. Как Вам это нравится? Офелия не любила отца… И что же мы будем делать?
Он спрашивал уже себя.
-Кто был педагогом?
Я повторила. Он стал смеяться, ударяя кулаком по столу.
-Конечно! Она была бездарной балериной, но стала великолепным педагогом. Тебе повезло. Лупила? Признавайся, лупила?
Я кивнула.
-Лу-пи-ла! Я так и знал!
Я не могла понять, чему он радуется и кисло улыбалась, потому что о равенстве между нами не могло быть и речи. Божество смеялось чему-то своему. Своим воспоминаниям.
-Из тебя можно было бы сделать что-то очень интересное… Но – мышцы. У тебя деревянные ноги, большой перерыв, очень жалко… Хотя, очень симпатичный голос с хрипотцой…Может, попробуем?
-Я сделаю все!
-Ишь ты! Что, так на сцену хочется? А где раньше была? Вот именно – спала! Я постараюсь договориться с твоим педагогом, или еще с кем-нибудь. Будешь заниматься. Нет. Будешь пахать, поняла? У тебя нет времени.
Потом он спрашивал, где я репетировала и, узнав, что дома, опять смеялся и говорил, что я совершенно не вижу себя со стороны. Велел найти зал для занятий и позвонить ему завтра вечером.
Это был мой первый шаг не сцену.
Павел уже знал, что меня одобрили. По дороге домой он купил мне огромный букет и сказал, что это аванс. Мы оба проголодались и заехали в ресторан. Павел позвонил брату и сказал, что я подалась в актерки, потом велел галопом лететь к нам. Я скакала рядом и кричала, пытаясь дотянуться до трубки: «Я тебя люблю! Приезжай скорей, мы ждем!»
Пружина распрямилась еще там, в театре, сейчас во мне бушевало веселье, мне было плевать, что придется сутками работать. Я знала, что не остановлюсь. Павел молча улыбался.
-Это ты сказал, что я актриса! Я люблю тебя!
-Все замечательно, ты отлично все сделала, сначала испугалась, а потом…фантастика! Я думал, ты расшибешься.
Приехал брат, тоже с цветами. Мы напились шампанского, как поросята. По крайней мере, я – точно. Домой возвращались пешком. Безумная Офелия раздавала прохожим цветы.
Дома мы еще что-то пили… Потом брат отнес меня в постель, уложил и сунул под бок довольную Герду.
Утром он сказал, что я храпела так, что Герда скулила. Павел деликатно улыбался.
-Врете вы все! Я никогда не храплю.
-В следующий раз я запишу эти божественные звуки…
Я запустила в брата яблоком, но промахнулась. Тогда я погрозила ему кулаком и сказала, что в своих мемуарах обязательно напишу, как он надо мной издевался.
-Идея! К мемуарам будет прилагаться диск…ААААААА! Для релаксации…
Я все же попала в него куском пирожного.
После завтрака я пошла к себе и стала разглядывать в зеркало будущую актрису. То, что я видела, мне очень даже нравилось. Постучался Павел.
-Красивая, красивая.
-Я знаю! Что случилось?
У Павла в руках была дорожная сумка.
-Вот номер абонентского ящика. Когда у брата все сложится… Павел замолчал. Я тоже сидела молча, больше всего мне хотелось сказать: «Не уходи!»
-Так вот, когда он успокоится и полюбит, я говорю жестокие вещи, когда он полюбит другого человека, напиши мне «У него все нормально». То же самое я прошу тебя написать о себе.
-Брат уже знает, что ты не вернешься?
-Да. Не будем об этом. Я не ухожу к другому, жаль, что он не верит мне. Просто… иногда надо расставаться на пике отношений, чтобы потом вспоминать только хорошее.
Когда Павел оставил брата, я переехала в их комнату. Мы оба все равно думали о Павле. Вдвоем было легче. Иногда брат возвращался под утро совершенно опустошенный. Я раздевала его и укладывала спать. Мне казалось, на его теле сохранились следы чужих рук. Он не мог долго оставаться один и активно искал то ли забвения, то ли новую любовь. Моя постель была рядом, я слушала, как он дышит, целовала его и плакала. Я помнила слова Павла о том, что любовь придет, как только перестанешь искать ее.
Мама вернулась в Россию так же неожиданно, как уехала. Она постарела, но держалась очень гордо. Первым делом она попросила у нас денег на зубы. Там, где она жила, были очень дорогие дантисты. Брат нашел деньги и у мамы появились неестественно белые зубы.
Я думала, она не обратила внимания на то, что мы спим в одной спальне.
Но как-то вечером, кажется, тогда мы пили ее любимый зеленый чай с отвратительным вкусом цветов, так вот, она сказала, что очень рада тому, что мы любим друг друга. Еще она сказала, что ей никогда не нравился Игорь.
Ночью мы катались по постелям от смеха, стараясь не ржать громко. Это было первое веселье после отъезда Павла. Наша фантазия бушевала почти до утра. Мы вопили по очереди, изображая оргазм, я то и дело бегала в ванную комнату, оставляя на полу следы мокрых ступней. Когда я уже засыпала, брат подскочил в своей постели и, давясь от смеха, заявил: «С завтрашнего дня ты беременна!» Я уснула под утро, положив ему голову на плечо и продолжая всхлипывать от смеха во сне. Первое, что я услышала утром, был его сонный голос:
-Павел?
Я уползла в свою постель. Брат плакал. Я ничем не могла помочь ему. Он был в своем мегаодиночестве.