***

КАК БАБУШКА ЗАМУЖ ВЫХОДИЛА

- А теперь я тебе расскажу, как я в шесть лет, чуть было замуж не вышла – сказала бабушка внуку.
- В шесть лет? Ну ты, бабуська, крутая! – удивился внук.
- Я шучу, конечно. Это взрослые, после всего, что случилось, так говорили, - объяснила бабушка. – Только ты не думай, это не про любовь, это совсем про другое. Хотя…

В том году была какая-то «бешеная весна», как выразилась тётя Поля. Бабушка ничего такого особенного не заметила, кроме того, что уже в конце марта ей сняли стеганую подкладку и отцепили воротник из овчины с зимнего пальто, и оно тут же превратилось в «семисезонное», как называл его бабушкин папа.
- Я не знаю, бешеная весна или не бешеная, но Гудуша - точно сбесился, - сказала бабушка тёте Поле по дороге из детского сада.
Гудуша, он же Сашка Прохоров, всегда дружил с бабушкой, но этой весной…
- Полечка, знаешь, как только я захожу в группу, он подбегает ко мне, толкает изо всех сил, так, что я падаю на пол, хватает меня за косы и волочет по полу от двери до воспитательской комнаты. Все смеются, а я, назло ему и всем молчу и не пикну.
- А что же воспитатели? Они то где? – возмутилась Полечка.
- А он хитрющий, он это проделывает, пока они не видят, пока они там у себя переодеваются. Он, что, Полечка, сбесился? – жаловалась бабушка.
- Знаешь, ангельская душка, я давным-давно, когда была молоденькой, видела одну смешную картинку: румяная толстая девка и рядом с ней здоровенный такой парень с лопатой в руках, и оба хохочут во весь рот. И у парня изо рта такие вот слова вылезают: «А я её, дуру, лопатой, с размаху огрел по спине. Она крикнула: - чёрт полосатый, и улыбнулася мне». И подпись под картинкой: «ДЕРЕВЕНСКАЯ ЛЮБОВЬ!» Наверное, твой Гудуша не сбесился, а влюбился, - закончила свой рассказ Полечка.
Бабушка ничего не ответила тёте Поле и промолчала до самого дома. Как будто Полечка не знает, что она терпеть не может разговоров на эту тему, как будто она не знает, что влюбиться стыдно, что все начнут дразнить: «тили-тили тесто». И бабушка возненавидела своего бывшего друга Сашку Прохорова.
В этот вечер у бабушкиных родителей были гости. В последнее время у них почти каждый вечер были гости. Бабушка и Полечка никогда не сидели с ними. Они заходили в комнату родителей, здоровались и сразу же шли в свою каморку ужинать и ложиться спать, то есть бабушка ложилась, а Полечка или уходила на кухню мыть посуду, или сидела рядом с бабушкой и что-нибудь зашивала, штопала, чинила и тихонечко беседовала с бабушкой. Иногда бабушка с Полечкой ужинали на кухне, особенно, если там не было соседки Варвары Кузьминишны. Сегодня Варвары не было и бабушка с Полечкой расположились за кухонным столом. Только они начали лакомиться гостевым
«винтегретом», как на кухне появилась Варвара.
- Добрый вечер, приятного аппетита, - пропела Варвара нежным сахарным голосом и прошествовала к своему столу.
Бабушка чуть не подавилась винегретом и зажала рот обеими руками, чтобы не расхохотаться: Варвара была в длинном прозрачном одеянии розового цвета, которое бабушкина мама называла пеньюаром и говорила, что его «надевают по утрам и в будуарах». Вместо обычного пучочка или, как говорила Полечка, «кукиша», Варвара сделала завивку. Бабушка знала, что такая завивка называется «перманент». Бабушка продолжала раздувать щёки и таращить глаза, стараясь не рассмеяться. Полечка погрозила ей и сказал- Какая ты нарядная, Варвара Кузьминишна! У тебя тоже гости?- Да, Полина, у меня сегодня мой приходящий муж, Сергей Данилыч. Бабушка всё-таки подавилась винегретом, закашлялась и Полечка, закусив губы, стала колотить бабушку по спине.
Дело в том, что у бабушки была одна странная встреча с Сергей Данилычем. Поздним-поздним вечером, почти ночью, сонная бабушка вышла из своей каморки и направилась к уборной - там горел свет, значит занято. Но бабушке так приспичило, что она на всякий случай слегка дёрнула дверь, а вдруг кто-то забыл погасить свет и путь свободен. И действительно – дверь поддалась. «Опять папа забыл погасить» – сердито подумала бабушка, вошла и увидела на толчке спящего лысого дядьку. Его брюки и подтяжки свисали на пол, в одной руке он держал газету, в другой очки. Дядька сладко похрапывал и бабушку не заметил. Бабушка вернулась в каморку, разбудила Полечку и та объяснила ей, что это – Сергей Данилыч, что он любит поспать в уборной.
«И зачем Варвара так вырядилась? Он же всё равно на толчке заснёт!» – подумала бабушка, давясь винегретом.
Дверь на кухню осторожно отворилась и на пороге появился Сергей Данилыч, собственной персоной. Он хотел поздороваться, но вдруг громко икнул. Варвара, сладко улыбаясь, нацедила ему в стакан отвратительное пойло из большой банки. В этой банке рос чудовищный, склизкий и бесформенный гриб.
- Выпейте девять глотков подряд и не дышите! Кто же это вас вспоминает, Сергей Данилыч? - хихикала Варвара, уводя своего приходящего мужа из кухни.
- Свинья за углом, вот кто! – хором прошептала бабушка вместе с Полечкой, как только за соседями закрылась дверь.
Но одни они оставались недолго. Сегодня, почему-то, всех тянуло на кухню.
- Веселитесь? А у нас там Борис Леопольдыч такие смешные истории рассказывает, - сестрица просунула свою ехидную мордочку в приоткрытую дверь. – Между прочим, кое-кому давно пора спать, - сестрица положила на стол две любимые бабушкины конфеты «Ну-ка, отними!»
Бабушка одну конфету развернула, другую пододвинула поближе к Полечке и не стала расспрашивать сестрицу про смешные истории Бориса Леопольдовича Криницкого. Ей очень хотелось посидеть вместе с гостями, но, во-первых, ей не нравилось, что родители никогда не зовут Полечку, если у них гости, во-вторых, ей совсем не нравился Борис Криницкий. А в последнее время только он и приходил в гости почти каждый вечер.
Он приходил весёлый, шикарный, с множеством свёртков и с цветами для мамы и сестрицы. В свёртках были подарки и всякие вкусности: конфеты в красивых коробках, вино в тёмно-зелёных бутылках с тонким, длинным горлышком, чёрная икра в железных банках, красная, завёрнутая в пергамент. Всё это, кроме конфет, бабушка видела на кухне, когда помогала Полечке раскладывать угощенье по тарелкам. Потом бабушка вместе с Полечкой относила тарелки в комнату. Бабушкина мама и сестрица в это время любовались подарками, которые им преподносил Криницкий. Маме он чаще всего дарил духи, а сестрице – бусы или браслеты. Больше всего бабушке понравился браслет из чёрных и белых слоников.
- Это слоновая кость, тончайшая ручная работа, - важно восхищалась сестрица, отведя свою тоненькую, изящную руку в сторону, - мерси боку, Борис Леопольдович. Она краснела и старалась скрыть своё смущение. – «Тоже, небось, втрескалась в Бориса, как Гудуша в меня, - усмехалась про себя бабушка, - стыд какой, тьфу».
Перед сном бабушка частенько обсуждала с Полечкой Криницкого, его внешний вид. Но тётя Поля не любила никого обсуждать, поэтому бабушке приходилось стараться изо всех сил.
- Полечка, разве мужчины носят кольца? – начинала бабушка издалека.
- В прежние времена носили. Обручальные, - отвечала Полечка недовольно.
- А на какой руке? На правой или на левой? – продолжала свой допрос бабушка.- Женатый – на правой, а вдовец – на левой, - делилась своими воспоминаниями наивная тётя Поля.- Значит он вдовец?! – ужаснулась бабушка.- Кто? Ты о ком спрашиваешь? Тебе давно спать пора, - рассердилась Полечка.
- Я про Криницкого спрашиваю, и ты прекрасно это знаешь. У него золотое кольцо на левой руке, значит он вдовец.
- Ничего это не значит, потому что у него всё не как у людей, - проворчала Полечка и погасила свет.
Бабушка решила больше ни о чём не спрашивать и, засыпая, размышляла, кто же тогда, если он вдовец, стирает и гладит Борису рубашки, ведь он всегда такой «накрахмаленный», как говорит сестрица с восхищением. Тут бабушка вспомнила: «…вот она ласкает старого вдовца…» и на неё напал такой смех, что пришлось засунуть голову под подушку, чтобы Полечка не услышала. – «Ну, ничего, ничего, я завтра сестрице спою», – думала бабушка, пытаясь заснуть.
На следующий день Криницкий пришёл днём. Бабушка, заткнув уши, учила новое стихотворение из «Родной Речи»; сестрица мучила «Старинную французскую песенку» из «Детского альбома», пытаясь напевать под неё: «Любовью я полна и поцелуя жду…». На «поцелуе» дверь распахнулась и на пороге появился Борис с огромным букетом сирени.
- Добрый вечер, барышни. Сегодня прекрасная погода! – широко улыбаясь, поздоровался он.
- А родителей нету дома, папа ночью дежурит в редакции, а мама будет поздно, - сообщила бабушка.
- Я знаю, я пришёл к вам, можно? – спросил Борис у бабушки.
- Ну, конечно же, мы вам очень-очень рады, - смущаясь и краснея, ответила сестрица. – Малявка, марш на кухню! Поставь чайник, принеси воду для сирени и скажи тёте Поле, что пришёл Борис Леопольдович, - раскомандовалась она.
- Полечка стирает, ей некогда, - рассердилась бабушка, - но я схожу. И она отправилась к двери, напевая себе под нос «старый, ну и что же…», но Борис её остановил:
- Не надо, не надо дружок, не беспокой Полину, лучше пойдём гулять барышни, такая погода! – он опять широко улыбнулся.
- У меня урок французского, - чуть не заплакала сестрица.
- А я пойду, я пойду, - запрыгала бабушка, - только спрошу у Полечки.
Полечка охотно отпустила бабушку, но заставила надеть «семисезонное», шарф и шапку.
На улице была теплынь и самое любимое бабушкой время: не вечер, не сумерки, но уже и не день. Солнце ещё светило, но не слепило, а очень деликатно, нежно и грустно шло рядом, рядом с прохожими, рядом с домами, машинами, рядом с бабушкой и Криницким. Бабушка чуть-чуть поотстала от него, расстегнула пальто, стянула с головы дурацкий берет и засунула его вместе с шарфом в карман. Борис обернулся к ней:
- Ну, дружок, где ты там застряла? – спросил он ласково.
Бабушка застыла на месте, старалась не дышать и молчала. Она попала в тёплый вечерний луч, в тёплый поток, если она сделает сейчас, хоть один маленький шажок, хоть одно движение – всё исчезнет! Но как это ему объяснить? И вдруг, она увидела, что Криницкий медленно-медленно движется в её сторону.
- Попал! Я тоже попал! – сказал он тихо, как будто боялся кого-то спугнуть. – Да, давненько со мной такого не было.
Но всё быстро исчезло. Может быть из-за Варвары, которая прошла мимо них с авоськой и кокетливо помахала ручкой, может быть из-за мальчишки, который застыл рядом с ними в изумлении, а потом громко свистнул. Тёплый поток исчез, бабушке стало холодно и она сказала:
- Борис Леопольдович, пошли на Страстной!
- Хорошо, - ответил Криницкий, - пойдём. Только, дружок, зови меня просто Борис, договорились?
На бульваре пахло свежей травой, молодыми листьями, сиренью и мокрой землёй.
- Говорят, что в этом году «бешеная весна», - завела светский разговор бабушка.
- Абсолютно с тобой согласен, дружок, - улыбнулся Борис, - ну что, пойдём на детскую площадку, к качелям? –
- Ну, уж нет, - возмутилась бабушка, - там одна малышня и песок кошками воняет. Давай, ой, давайте лучше наперегонки вон до той скамейки. Борис кивнул, переложил свою толстую красивую трость из одной руки в другую, отсчитал «раз, два, три» и они побежали. Бабушка мчалась изо всех сил, она легко обогнала Бориса, плюхнулась на скамейку и с торжеством смотрела на запыхавшегося и сильно отставшего Криницкого. – «Он ни на кого не похож, - думала бабушка, - правильно Полечка сказала, что у него всё никак у людей. Трость, какой-то шарф под рубашкой, кольцо…»
Борис, тяжело дыша, сел рядом. – «Сейчас трубку достанет из кармана и коробку с табаком, спички начнёт жечь, одну за другой и пыхать», - продолжала свои наблюдения бабушка и, нахмурившись, оглянулась вокруг. Но Борис снял свой шарф, протянул его бабушке со словами: «подержи, дружок», а сам достал из кармана брюк аккуратно сложенный носовой платок и вытер себе лицо и шею. Шарф, который бабушка держала в руках, был слегка влажным и от него пахло лимоном. Бабушка накинула шарф на лицо, вскочила со скамейки и помчалась по аллее. Концы шарфа развевались, середина прилипла к губам, к носу, к глазам. Люди, шедшие навстречу, были тёмно-бордовыми, как шарф. Бабушка закрыла глаза и продолжала бежать, пока не уткнулась в кого-то.
- А куда ты дела Борис Леопольдовича? – спросил кто-то голосом сестрицы. – Пошли домой, там к тебе в гости твой Саша Прохоров пришёл, - она заговорщицки улыбнулась подошедшему Криницкому и добавила, - вместе с родителями.
Мама и папа Гудуши были институтскими друзьями бабушкиной мамы. Они иногда приходили в гости, но без Гудуши. Сегодня они все вместе сидели за столом и лопоухий Гудуша был тут же. Он держал в руках маленькую шёлковую подушку и пытался прочитать, то, что на ней недавно вышила бабушкина мама.
- Атоич, - прочитал Гудуша и все взрослые рассмеялись.
- Амур, - краснея до ушей, уточнила сестрица, - это по-французски любовь, - добавила она шёпотом.
- И-го-го-о-о, - громко заржала бабушка.
Детей тут же отослали в другую комнату, пообещав принести им чай и пирог.
Борис даже не попрощался с бабушкой, а сел за стол, достал свою трубку и начал что-то тихо рассказывать. Когда бабушка закрывала дверь, она услышала, как взрослые смеялись. Сестрица и Полечка тоже остались со всеми и пили чай.
- Гудуша, ты чего припёрся? – зло спросила бабушка, как только они вошли в её каморку. – Я с тобой больше не вожусь, и только попробуй меня за косу дёрнуть, я тебя так укушу!
- Это я с тобой больше не вожусь, я в школу иду, мне уже семь, - гордо ответил Сашка, - и не дразнись больше Гудушей, а то…
- Что, а то? – зашипела бабушка, сжав зубы, - ты Гудуша, Гудуша сопливый, и рот у тебя всегда открыт, и ты не говоришь, а гудишь гу-гу-гу, - продолжала злить Сашку бабушка.
- У меня полипы, - зашипел он в ответ, - мне через неделю операцию будут делать, - он скривил лицо, засопел и продолжал, - а я не боюсь, потому что я школьник, а ты вонючая малявка.
Бабушка не выдержала и плюнула в Гудушу, он замахнулся на неё кулаком, бабушка вцепилась зубами в его руку. Гудуша взвыл во весь голос, дверь распахнулась и взрослые стали разнимать их. Но они продолжали драться. Бабушка стукнула Гудушу коленкой в живот, он в ответ ударил её кулаком по лицу. У бабушки пошла кровь из носа. Взрослые с трудом их растащили. Они оба ревели. Сашка тёр укушенную руку и гудел: «Ду-да, ду-да».
Наверное, тётя Поля рассказала взрослым про Гудушины «ухаживания» и на следующий день, папа объяснил бабушке, что сдачи обидчику давать надо, но не тогда, когда он приходит в гости.
- И потом, почему ты плюёшься, как верблюд? – удивился он.
- А у нас в группе все девчонки так делают, - ответила бабушка, - мальчишки же сильнее и бьют очень больно, а когда плюнешь, они бесятся.
- Так у вас там, что, постоянные бои? – рассмеялся папа.
- И бои, и бойкоты, - очень серьёзно ответила бабушка.
- Пора тебя в школу отправлять. Придётся поговорить с товарищем Роно, - вздохнул папа.
- Пожалуйста, скажи ему, что мне всего двух месяцев не будет хватать до семи, - взмолилась бабушка.
- Да, что ты говоришь? – удивился папа.
В эти дни Криницкий не появлялся. Бабушка вела себя примерно и тихо, сидела над книжками, учила то, что ей задавала мама и сестрица, тайком перечитывала свои любимые сказки. И, почему-то, совсем не секретничала с Полечкой перед сном. Просто ложилась, закрывала глаза и вспоминала, как она бежала по бульвару и все прохожие были бордовыми.
Несколько раз бабушка пробовала выпытать у папы, что-нибудь про Криницкого. Но ей трудно было понять, когда папа шутит, а когда говорит всерьёз. Она хорошо помнила, как несколько лет назад он убедил её, что надо говорить «щипцыцы» и «моцоцикал». И сейчас, несмотря на его серьёзное лицо, она настороженно относилась к папиным рассказам.
Папа сказал, что познакомился с Криницким давно, ещё до войны. Когда бабушка спросила, работает ли Борис вместе с папой в газете, то папа ответил «и в газете тоже, но не в моей».
- А почему он такой странный? – спросила бабушка, наблюдая, как папа взбивает мыльную пену в железном стаканчике для бритья.
- В каком смысле странный? Иностранный? – и папа начал кисточкой намыливать щёки. – А…Трубка, трость, шейный платок, - папа задрал голову и намылил подбородок. – Он много жил за границей.
- Как газетчик? – продолжала свой допрос бабушка.
- И как газетчик тоже, - папа стал споласкивать кисточку в другом стаканчике.
- Он писатель? – не отставала бабушка.
- И писатель тоже. Сейчас пишет книгу, - папа стал прилаживать лезвие в станок для бритья.
- Про море?! – воскликнула бабушка.
- Про шпионов, - папа одной рукой оттянул намыленную щёку.
Бабушка не успела спросить «он шпион?», потому что папа цыкнул на неё: - «брысь отсюда, малявка, а то я порежусь». Бабушка вздохнула и направилась к выходу.
- Я тебя понимаю, малявочка, - сказал папа ей вдогонку. – Борис очень интересный человек.
Криницкий появился через несколько дней, вечером, как всегда со свёртками и пакетами. Сестрице он принёс книгу на английском, маме стопку копирки и ленту для пишущей машинки в иностранной упаковке, папе – перламутровый перочинный ножик с множеством разных лезвий, отвёрток и штопором. – «Как маленькому», - подумала бабушка. Тёте Поле он подарил коробку разноцветных шёлковых ниток, тоже в иностранной упаковке.
Борис попросил бабушку встать со стула, закрыть глаза и открыть рот. Он взял её за руку, и они сделали вместе несколько шагов. Отпустив её руку, он слегка пощекотал бабушкину тощую шейку и велел ей открыть глаза. Бабушка открыла глаза и увидела себя в зеркале с разинутым ртом и нарядными, разноцветными бусами на шее.
Потом все долго сидели за столом, пили чай и ели пирожные. Криницкий успевал всё. С сестрицей он поговорил по-английски и похвалил её произношение, та покраснела как свёкла от удовольствия. Передавая тарелку с пирожными тёте Поле, он что-то сказал ей по-французски. Бабушка вытаращила глаза. Оказалось, что Полечка знает названия многих «кушаний», как она выразилась, по-французски. С бабушкиными родителями он стал говорить по-немецки. Бабушка нахмурилась, она терпеть не могла этот «фрицевский» язык. Борис очень быстро заметил, что бабушка заскучала и затеял с ней игру в жмурки. Он туго завязал бабушке глаза своим шейным платком, который сегодня был тёмно-синим, но также пах лимоном. Борис закружил бабушку, потом отбежал от неё и она, натыкаясь на стол, стулья и диван стала гоняться за ним по комнате. Все смеялись, а Борис ухал, как филин, из разных углов. Бабушка играла честно, крепко зажмурившись и не подглядывая. В конце концов, она его поймала. Пойманный Борис присел перед нею на стул. Бабушка, не открывая глаз, стала ощупывать его голову и поняла, что он накинул на себя Поличкину шёлковую косынку. Тогда она схватила его за нос и сказала: «Попался, попался, теперь тебе водить».
- Отпусти беня, пожалуйста, ду-у-у-у-дочка, - взмолился Борис, подражая Гудуше.
Очевидно, «бешеная весна» кончилась. Наступило лето, на улице запахло цветущими липами, бабушку больше не заставляли надевать «семисезонное». Она стала часто скандалить с Полечкой по поводу своих нарядов, которых у неё было совсем мало. Она теперь каждый день надевала праздничное платье и туфельки. Полечка сердилась, но по вечерам стирала бабушке её белые гольфы с помпончиками.
- Когда опять пойдёшь с Борисом в Парк Культуры, - сказала однажды Полечка, - я тебе дам красные носочки.
- Они не подходят к белому…, - начала было скандалить бабушка, - откуда ты знаешь, что мы сегодня там были? – удивилась она. Полечка промолчала и грустно посмотрела на бабушку. Она последнее время перестала расспрашивать бабушку о прогулках с Борисом и всё чаще шепталась о чём-то с бабушкиной мамой.
- Да, не волнуйтесь вы Поля, - говорила мама, - просто мы ей все надоели. Вот пойдёт осенью в школу и некогда будет всякими глупостями заниматься.
Бабушке не понравились эти слова, но она решила, что лучше будет вспоминать, как они сегодня с Борисом ходили в паркультуры. – «Хитренькая какая Полечка, думает, что я не догадаюсь, откуда она узнала про паркультуры, – думала бабушка, засыпая, - там же многие дорожки посыпали битым кирпичом и Борис сказал, что это дурацкая затея». Но о главном приключении в парке, бабушка решила никому не рассказывать. И даже у папы ни о чём не спрашивать. Хотя ей очень хотелось спросить, почему милиционер, который сначала очень строго попросил Бориса «предъявить докУменты» и когда Борис, улыбаясь, достал из внутреннего кармана какую-то книжечку и не выпуская её из рук раскрыл, почему он сразу вытянулся в струнку, отдал честь и сказал.… А вот, что он сказал, бабушка не расслышала, потому что стояла в сторонке и изучала красивую трость Бориса, которую он дал ей подержать, когда полез за «докУментом». И «докУмент» бабушка тоже не успела разглядеть. После этого милиционера Борис проворчал, что «тёмные очки придётся снять, а то мы так с тобой недалеко уйдём» и увёл бабушку в тенистую боковую аллею, где цвёл жасмин. Бабушка этому обрадовалась, потому что здесь народу совсем не было, и никто на них удивлённо не оборачивался. – «Ну и хорошо, что снял свои шпионские очки, - подумала бабушка с облегчением, - и без них-то на него все глазеют».
С Борисом бабушке было хорошо, она считала, что они во всём понимают друг друга. Им обоим очень не нравилась комната смеха, где кривыми зеркалами людей превращали в уродов. Бабушка очень боялась, что Борис её туда потащит, потому что Полечка обожала это место и всегда смеялась там, аж до слёз. Но бабушка предложила Борису пойти на пруд, на лодочную станцию. Она ловко отчалила от пристани, потом стала сама себе давать команды: «левым, правым, табань, суши вёсла». Борис удивлённо улыбался и попыхивал своей трубкой. Она не стала рассказывать Борису, что папа её частенько сюда водит.
Борис держался с бабушкой не как с маленькой и она старалась этому соответствовать. Но вот как-то они пошли прогуляться по улице Горького. На каждом углу, под деревьями, стояли тележки с газировкой и тётеньки, сидя на высоких табуретах, наливали в стеклянные стаканы шипучую воду с сиропом или простую.

- Слушай, бабуська, - внук наконец-то перебил бабушку, - какие-то тележки с газировкой, я ничего не понимаю.
- И не поймёшь, - засмеялась бабушка, - и объяснять я не буду, - продолжала она смеяться. – Такая же вода газированная, как теперь в пластиковых бутылках, только всё было гораздо интересней, потому что прямо здесь всё происходило: продавщица нажмёт на какую-то педаль или на кнопочку и вода зашипит, колючие пузырьки из стакана выпрыгивают, в нос ударяют. А уж, если сиропа сначала нальёт из стеклянной трубочки с делениями, то вообще – красота.
- Ага, «абрикосовая дала обильную жёлтую пену и в воздухе запахло парикмахерской» – захохотал внук.
- Какой ты у меня образованный, - съехидничала бабушка.

В тот день бабушка выпила два стакана с сиропом и одну простую, а потом Борис предложил бабушке зайти в отдел соков в гастрономе и угоститься стаканчиком томатного. От томатного бабушка была не в силах отказаться. Она бухнула в стакан побольше соли, потом осторожно потрясла над стаканом маленькой перечницей, размешала ложечкой и, не переводя дыхания, жадно выпила свой любимый томатный.
- Лихо! – засмеялся Борис. – Ещё? – спросил он.
Бабушка глубоко вдохнула, задержала дыхание и отрицательно покачала головой.
- Ну, тогда вытри свои усы и пойдём бродить дальше. - Борис расплатился с улыбающейся продавщицей. – Дружок, с тобой всё в порядке?
Вытирая платком Бориса свои томатные усы, бабушка стала слегка переминаться с ноги на ногу, а потом и подпрыгивать.
- Пойдём бродить дальше, - крикнула она и вприскочку вылетела из магазина.
Когда бабушка была совсем маленькой, она могла сказать папе при всех «я хочу в у», и, конечно же, никто, кроме папы, не понимал, о чём идёт разговор. Но теперь она большая и, значит, надо придумать, что-нибудь другое.
- Знаешь, дружок, - сказал Борис, когда они оказались на улице, - мне надо руки помыть, давай зайдём вот в это кафе, помоем руки и, заодно, чего-нибудь перекусим, я что-то проголодался. Ты согласна?
Бабушка кивнула и, продолжая подпрыгивать, приблизилась к большой красивой двери кафе. Дверь быстро распахнулась и высокий старик в форме швейцара со словами: «здравия желаю, Борис Леопольдович», впустил их в кафе. Бабушке даже померещилось, что он отдал честь Борису, как тот милиционер в парке. Когда бабушка вышла из туалетной комнаты, которая ослепила её своими зеркалами, кранами с горячей водой и невиданной чистотой, Борис поджидал её у входа в ресторанный зал.
Из всех предложенных Борисом лакомств, бабушка предпочла селёдку и мороженое. От лимонада бабушка отказалась. После того как Борис расплатился с официантом, бабушка разорвала пополам большую бумажную салфетку, одной половинкой промокнула усы от вкуснейшего мороженого, которого, к сожалению, было очень мало, а во вторую половинку попыталась завернуть несколько кусочков селёдки, оставшихся на красивой продолговатой тарелочке нетронутыми.
- В чём дело дружок? – спокойно спросил Борис. – Я не знал, что ты так любишь селёдку?
- И Полечка очень любит и ведь это всё наше, ты же, ой, вы же заплатили, - серьёзно ответила бабушка.
Борис сумел убедить бабушку, что селёдку они не донесут, а только перемажутся, что лучше они по дороге домой купят пирожные или конфеты к чаю. Бабушка, вздохнув, согласилась и призналась Борису, что, однажды, она с папой была в этом кафе и папа тоже не разрешил ей унести недоеденную селёдку.
В этот вечер бабушку рано отослали в свою комнату. Мамы и сестрицы ещё не было дома, папа с Борисом сидели и о чём-то очень серьёзно разговаривали. Бабушка несколько раз заходила к ним, как будто бы за чем-то нужным, но папа быстренько разгадал её хитрость и прогнал, сказав, что у них с Борисом секретный разговор кое о ком. Бабушка поняла, что папа нарочно так говорит, чтобы её подразнить. Речь у них шла вовсе не о ней, она услышала слова «кризис» и «тупик». Бабушка испугалась.
– «Кто же будет держать Бориса за пиджак, - подумала она, - если он полезет на подоконник и распахнёт окно? Он же вдовец!» Когда папе нужно было срочно сдавать материал в номер или когда в романе про море он не мог найти нужного слова, папа хватался за голову, начинал бегать по комнате со словами «кризис», «тупик»; потом быстро вспрыгивал на подоконник, распахивал окно.… Но мама всегда успевала, даже не особенно торопясь, подойти к нему, схватить его за китель или халат и папа тут же успокаивался, нужное слово находилось и статья в номер сдавалась вовремя. – «Но у Бориса жена умерла, Полечка сказала, что он вдовец, – горевала бабушка». В этот вечер бабушка заснула рано и не слышала, как вернулась с работы мама, как пришла с занятий по музыке сестрица, которая на следующий день дразнила бабушку, что она «самое интересное, как всегда проспала, мы танцевали под патефон танго и фокстрот: мама с папой, а я с твоим Борисом». – «Значит, нет никакого кризиса и тупика, раз он веселился, - подумала бабушка, - и зря я его жалела».
Криницкого не было несколько дней. И в эти дни, она узнала о нём такое, что тихонечко от всех поплакала.
 Бабушка сидела дома, даже не хотела гулять во дворе. Она всё время читала, вернее, перечитывала всё самое своё любимое. Сестрица это заметила и сказала, что «надо двигаться дальше, а не зачитывать до дыр свои глупые сказки». Сестрица знала, что «Финист» и «Аленький цветочек» самые любимые бабушкины сказки, не то, что всякие там Гриммы или Перро. Сестрица читала их по-немецки и по-французски и очень этим гордилась. Бабушка действительно знала и «Финиста» и «Цветочек» наизусть. Просто, когда ей хотелось тайком поплакать, она перечитывала в «Финисте» место, про злых сёстёр, которые понатыкали острых ножей в рамы, а он бился-бился и всю грудь изрезал. А девушку из «Аленького цветочка» она просто обожала, за то, что она полюбила такого «урода и чудища» – для всех урод, чудище, а для неё - друг сердечный и совсем необязательно ему было в красавца превращаться, ведь она его и таким любит. Сестрица дала бабушке задание выучить что-нибудь новенькое наизусть. Бабушка выбрала «Анчар» Пушкина. Она его столько раз уже читала, что и учить- то было нетрудно.
- Что-то Борис исчез, - сказала мама за ужином, - я надеюсь, с ним ничего не случилось.
- Я думаю, он исчез, потому что устал от нашей малявки, - заявила сестрица, - она же заставляет его бегать с ней наперегонки по Нарышкинскому скверу, совсем голову потеряла.
- По-моему, вы обе голову потеряли, - поддразнил папа сестрицу, - ты на днях заставляла его весь вечер танцевать.
- Я не заставляла, он сам хотел показать мне, как надо танцевать фокстрот, - обиделась сестрица. - Танцевать фокстрот ему легче, чем бегать наперегонки.
Бабушка не поняла, почему Борису танцевать легче, чем бегать и пришлось расспрашивать папу. Папа ответил очень неохотно и коротко: «У Бориса было ранение в ногу, поэтому и трость. И никогда с ним об этом не говори. Ферштейн, малявка?»
- Ангельская душка, - откликнулась Полечка ласково на бабушкины расспросы, - может быть у твоего Бориса протез?
- У него деревянная нога? – испугалась бабушка. – Как у Сильвера? – она даже не обратила внимания, что Полечка сказала «твой Борис». – Но у него такие красивые полуботинки, на такой толстой подошве и он совсем не хромает!
- Он не любит об этом говорить, он от многих это скрывает, - шёпотом сказала Полечка.
- Но я же не знала, я не знала, папа мне ничего не сказал, - застонала бабушка.
- Не плачь, ангельская душка, Борис и не хотел бы, наверное, чтобы ты знала, не плачь, - сказала Полечка.
- Я не плачу, - ответила бабушка и заплакала. Полечка вышла из комнаты.
На следующий день бабушка читала Полечке «Анчар». С выражением и наизусть. Полечка внимательно слушала и быстро-быстро вязала крючком очередную салфетку. Она хотела и бабушку этому научить, даже достала для неё свой заветный костяной крючок и клубок из пёстрых, ярких ниток, но бабушка наотрез отказалась и предложила стихи про анчар. Полечка очень любила Пушкина и согласилась.
- Принёс и ослабел и лёг под сводом шалаша на лыки, - декламировала бабушка со слезами в голосе. Полечка прекратила вязать, сдвинула очки на лоб и сочувственно кивала головой.
- И умер бедный раб у ног непобедимого владыки, - продолжил Криницкий, входя в комнату. - Здравствуйте, Полина! Дружок, здравствуй, я по тебе соскучился!
- Я тоже, - пропищала бабушка и почувствовала, что краснеет, как сестрица.
- Полина, вы разрешите нам пойти погулять? – спросил Борис.
- Идите уж. Только недолго, мне этого «дружка» искупать сегодня надо. На часок, не больше, - почему-то строго сказала тётя Поля. – Наряжаться будешь? – спросила она у бабушки.
- Не-а, - ответила бабушка и опрометью выскочила из комнаты. Борис и Полечка рассмеялись, а бабушка была уже в передней и открывала дверь. Выбежав на лестницу, бабушка опомнилась и стала спускаться медленно, а не перескакивая через ступеньку, как обычно. Исподтишка она подглядывала, как Борис идёт по лестнице и ничего, ну абсолютно ничего, необычного не заметила. Свою красивую трость он повесил на правую руку, а левой слегка касался перил. Они решили пойти на Страстной, как тогда, в первый раз. Бабушка старалась идти медленно, никаких забеганий вперёд и «прискочек».
- Дружок, с тобой всё в порядке? – спросил Борис как обычно. – Давай наперегонки, во-он до той скамейки, - предложил Криницкий, когда они пришли на Страстной.
- Борис! – торжественно обратилась бабушка к Криницкому, - давайте лучше спокойно посидим.
- Дружок, что с тобой сегодня? – удивился Борис. – Прекрасно, я согласен, давай спокойно посидим и поговорим о том, о сём.
Они сели на скамейку и бабушка замолчала. Ей так о многом хотелось спросить, что она не знала с чего начать. Ей хотелось спросить и о кольце на левой руке, и о милиционере в парке, и о тёмных очках, и о тупике, и о ранении.
- Ну-с, любопытный дружок, - не выдержал Борис, - что тебя интересует в моей загадочной персоне в первую очередь?
- Кольцо. Ты вдовец? – выпалила бабушка.
- А ты знаешь, что это значит? – усмехнулся Борис. – Ну, конечно же, ты с Полиной уже всё обсудила.
- Я давно знаю и не от Полечки, - стала защищать тётю Полю бабушка, - я хитрая и наблюдательная, так папа говорит.
Борис рассмеялся, а бабушка нахмурилась.
- Я тебе потом, когда-нибудь, когда ты ко мне придёшь, обо всём расскажу, а сейчас дружок давай лучше в салочки или в жмурки, тебе не идёт, когда ты хмуришься, - Борис легко поднялся со скамейки, оставив на ней трость.
И они стали бегать друг за другом вокруг скамейки. Бабушке никак не удавалось «осалить» Бориса, он так ловко увёртывался от неё, как будто, он был маленький и лёгкий, а бабушка всё время натыкалась на рёбра скамейки и ударялась коленками; ей было больно и она злилась. Борис это заметил и начал дразнить её и говорить, что сейчас схватит её, возьмёт подмышку и унесёт к себе домой.
- Борис, я хочу вам помочь, - сказала бабушка, плюхнувшись на скамейку, - можно я буду у вас жить, я не буду мешать, я буду сидеть тихо- тихо, как мышка и я спасу тебя, когда придёт «тупик и кризис».
- Спасибо тебе, дружок, большое спасибо! Я очень тебе благодарен! Договорились, - ответил Борис серьёзно, - а сейчас пора домой, а то попадёт нам с тобой от Полины.
Домой бабушка возвращалась бегом и вприскочку, иногда останавливаясь и оглядываясь на отставшего Криницкого. Он шёл медленнее обычного и показался бабушке грустным, хотя и улыбался и смешил бабушку забавными гримасами.
Полечка грозно стояла у раскрытой двери квартиры: она засучила рукава, надела клеёнчатый фартук и перекинула через плечо шершавое холщовое полотенце, которое бабушка ненавидела.
- Быстро на кухню! Вода остывает! - командовала она. – Ишь как изгваздалась, гдей-то вас носило? – Полечка была очень сердита и быстро потащила бабушку в сторону кухни.
Бабушка еле успела обернуться и жалобно посмотреть на Бориса, а он состроил ей очередную смешную гримасу и подмигнул:
- В четверг я тебя к себе забираю, дружок! - бабушка увидела, что Борис постучался в комнату родителей.
В кухне всё уже было приготовлено для мытья: из небольшой цинковой ванны валил пар, на плите стояло ведро с кипятком, на полу – с ледяной водой. Тётя Поля вооружилась пёстрым эмалированным ковшиком и, приказав бабушке «не возиться до Покрова», а раздеваться, стала смешивать воду в ванночке, добавляя, то из ледяного ведра, то из ведра с кипятком. Бабушка умоляла Полечку не «варить её в кипятке» и, пробуя залезть в ванночку, то одной, то другой ногой вдруг завопила:
- А крючок? Полечка, ты закрыла дверь на крючок или опять забыла?
- Никто не войдёт, сегодня наш день, - Полечка намочила жёсткую мочалку и стала выжимать её на бабушку, - пошевеливайся «дружок», а то Варвара собиралась пирог печь своему приходящему, пока плита не остыла.
– Полечка, миленькая, хорошенькая, ну пожалуйста, закрой дверь на крючок, - ныла бабушка, - а я за это обещаю, что ни разу не пикну, когда ты мне будешь голову мыть. Ворча себе под нос: «да, не зайдёт он, не зайдёт, нечего ему на кухне делать», Полечка закрыла дверь на крючок.

- А почему тебя на кухне мыли, у вас ванной не было? – спросил внук.
- Когда-то в этой квартире была ванная комната, но её переделали в каморку, где мы с тётей Полей и жили. И плита на кухне была дровяная или, вернее, угольная, газ только на следующий год провели, когда я в школу пошла. Ты, пожалуйста, не перебивай меня больше, потерпи, скоро всё закончится, - попросила внука бабушка и вздохнула.

Бабушка сдержала своё обещание – она не пикнула, ни когда Полечка мыла ей голову и ужасное дегтярное мыло попало ей в глаза, ни когда Полечка яростно вытирала её шершавым полотенцем. Она всё стерпела молча и мечтала поскорей выйти из жаркой кухни и успеть застать Бориса, чтобы ещё раз услышать, когда он её возьмёт к себе.
- Забирай, забирай себе это сокровище, - услышала она папины слова, когда выскочила из кухни, закутанная в большой мамин банный халат, - она всё равно, кроме тебя, в последнее время никого не замечает.
- С лёгким паром, дружок, - сказал Криницкий, - жди меня в четверг. - Он помахал бабушке рукой и направился в переднюю.
- Ну-ка, «дружок», марш в постель, - сердито сказала Полечка, не дав бабушке попрощаться с Борисом. Бабушке очень хотелось узнать, а какой сегодня день, но она видела, что Полечка за что-то на неё сердится и решила отложить это до утра.
Утром бабушка выяснила у сестрицы, что сегодня среда.
- Малявочка, - сказала сестрица неожиданно ласковым голосом, - я думаю, что Борис шутит, он же очень занятой человек.
- Он не шутит, он не забудет раз обещал, - ответила бабушка очень серьёзно. – Ты же не знаешь Бориса, а я его знаю.
- По-моему, его никто по-настоящему не знает, - задумчиво ответила сестрица и погладила бабушку по голове. «Что это с ней, - подумала бабушка».
Весь этот день бабушка решила посвятить сборам. Она всё старалась делать так, чтобы никто ничего не заметил. Под видом уборки на своей книжной полке и на маленьком столе под ней, она стала складывать в стопку любимые книжки. Стопка получилась слишком большой. Тогда бабушка выбрала три самых-самых любимых: «Финиста», «Аленький цветочек» и Пушкина. И ещё она решила взять ненавистный учебник немецкого, может быть Борис позанимается с ней, когда не будет сочинять про шпионов.
«У папы часто болит голова, когда он много работает и мама даёт ему порошок, - размышляла бабушка, - у Бориса, наверное, нет лекарств, он же вдовец. Если попрошу у мамы, она не даст или решит, что у меня голова болит, что же делать?» Бабушка тихо шмыгала по комнатам и складывала всё своё хозяйство в уголок на кровати. Ей даже удалось тайком «стырить», несколько порошков из маминой аптечки, только она не совсем была уверена, что порошки от головной боли. И маленькую подушку с маминой вышивкой «атоич», она решила взять. В это время в каморку вошла Полечка. Бабушка быстренько села на всё своё хозяйство.
- Ну что, «дружок»,- сказала тётя Поля, - приданое собираешь? А бусы не забыла?
- Бусы я завтра на себя надену и гольфы с помпончиками, и «парашютное» платье.
- Ангельская душка, ты что, замуж собралась, - Полечка неодобрительно покачала головой.
- Ну как тебе нехорошо, Полечка! Зачем ты меня дразнишь? Я обещала Борису пожить у него и помочь с его тупиком и он согласился. Ты же знаешь, что у него никого нет, что он вдовец, - бабушка чуть не заплакала, но сдержалась.
- «Парашютное» тебе уже до пупа, придётся идти в «домашнем», - Полечка тоже чуть не плакала, - только ты возвращайся поскорей, ангельская душка, я без тебя буду очень скучать. Бабушка бросилась Полечке на шею и стала обнимать её крепко-крепко, когда-то это у них называлось «вот как я тебя люблю». Если бы Полечка ей сейчас сказала «останься, ангельская душка, не ходи к Борису», она бы осталась.
- Я для тебя с Борисом пирожков завтра напеку. Ты к нему пойдёшь со своим гостинцем, - Полечка крепко поцеловала бабушку и пошла на кухню, заниматься своими делами.
Вечером, перед сном, Полечка дала бабушке свой большой старый платок.
- Я сама, я сама всё уложу и завяжу, ты, пожалуйста, не подсматривай, - попросила бабушка. Получился узелок, как на картинке из сказки про «Покати-горошек».
- А для пирожков я тебе завтра чистую марлю дам, так уж и быть, - сказала Полечка, - ну, спокойной ночи, утро вечера мудренее!
В четверг бабушка проснулась рано-рано, даже Полечка ещё спала, тихонечко похрапывая. Бабушка поворочалась с боку на бок, но сон не вернулся к ней. Сон был очень смешной: приходящий Сергей Данилыч, в подтяжках и нарукавниках, протягивал ей газету и предлагал выпить её в девять глотков и тогда «все твои желания сбудутся, деточка». Бабушка стала смеяться и, наверное, от этого проснулась. Улыбаясь, бабушка сползла с кровати и потихоньку оделась, стараясь не разбудить тётю Полю. На столе рядом с узелком лежали бусы. Бабушка с трудом их застегнула, осторожно открыла дверь и пошла на кухню умываться. На кухне Сергей Данилыч полоскал рот, отплёвывался и сморкался в раковину. Он был в майке и в брюках, по бокам свисали подтяжки.
- Доброе утро, Сергей Данилыч, - громко поздоровалась бабушка, - а где ваши нарукавники? Сергей Данилыч вздрогнул, он так громко умывался, что не слышал, как вошла бабушка.
- Доброе утро, деточка, - ответил он, прилаживая подтяжки на майку, - нарукавники я на пиджак надеваю, чтобы локти не протирались. Ты чего смеёшься? Выспалась и денёк сегодня хороший, вот и смеёшься, - ответил он сам себе и ушёл.
Бабушка даже не рассердилась на него, за то, что он не помыл за собой раковину, а просто сильно открыла кран, и стала плескать себе в лицо очень холодной водой, чтобы «взбодриться», как говорила её подружка Шурка из детского сада. Вскоре встала Полечка, потом мама, сестрица и папа. Все были по-утреннему молчаливы и сосредоточены и никто, кроме Полечки, не обратил внимания, что бабушка рано проснулась. Чтобы время не тянулось так долго, бабушка решила помочь Полечке по хозяйству и та с радостью усадила бабушку на кухне перебирать гречку. Но вот и это занятие закончилось и бабушка увидела, что Полечка стала месить тесто для пирожков и рубить капусту для начинки. Потом Полечка поставила кастрюлю с супом на плиту, значит – скоро обед, а там, глядишь ещё час- другой и придёт Борис. Бабушка молча съела суп, гречневую кашу, молниеносно выпила компот и с нетерпением наблюдала, как Полечка ставит пирожки в духовку.
- А вдруг, Борис придёт, а пирожки ещё не готовы, - беспокоилась бабушка, - что же тогда делать?
- Вдруг бывает, знаешь что, - проворчала Полечка, - всё успеем «дружок», уйди и не путайся под ногами. Полечка всегда нервничала, когда пекла что-нибудь. Бабушка пошла в переднюю и уселась под Варвариной вешалкой. У Варвары, как всегда громко работало радио. «Я люблю, но об этом никто не узнает», завывала какая-то тётка тонким визгливым голосом. «Наши чувства крепки, как степные дубки», продолжало надрываться радио. – «Дура какая-то», - думала бабушка и злилась на тётку. Из-за неё не было слышно, что происходит на лестнице, из-за неё бабушка не могла толком сосредоточиться и придумать, что она будет готовить Борису на завтрак – кофе, кашу, ой нет, кашу он, наверняка терпеть не может, яйцо всмятку… Очевидно, бабушка задремала, потому что она не услышала, как сестрица подошла к двери, как открыла замок.
- Сидишь, малявочка, ждёшь? – сказала сестрица, захлопывая дверь. – Рано ещё. Он обычно приходит часов в пять, а сейчас полчетвертого. Пойдём в комнату, не сиди здесь, как сиротка. Но бабушка осталась под вешалкой.
«Услышь меня хорошая, услышь меня красивая» надрывалось Варварино радио высоким теперь уже мужским голосом. Бабушка не выдержала и пошла на кухню. Пирожки были готовы, горкой лежали на большой тарелке и сестрица, дуя на пальцы и, обжигая рот, лопала их вовсю. Бабушка нахмурилась, но ничего не сказала. - «Пирожков всем хватит. А нам с Борисом много не надо» – подумала она. Кто-то опять открывал входную дверь своим ключом и бабушка услышала мамины шаги. Бабушка быстро юркнула в свою каморку.
- Мышка, ты почему меня не встречаешь? – спросила мама, заглядывая в дверь. – Ждёшь своего Бориса? Я вижу ты и вещички уже собрала? Они с папой договаривались вместе придти, тогда всё и решим с твоим визитом к нему, - мама закрыла за собой дверь и пошла на кухню. – «Сейчас они все пирожки слопают, - возмущённо подумала бабушка, - и, что это значит «тогда всё решим с твоим визитом»», причём тут «визит», мы же с Борисом договорились, что я буду у него жить и папа согласился». Прошло ещё какое-то время и опять бабушка услышала, как открывается входная дверь. Она схватила свой узелок и помчалась по коридору навстречу Борису и папе. Но это был приходящий муж Сергей Данилыч в пиджаке с нарукавниками. Бабушка посмотрела на него с ненавистью и только собралась буркнуть ему «здрасьте», как следом за ним, не дав ему захлопнуть дверь, вошёл папа.
- А где Борис? – закричала бабушка.
- Во-первых, добрый вечер, малявочка, - сказал папа, запирая дверь. – Во-вторых, я не знаю, я его сегодня не видел, наверное, он придёт попозже, - и папа тоже отправился на кухню.
«Это они все на запах пирожков туда собираются. Ну и пусть. Мы с Борисом и без пирожков обойдёмся. Мы в кафе пойдём, только бы он пришёл поскорее», - и бабушка с узелком на коленях опять заняла свой пост в передней, под Варвариной вешалкой. Всё бабушкино семейство, гремя посудой и оживлённо переговариваясь, перешло из кухни в большую комнату и, вероятно, они сели обедать-ужинать. Никто, никто из них, не то что не подошёл к бабушке, но даже не окликнул её и не посмотрел в её сторону. Как будто бабушка для них больше не существовала.
«А они ведь рады, что отдали меня Борису, это – не они мне, а я им надоела!» – усмехалась бабушка. И в комнате у Варвары было тихо. Очевидно, приходящий Сергей Данилыч выключил радио, снял нарукавники и лёг отдыхать. Бабушка поднялась и, не выпуская узелка из рук, приникла ухом к входной двери. Но и на лестнице было как-то необычно тихо. Семейство закончило обед, и сестрица с Полечкой понесли кастрюлю и грязную посуду на кухню. Бабушка отскочила от двери и села под вешалку. Но опять никто не обратил внимания на бабушку. Ей даже захотелось, чтобы Полечка позвала её вытирать посуду, но она слышала на кухне голосок сестрицы и поняла, что её место занято, она не нужна даже Полечке.
«А ведь всегда говорила, что я самая лучшая её помощница! Ну и пусть, ну и пусть!» – подумала бабушка с обидой. Она только не могла понять, где же Борис и почему ей все объявили бойкот, как в детском саду. Сестрица и Полечка понесли в комнату тарелку с пирожками и большой чайник с кипятком. Бабушка поняла, что они уже и не ждут Бориса и не верят, что он сегодня придёт. Сестрица выглянула из комнаты и громким шепотом позвала бабушку пить чай, «а то, по-моему, пирожков тебе не достанется». Бабушка помотала головой и отвернулась.
«Они все вместе, у них всё хорошо, всё правильно, но теперь уж я всё равно должна ждать Бориса, скорей бы он пришёл!» – бабушка продолжала сидеть под вешалкой и напряжённо прислушиваться. В квартире было тихо-тихо, даже из родительской комнаты не доносились голоса, а только позвякивали ложечки о края чайных чашек, и папа нарочно громко хлюпал чаем. Он всегда так делал, когда хотел посмешить бабушку. Сестрица и мама обычно возмущались, а бабушка с Полечкой хихикали. Бабушка понимала, что сейчас папа делает это специально для неё, чтобы она пришла к ним пить чай с пирожками и перестала ждать Бориса. Но она продолжала ждать. Она понимала, что давно прошёл тот час, когда Борис должен был придти. Ей хотелось, чтобы папа вышел и, что-нибудь ей сказал, именно папа, а не мама, не Полечка и ни тем более, сестрица. Она хотела, чтобы папа вышел из комнаты и позвонил по телефону, который висел на стене в передней.
«Неужели они не волнуются, что с Борисом что-то случилось? Потому что я знаю, он не мог меня обмануть, не мог. Он всерьёз со мной договорился и он меня всерьёз считает другом», – думала бабушка и чувствовала, что вот-вот расплачется, закричит, начнёт стучать в стенку кулаками, попытается открыть запертую папой дверь и побежит на улицу искать Бориса. Бабушка начала громко всхлипывать, не в силах больше сдерживаться. Она не заметила, что папа вышел из комнаты и стал звонить по телефону. Он набрал номер и долго-долго ждал ответа, потом положил трубку и опять набрал номер.
- Редакция? Да, добрый вечер, это я. Можно Криницкого? Спасибо, понял. Всего доброго, - папа со всего размаха бросил трубку на рычаг. - Ну-ка, малявка, марш в комнату! Нечего здесь сидеть под дверью! Перестань реветь, я тебе сказал! – папа вдруг разозлился и сжал кулаки. – Нету твоего Бориса. Дома никто не подходит к телефону. И на работе его сегодня не было. Марш на место!
Бабушка вскочила, затопала ногами, подбежала к входной двери, стала колотить в неё кулаками, закричала: «ненавижу, ненавижу, я вас всех ненавижу!» и заплакала в голос, навзрыд.
- Замолчи сейчас же, паршивка, не смей устраивать сцен у соседей под дверью, - кричал папа, гораздо громче бабушки и тоже затопал ногами.
- Не замолчу, назло тебе не замолчу, я не паршивка, ты сам сказал Борису «забирай её», а теперь ругаешься на меня! Так вот тебе за это – тьфу! тьфу! тьфу! –бабушка трижды плюнула в папу. Папа резко развернулся и помчался в сторону кухни. Бабушка знала, что за этим последует.

- Он, что, побежал за ремнём? Бабуська, тебя, что, пороли в детстве? И ты терпела! – удивился внук.
- Не за ремнём, а за водой. Когда мыс ним ссорились, он выливал на меня кувшин или даже ведро холодной воды, - ответила бабушка.

Вот и тогда, бабушка сидела посреди передней, в большой луже, мокрая с головы до ног. Она продолжала прижимать к себе свой узелок с «приданым», громко всхлипывать и срывать с себя бусы. Бусы, которые ей подарил Криницкий. Они раскатились по всей передней, закатились под вешалку и под Варварину дверь. Папа и мама о чём-то громко спорили в своей комнате, Полечка и сестрица спрятались на кухне. В Варвариной комнате было по-прежнему тихо. А бабушка так и сидела на полу, посреди огромной лужи. Она дрожала, всхлипывала, икала и, всё равно, ждала Бориса. – «Спасибо, тебе дружок, большое спасибо, я тебе очень благодарен», - вот, что он ей сказал.
Дверь Варвариной комнаты тихонечко отворилась, и из неё появился Сергей Данилыч со спущенными подтяжками и со стаканом отвратительного мутного пойла в руке.
- Выпей, деточка девять глотков подряд и…
- И вв-ссс-е ммм-ооо-ии жее-лаа-ния ссссбудутся, - захохотала бабушка громко-громко, продолжая икать. Она выпила девять глотков подряд и икота прошла. Приходящий Сергей Данилыч погладил её по голове и ушёл в комнату. Опять наступила тишина. Бабушка теперь точно знала, что никому-то она не нужна: ни родителям, ни Полечке. И Борису тоже не нужна! Она услышала, как кто-то прошёл в уборную, потом на кухню и опять к ней никто не подошёл. Сергей Данилыч вышел в переднюю. Он был в пижаме, без очков и, не заметив бабушку, погасил свет. В квартире было темно и тихо. Телефон молчал. «- Всё! – подумала бабушка, - я знаю, что он, никогда не придёт! Никогда!».

- А куда же он делся? Почему он не пришёл? – спросил внук. – И ты, что, действительно за него замуж собралась? Ведь тебе шесть лет было! – удивился внук.
- Нет, конечно! Я хотела дружить с ним, жить у него и помогать! Ведь он вдовец! – заволновалась бабушка.

А тогда, бабушка забилась в самый тёмный угол за Варвариной вешалкой. Под голову она положила мокрый узелок с «приданым», свернулась калачиком, закрыла глаза и стала вспоминать, как они с Борисом бегали вокруг скамейки на Страстном, как она попросилась к нему, как они возвращались домой и Криницкий показался бабушке грустным, хотя и смешил её. – «Он никогда не придёт, никогда», - опять подумала бабушка и, продолжая всхлипывать, заснула.
- Малявочка, вставай, а то простудишься, скоро утро – сестрица, одетая в тонкую ночную рубашку, тронула бабушку за плечо, - пошли спать, завтра я помогу тебе бусинки собрать, - и она поцеловала бабушку в нос.
Криницкий больше никогда не появлялся в этом доме.
Осенью бабушка пошла в школу.
       
- Бабуська, ну что такое, - возмутился внук, - у тебя всё - про любовь.
- Нет, нет, что ты, что ты, я считаю, что это рассказ про тайны взрослых, - вздохнула бабушка.