МарьВасильна умерла, как ей и хотелось, во сне. Не мучаясь, 84 лет от роду, особо не болея, не став обузой родственникам, своевременно приватизировав квартиру и написав завещание на внука, о чём оповестила сына и невестку.
В морге в тот день была запарка. Федотыч как всегда был «под шофе», а молодой практикант весь забегался с бумажками и прочими формальностями. Невестка МарьВасильны привезла её вещи и отдала Федотычу, присовокупив 0,5 водочки, как полагается. Федотыч решил, что это кстати.
Когда родственники уже приехали забирать тело, Федотыч откровенно храпел возле гроба, честно сжимая в руках пакет с вещами. Практикант охнул и бросился одевать покойную. Федотыч проснулся от суетливого движения рядом и тут же уверенно, как ему казалось, включился в процесс, взяв на себя ещё и вопрос макияжа. Особенно ему удавались брови, почти как у Леонида Ильича.
Когда в зал прощаний к утомленным родственникам вывезли каталку с гробом, для слёз времени уже не оставалось. Автобус рычал под дверями, на кладбище ждали могильщики, а дома поминальный стол. Сын и невестка первыми попрощались с покойной, поцеловав в лобик. Потом подошел дядя , то бишь младший брат МарьВасильны, он наклонился к сестре и как-то замер, потом всё же приложился ко лбу, но подойдя к племяшу, шепнул : «Что-то у Маши брови какие-то ненормальные?» «Да, ладно, дядь Сень! Это так гримируют, что сделаешь.» «Да?..Ум-м..А нос тоже какой-то большой стал. Обычно как-то заостряется, а тут…» «Дядь Семен! Прекрати! А то мы тут вечерять будем»-,оборвала его невестка. Но и тётя Наташа, прилетевшая из Норильска, уже тоже недоверчиво стала присматриваться к родственнице и тоже завела речь о неком несоответствии запомнившегося ей образа и тела в гробу. Невестка вскипела : «Хватит уже! Наша это! Всё! Прощайтесь, да поехали.» Но тут и сам сынок, невольно приглядевшись к матери, начал попытку выйти из подкаблучного состояния и тихо заныл, обращаясь к жене: «Галь, а Галь! Оно и впрямь, чой-то не того, мамка-то при жизни поменьше была, как она , того, поправилась что ль? Не бывает же так вроде…» И тут из-за кулис, так сказать, показался практикант с гримасой невыразимой скорби и волнения, несвойственной работникам данной сферы. Он быстро подошел к сыну и что-то энергично зашептал ему на ухо. Брови у того поползли вверх и почти вылезли на зарождающуюся лысину. Он развел руками, потом сглотнул и пробормотал, обращаясь к присутствующим : «Тут это, накладочка вышла, просют выйти минут на 10, чё-то надо переделать.» Невестка подошла к супругу вплотную и , грозно нависая, сдавленно вопросила : «Чё-чё?!» Но практикант уже деликатно-настойчиво выталкивал всех на улицу. Сын, он же муж, оправдывающее лепетал : «Да сам я не понял, чего-то у них с гробом что ли, аль с одеждой…»
Через 10 минут практикант с осоловевшим Федотычем выкатили гроб прямо к автобусу и помогли его запихнуть в транспорт. Все быстренько сели и поехали.
На кладбище снова открыли гроб, поголосили для порядка, и стали заколачивать. «Вот теперь вижу, что наша Маша,-сказал Семен Васильевич,- а то уж сомневаться начал. Видать там темновато было, или освещение такое, специфическое.» «Да, я тоже присмотрелась, вроде она и впрямь»,-вторила ему тётка Наташа. «Ну, вот! А то удумали!»-устало буркнула невестка. Только бедный сын знал, но никому не собирался говорить, что в морге банально перепутали покойников, о чем ему судорожно и рассказал практикант. 0,5 Федотычу оказались совсем некстати. И уснул он у чужого гроба. Да, чего уж теперь. Похоронили, и Слава Богу.