Александр ГЕРАСИМОВ
ИМА
- Слыхали, Гамлет Саркисович, Има Сумак приказала долго жить?– сказал Карпович, протягивая Мирзояну последнюю полосу «Das N-schen Rundschau».
- Батюшки! Что вы такое говорите, Михаил Юрьевич?! Не может быть! – взволнованный мясник чуть было со стула не ссыпался.
- Вот, пожалуйста. Сами убедитесь. Полстраницы на нее потратили. Бумагу некуда девать.
- Ну, всё! Последние из могикан ушли. Теперь наш черёд, – Мирзоян поднялся со стула и склонил голову перед обведенной траурной каймой фотографией.
- Что вы, ей Богу, Гамлет Саркисович, распереживались так? Что она вам, эта певичка? Нашли, тоже, Гекубу! Можно подумать, тетя ваша родная скончалась. Эк вас повело! Побелел и весь дрожит, понимаете. Кельнер! Принеси-ка нам, братец, что-ли водочки грамм с полкило, да побыстрей! Видишь, господин еле на ножках стоит. Того и гляди, в обморок рухнет. Всю посуду вам переколотит!
- Как вам не совестно, господин Карпович! Назвать «певичкой» великую Иму Сумак! Настоящее имя которой, Зоиля Аугуста Императриц Каварри дель Кастильо, само говорит о нечеловеческой музыке! Голос её, подобно церковному колоколу облекал шар земной своими вибрациями и не давал ему вконец запаршиветь! Солнечная Девственница! Да она, если хотите знать, из чрева четыре с половиной октавы исторгала!
- Вы, любезный Гамлет Саркисович, любите всякую экзотику. Что из того, что брала она четыре октавы? Вон, Бахметьевский дворник, Ганс Задира, как выпьет лишку, такие, понимаете, рыки из себя извергает – стены дрожат. Жена его последних барабанных перепонок решилась и от этаких звуков с мельником Реентовичем в Португалию сбежала. Теперь живут, слава Богу! Деток нарожали. Она еще, говорят, в тамошнем кафедральном хоре дискантом поет, даром что глуха, как тетерев.
- Что вы можете понимать, тёмный вы человек! Для вас, кроме маршей военных, другой музыки нет.
- И то, правда! А давайте-ка лучше, душа моя Гамлет Саркисович, лучше водочки выпьем, раз принесена. Да и помянем заодно рабу Божью Иму! Пусть земля ей будет пухом!