Однажды я прогуливался по одной из улочек в трущобах Жулебино, созерцая гнусность жизни
и раздражая серые нищенские будни люмпен-кварталов своим ярким богатым костюмом.
Ловя их взгляды, я упивался ненавистью их мужчин и бесстыжей готовностью отдаться
их женщин, как вдруг на мою голову накинули зловонную тряпку. Я подумал, что это
их подлый приём - "тёмная", и сейчас я буду избит этой стаей...но нет. Я снял эту тряпку
- то были трусы, брошенные из окна жилого дома, с первого этажа. Сжимая до хруста пальцев
трость, я настроился выучить манерам того хама, что бросил мне свой плебейский вызов -
не перчатку, но трусы! Упруго и хищно запрыгнул я на цоколь здания, намереваясь заскочить
в окно к негодяю, и - в жалкой комнатенке на убогих досчатых полках, частью неструганных,
были разложены явно бывшие в употреблении мобильные телефоны; эти мерзавцы крадут
их в деловых и торговых кварталах и потом сбывают в своих трущобах.
Отвратительный субъект совокуплялся со своей коллегой, такой же отвратительной девкой.
Они делали это как скоты - он лишь стянул трусы и брюки через ботинки, так и оставшись
в обуви, стоя на своих же брюках, она - приспустила грязные джинсы и задрала свой
неуместный летом грубый засаленый свитер, выпустив прыщавые и исцарапанные груди; оба
выражали удовольствие матерными междометьями вперемежку с низкими звериными стонами.
Я спрыгнул, кончиком трости подцепил его нижнее бельё с земли и решил войти к ним
через дверь, неся перед собой эту тряпку. Дом был длинный, и когда я вошел в эту
гнусную комнатенку, они уже закончили и скучали в ожидании покупателей так, словно
ничего и не было - девка грызла ногти и листала журнал, парень играл на телеприставке.
На нём были его мятые, истоптанные брюки, обрызганные спермой.
Он поднял лицо и, увидев меня с его грязным бельем на кончике трости, приоткрыл рот от
удивления. Я ткнул его трусы прямо в его отворенный зев, набитый кривыми желточерными
раскрошенными зубами, и вышел вон.