Вот уже три дня, как похоронили учителя…. Не оставляет меня больная мысль: кто-то ходит за стеной. Ходит и ходит и не собирается ложиться спать до самого утра…. До того момента, когда начинаешь думать: вот и ещё один день настал, сколько их ещё у меня и не стоит ли, как свершил учитель, прервать эту цепочку. Напоследок учитель действовал в своём духе. Он озадачил нас с Бестионом классически неразрешимой задачей: число неизвестных в разы превышает наличие составленных уравнений. Уравнение первое: мы все равны нулю и никакие сочетания и перестановки, снабжённые красивыми значками неизвестных величин, ничего в этом тождестве не меняют. Простейшая ошибка. Думаешь, что составил уравнение, а это банальное тождество. Уравнение второе не так безнадёжно и может иметь корни: «… на девятый день после моего ухода, вытащи седьмой камень в первом, нижнем ряду из правой, наружной стены моей кельи и посмотри в дыру. Если увидишь небо, то закажи поминальную мессу, но если…, то…».
Стоит ли говорить, скорбно заламывая руки, что я, прочитав эти строки завещания, окончательно разочаровался в системе нашего начального образования. Ведь хорошо известно: что выучил в самом начале пути, так то и ведёт тебя всю оставшуюся жизнь, словно наивернейший поводырь. Учитель был лишён этого поводыря, так и прожил свою жизнь, лишь множа загадки, но ничего не доводя до конца. Буквально ничего. Зато остался себе верен. Ведь мне бы и в голову не пришло оставлять многоточия в самом интересном месте. Конечно, перья, которыми нас снабжают в последние месяцы более подходят для подушек бедняков, чем для письма, но что можно сделать в герцогстве, где все гуси мобилизованы в охранную часть. Это в какой-то степени оправдывает учителя, да ещё сыграло роковую роль и естественное волнение, которое охватывает любого, переступающего заветную черту. Кто знает? Возможно, черту и не роковую, но прочитать это невозможно никому из тех, кто понимает запись слов, не как закорючки, точки и кляксы, а как знаки и символы, рождающие в голове образы.
Верю, настанет время и не такое уж оно далёкое, когда все эти бессмысленные огрехи будут считать величайшим достижением искусства и человеческого знания, но сейчас-то что мне делать? Дождаться девятого дня и ковырнуть угол башни? Или плюнуть на всякие вежливые условности и сейчас же вломиться в эту стену. Одно меня останавливает и уж, конечно, не вежливость. Какая может быть вежливость у настоящего учёного? А я сейчас и должен был бы считать себя им в полной мере – должность обязывает. Жаль, что на утку пока рассчитывать не могу, но два кувшина анжуйского вместо одного уже не мало в наши дни. И всё же, загадочно. И не то, чтобы нам, ко всему привыкшим, а уже и всем. Зачем было устраивать такие странные похороны? К чему этот излишний шум, неуместный в таком камерном деле, как погребение, который раздавался во всем городе, когда мы приковывали тело учителя в стенной нише цепями. Пришлось выбросить оттуда рукописи и книги, а затем с превеликим трудом взгромоздить на башню груду тёсаных камней для кладки. Шум и надорванные животы это не так страшно, - когда наш герцог входит в церковь, его здоровая нога стучит громче, чем те костыли, которые мы загоняли в стену, а его внешний вид, заставляющий ради приличия сдерживаться, надрывает животы горожанам не меньше, чем строительные материалы, - но размышления – вот что воистину страшно. Те размышления, на которые явно наводил своими распоряжениями наш учитель.
У меня появилось подозрение, что и Бестион до крайности усердно начал им предаваться. Не надо большого ума, чтобы связать ополовиненный кувшин анжуйского, принесённый мне к обеду и факт размышления. Я был вынужден сказать верному ученику, но уже как слуге: «Бестион, я понимаю твоё смятение, понимаю твою любовь к анжуйскому, вообще, я понятливый малый и не очень придирчивый. Если тебе в ненастную погоду станет тоскливо, и ты согласишься разделить со мной несколько бутылочек, так я и рад буду, но…. Есть вещи, которые нельзя делать ни при каких обстоятельствах. Мы же не греки, в конце-то концов! Отхлебнул – остановись! Нельзя было разбавлять второй кувшин водой из нашего городского колодца. Сам же клал трубы, должен понимать, чем это грозит. Уж лучше немного размяться и пройтись за водой до городского рва, где хотя бы поглазеешь на природу и надышишься тинным запахом цветущего источника холеры, да и отравиться тиной много меньше шансов, чем осадком из колодезного ведра. Выражаю тебе своё неудовольствие». Да вот так и пришлось сказать. Выразить-то выразил, но неудовольствие как было, так и осталось, куда ему деться от испорченного обеда? Некуда. Бог бы с ним, неудовольствие привычно и неконструктивно, но ответ последовал, не склонённой в поклоне головой, а такими же человеческими словами, но отягощёнными ужаснейшим смыслом. Лучше бы они оставались закорючками и выражены были в письменном виде, ведь читать никто никого не заставляет.
Вот бы и я этого не стал читать, но услышать, точнее не услышать я не мог. Судите сами: «Уважаемый, Анжу, я и сделал всё или почти всё так, как вы сейчас мне советуете, не отступил от ваших добрых указаний ни в малейшей мере, кроме как вполне допустимой для любого мыслящего ученика, то есть с тою мерой полезной инициативы, которая и двигает человечество вперёд. Да, сознаюсь, путь по нашей лестнице так долог, а главное, скучен, что я, размышляя о последних словах учителя, так размечтался, что соскучился до самых пределов терпения и отхлебнул из кувшинчика. Когда подходил к вашей двери, то так разнервничался, предвидя ваше неудовольствие, но, в то же время, памятуя о вашем незлобном характере, отхлебнул ещё немного. Однако, вынужден не признать, а усиленно опровергнуть, что разбавлял второй кувшин колодезной водой или какой-либо иной. Дело в том, что ещё вчера я увидел на столе учителя кувшин с остатками вина, сопроводившего его последнюю трапезу и уход в небытие. Никак не хотел вас разочаровывать, но не далее как сегодня во втором кувшине мне было на кухне отказано. Ссылался повар на отсутствие приказа о снятии учителя с довольствия в течение двух дней после похорон, а сегодня такой приказ поступил – бюрократия никогда не торопится. Вы же знаете, Анжу. Слава Богу, иногда в её же ущерб. Всё-таки два дня вы выпивали по два лишних кувшина и это, если не брать в расчёт тех дней, которые прошли ещё до погребения. Следовательно, моё действие по захвату для вас этого кувшина из кельи учителя было актом гуманизма, а не ослушания. Казнить меня или миловать – дело ваше. Я всё сказал», - при этих словах, Бестион, отставил ногу в сторону, выставил перст одной руки вперёд, как Колумб при виде земли, а вторую как дешёвый комедиант заложил за спину, голову же поднял вверх, словно потолок уже не мог ему помешать изобразить своё оскорблённое величие.
Многое хотелось мне высказать для его же пользы Бестиону, но времени у меня оставалось мало, поэтому я лишь произнёс: «Бестион, когда тебя подведут к холерному источнику и поставят перед выбором: выпить из него или осушить чашу с ядом, - то искренно тебе советую - выпей яд. И тебе и мне будет гораздо меньше хлопот». Ничего так и не поняв, Бестион меня покинул, а я, дождавшись, когда его шаги перестанут стучать деревом по камню, - иногда и голландская мода полезна, - ворвался в келью учителя. Не буду рассказывать, сколько раз я сбивался в счёте, и принимался выдвигать не тот камень, который указал учитель, а лишь тот, который в очередной раз ввёл меня в заблуждение. Искомый камень, наконец, лежал рядом со стеной, а я лихорадочно разворачивал длиннющий свиток. Ведь учитель никогда не изменял себе и очень любил подшутить над теми, кого пытался чему-либо научить. Так и сейчас, вознеся руки вверх, к небу, я на самом конце развёрнутого свитка, словно еврей, потерявший одну катушку своей книги, прочитал: «Анжу, знаю, что ты не выдержал и полез в тайник раньше времени. Подозреваю, что тут не обошлось без анжуйского, но Бестиона, мне даже в этом не надо подозревать - ничему ни от тебя, ни тем более от меня он не научился. Поэтому обращаюсь уверенно, Анжу, дорогой, ты знаешь, как я тебя любил, так неужели же и ты усомнился во мне?! Неужели и ты подумал, что я могу утащить тебя или кого-то тебе подобного на тот свет вместе с собой? Как тебе пришло такое в голову? Вино дрянь, согласен, но не холера же это! Выпей за моё здоровье, а потом и добавь немного, ещё раз прошу - только на девять дней. Имей, наконец, немножечко терпения. Надеюсь, ты воспримешь этот урок, как очередное приращение знаний, а не как издевательство покойника. Вот тебе подробные указания, где найти кальвадос, он находится в бочонке….», - далее следовали подробнейшие указания, где найти бочонок. Да…, всегда учитель был страшным педантом. Пожалуй, закажу мессу прямо сегодня, некоторые средства для таких экстренных случаев всё же припрятаны….