Ньюарк, Нью-Джерси... Плохой район. Почти все безработные...
Разрушение - вот первое слово, что приходило в голову при виде всего этого. Здания не просто разваливались буквально на глазах; казалось, они осыпались, таяли, словно на них внезапно попала кислота. Городские новостройки были здесь настолько же известны, как, например, путешествие во времени. Всё окружающее выглядело словно в выпусках новостей во время войны - например, Франкфурт после того, как его бомбили союзники - чем какое-то привычное жильё.
Сейчас этот район выглядел ещё хуже, чем он его помнил. Когда Мирон был подростком, он проезжал с отцом вниз по этой самой улице, и кнопки на дверцах машины внезапно утопали глубже, словно предчувствуя надвигающуюся опасность... Лицо отца внезапно напрягалось. "Помойка..." - бормотал он. Отец вырос недалеко отсюда; но это было так давно... Его отец, человек, которого Мирон обожал и боготворил, как никого другого, с самой мягкой душой из всех, кого он когда-либо знал, едва сдерживал ярость... "Посмотри, что они сделали со старым районом...", - говорил он...
Посмотри, что они сделали...
Они.
"Форд Таурус" Мирона медленно объезжал старую детскую площадку. На него уставились лица - чёрные... Шла игра "пять-на-пять" - много детей стояло по бокам, готовясь принять победителей. Дешёвые кроссовки времён его детства - "Торн МакАн", "Кмарт" и просто кеды - уже сменились на 100+ долларовые их вариации, которые эти дети, тем не менее, едва ли могли себе позволить. Мирон почувствовал угрызения совести. Ему хотелось посмотреть на всё это - на подмену ценностей, материализм и прочее - с достоинством - но, будучи спортивным агентом, который делал на этих самых кроссовках деньги, он платил за это подобными ощущениями. Ему самому это не очень нравилось, но и лицемером быть он тоже не хотел.
Также никто здесь больше не носил шорты. Все дети были одеты в синие или чёрные мешковатые джинсы откуда-нибудь с юга, наподобие тех, что мог бы одеть клоун для того, чтобы над ним смеялись ещё больше. Талия их свисала ниже попы, открывая взорам модные шорты-"боксёры". Мирону не хотелось казаться стариком, ворчащим над чувством моды, присущем новому поколению, но эти штанишки "колоколом" и "платформы" казались практичными. Как же можно хорошо играть, если нужно всё время останавливаться, чтобы подтянуть штаны?
Но самые большие перемены были видны в их глазах... Мирону было страшно, когда он впервые появился здесь пятнадцатилетним старшеклассником, но он знал, что, если он хочет подняться до следующего уровня, он должен посоревноваться и показать себя лучше всех. А это значило играть здесь...
Сначала его не приняли. Даже близко. Но те любопытно-враждебные взгляды, которые он получал тогда, были ничем по сравнению с готовыми пронзить тебя насмерть взглядами ЭТИХ детей. В них видна была голая ненависть, открытая, полная холодного неприятия... Возможно, это прозвучало бы избито, но тогда - меньше, чем двадцать лет назад - во всей этой обстановке было что-то другое. Больше было надежды, может быть... Трудно сказать...
Словно прочтя его мысли, Бренда сказала:
- Я бы даже не стала больше здесь играть...
Мирон кивнул.
- Тебе было непросто, правда? Приходить играть сюда...
- Твой отец облегчил это... - сказал он.
Она улыбнулась.
- Я никогда не понимала, почему ты ему так нравился. Обычно он ненавидел белых...
Мирон изобразил, что у него перехватило дыхание:
- А я белый?
- Как Пат Бьюкенен...
Оба принуждённо рассмеялись. Мирон сделал ещё одну попытку:
- Расскажи мне об угрозах...
Бренда уставилась в окно. Они проехали мимо места, где продавали колпаки. Сотни, если не тысячи, колпаков поблёскивали на солнце. Странный бизнес, если задуматься... Новый колпак людям нужен только тогда, когда их собственный украли. Украденные же обнаруживаются в конце концов здесь. Финансовый мини-цикл.
- Мне звонят, - начала она. - Чаще всего ночью. Однажды они сказали, что мне станет очень больно, если они не найдут отца. В следующий раз они сказали, что лучше будет, если отец по-прежнему останется моим менеджером, или... - Она замолчала.
- Ты не догадываешься, кто они?
- Нет.
- И ты не знаешь, почему кому-то вдруг захотелось найти твоего отца?
- Нет.
- Или почему бы вдруг твой отец исчез?
Она покачала головой.
- Норм говорил, что тебя преследует какая-то машина...
- Я ничего об этом не знаю, - сказала она.
- А голос по телефону... - проговорил Мирон. - Он каждый раз один и тот же?
- Не думаю.
- Мужской, женский?
- Мужской. Как у белого... Или, по меньшей мере, он звучит, как если бы говорил белый...
Мирон кивнул.
- Гораций играет? (1)
- Никогда. Мой дед играл. Потерял всё, что имел, а было этого всего не очень много... Отец бы и близко к этому не подошёл...
- Он не занимал денег?
- Нет.
- Ты уверена? Даже учитывая финансовую помощь, твоё образование должно было стоить весьма прилично...
- Я была на стипендии с двенадцати лет.
Мирон снова кивнул. Чуть впереди какой-то человек споткнулся о тротуар. На нём было нижнее бельё от Калвина Кляйна, два разных лыжных ботинка, и большая шляпа - из тех, что, как считается, носил доктор Живаго. Но - ничего более. Ни рубашки, ни брюк. В кулаке он сжимал верхушку коричневого бумажного пакета, словно помогая тому перейти через улицу.
- Когда начались звонки? - спросил Мирон.
- Неделю назад.
- Тогда, когда пропал твой отец?
Вренда кивнула. Ей было что сказать ещё - Мирон видел это по тому, как она отвернулась. Он молчал и ждал.
- В первый раз, - произнесла она тихо, - голос сказал, чтобы я позвонила своей матери.
Мирон ждал продолжения. Когда стало ясно, что его не будет, он проговорил:
- Ты это сделала?
- Нет. - Она печально улыбнулась.
- А где живёт твоя мать?
- Я не знаю. Я её не видела с тех пор, как мне исполнилось пять...
- Когда ты говоришь "не видела..."...
- Я это и имею в виду. Она бросила нас двадцать лет назад. - Бренда наконец повернулась к нему. - Кажется, Вы удивлены?
- Кажется, да.
- Почему? Вы знаете, скольких мальчишек бросают их отцы? Вы думаете, мать не может сделать то же самое?
Она была права, но в её устах это звучало больше как фальшивое оправдание, чем искреннее убеждение.
- Так ты не видела её с пяти лет?
- Да, верно...
- А ты знаешь, где она живёт? Город, или штат... что-нибудь?
- Понятия не имею. - Она изо всех сил пыталась сделать вид, что ей всё равно.
- И ты вообще с ней не общалась?
- Была только пара писем...
- А обратный адрес?
Бренда покачала головой:
- Они были проштемпелёваны в Нью-Йорк Сити. Это всё, что я знаю.
- А Гораций мог знать, где она живёт?
- Нет. Он не так уж много раз даже произносил её имя за последние двадцать лет...
- По крайней мере, не при тебе...
Она кивнула.
- Может быть, этот голос имел в виду не твою мать? - сказал Мирон. - Мачеха у тебя есть? Может быть, твой отец женился снова, или жил с кем-нибудь...
- Нет. После моей матери не было никого.
Они замолчали.
- Тогда почему бы кто-то стал спрашивать о твоей матери двадцать лет спустя? - спросил Мирон.
- Я не знаю.
- И даже понятия не имеешь?
- Нет. Двадцать лет она была для меня своего рода привидением... - Бренда указала вперёд. - Сверните налево.
- Ты не возражаешь, если я поставлю прослушку на твой телефон? На случай, если они позвонят снова?
Она покачала головой.
Мирон разворачивал машину, следуя её указаниям.
- Расскажи мне о ваших отношениях с Горацием, - сказал он.
- Нет.
- Я спрашиваю не из любопытства...
- Это не относится ко всему этому, Мирон. Люби я его или ненавидь, - Вам всё равно надо его найти.
- Ты получила бумагу об ограничении его полномочий (2), да?
Какое-то время Бренда молчала.
- А Вы помните, каким он был на площадке? - вдруг спросила она.
Мирон кивнул.
- Безумец... И, наверное, лучший учитель, какого я когда-либо имел...
- И самый сильный игрок, да?
- Да, - сказал Мирон. - Он научил меня играть не так деликатно. Это были не всегда простые уроки...
- Правда... И Вы были просто ребёнком, который ему нравился. Но представьте, что значило быть его СОБСТВЕННЫМ ребёнком... А теперь представьте, что интенсивность на площадке смешивалась у него со страхом потерять меня... Что я сбегу и брошу его...
- Как твоя мать...
- Верно...
- Это бы... - сказал Мирон, - напрягло его...
- Попробуйте сказать "задушило"... - поправила она. - Три недели назад мы играли для повышения квалификации в школе Ист Оранж. Вы её знаете?
- Конечно.
- Пара ребят из толпы стала хулиганить. Двое старшеклассников... Из баскетбольной команды. Они были пьяные, а может, обкуренные, или просто панки... я не знаю... Но они стали орать на меня... всякое...
- Какое - "всякое"?
- Они передразнивали меня... и ещё кое-что... ужасное... Насчёт того, что им хотелось бы со мной сделать... Отец встал и пошёл к ним...
- Не могу сказать, что я стал бы обвинять его... - проговорил Мирон.
Она покачала головой:
- Тогда Вы тоже... неандерталец...
- Что?!
- А почему бы Вы к ним пошли? Защищать мою честь? Я - двадцатипятилетняя женщина. И мне не нужно никакой галантности и прочей... дряни...
- Но...
- Но - ничего... Всё это... Ваше пребывание там... я не радикальная феминистка или что-нибудь подобное, но это всё - только куча полового идиотизма...
- Что?!
- Если бы у меня между ногами болтался пенис, Вас бы здесь не было... Если бы меня звали ЛерОй и мне бы пару раз позвонили... так странно, Вы не горели бы таким желанием защищать маленькую бедняжку - меня, правда?
Мирон замешкался - на лишнюю секунду; но это уже был перебор...
- И, к тому же, - продолжала она, - сколько раз Вы видели, как я играю?
Перемена темы застала его врасплох:
- Что?
- Я была игроком номер один в коллегиате - три года кряду. Моя команда победила в двух национальных чемпионатах. Мы всё время были впереди, и, пока шли финальные игры, нас показывали на Си-Би-Эс (3). Потом я поступила в университет в Рестоне, - это всего полчаса от того места, где Вы живёте... Так сколько моих игр Вы видели?
Мирон открыл рот, потом закрыл и сказал:
- Ни одной.
- Ну, правильно... Женский баскетбол. Не стоит даже тратить время...
- Это не то... Я вообще почти не смотрю спорт сейчас... - Он понял, насколько неуклюже это прозвучало.
Она покачала головой и затихла.
- Бренда...
- Забудьте, что я что-то говорила... Это было тупо - поднимать эту тему...
Её тон оставлял мало надежды на последующий разговор. Мирон хотел защититься, но не знал, как. Он выбрал молчание - то, в чём ему, наверное, следовало бы упражняться чаще.
- Следующий поворот направо, - сказала она.
- Так что случилось дальше? - спросил он.
Она взглянула на него.
- С панками, которые тебя обзывали... Что случилось после того, как твой отец подошёл к ним?
- Охрана разогнала их раньше, чем что-то на самом деле произошло... Они выкинули этих деточек из зала. И отца заодно...
- Я не уверен, что вижу, где главное в этой истории...
- Она ещё не окончена. - Бренда умолкла, посмотрела вниз, что-то подсчитала, затем подняла голову снова. - Через три дня двоих мальчиков - Клея Джексона и Артура Харриса - нашли на крыше многоквартирного дома. Кто-то их связал и перерезал пополам секатором их Ахилловы сухожилия...
От лица Мирона отхлынула вся кровь... Желудок его куда-то нырнул...
- Это твой отец?!
Бренда кивнула:
- Он делал такие вещи всю мою жизнь... Правда, всё-таки не настолько ужасные... Но он всегда заставлял тех, кто разозлит меня, платить за это... Когда я была маленькой девочкой, без матери, я почти приветствовала такую защиту. Но я уже не маленькая...
Мирон беотчётно наклонился и потрогал лодыжку сзади. Разрезать Ахиллово сухожилие пополам... Секатором... Он пытался выглядеть не слишком потрясённым.
- Полиция, должно быть, его подозревает...
- Да.
- Так как же получилось, что его не арестовали?
- Было недостаточно свидетелей...
- Неужели жертвы не смогли его опознать?
Она отвернулась к окну.
- Они слишком напуганы. - Бренда показала направо. - Паркуйтесь здесь...
Мирон затормозил. Люди семенили по улице. Они уставились на него, словно никогда не видели человека с белой кожей; хотя в этом районе подобное было в целом возможно. Мирон пытался выглядеть непринуждённо. Он вежливо поприветствовал всех кивком. Некоторые кивнули в ответ, некоторые - нет.
Желтая машина - нет, громкоговоритель на колёсах - проехала неподалёку, проревев мелодию рэпа. Басы были так высоки, что Мирон почувствовал вибрацию у себя в груди. Он не мог разобрать слов, но они казались злыми.
Бренда подвела его к ступенькам. Двое мужчин распластались на лестнице, как раненые на войне. Бренда переступила через них, не удостоив их второго взгляда. Мирон последовал за ней. Внезапно он понял, что никогда не бывал здесь. Его отношения с Горацием Слотером касались строго баскетбола. Они всегда тусовались на игровой площадке, или в зале, или, может быть, вместе ели пиццу после игры. Он никогда не был у Горация дома, как и Гораций у него.
Конечно же, здесь не было ни швейцара, ни замков, ни звонков, ни ещё чего-нибудь подобного. Освещение в коридоре было плохое, но не настолько, чтобы скрыть краску, осыпающуюся со стен так, словно у тех был псориаз. Многие почтовые ящики были без дверок. Воздух пах, как мокрая штора.
Бренда взошла по цементным ступенькам. Поручень был металлическим, как на заводе. Мирон слышал, как какой-то человек кашлял, словно стараясь вытолкнуть наружу лёгкое. Заплакал ребёнок. Потом к нему присоединился другой. Бренда осановилась на втором этаже и повернула направо. Ключи уже были у неё в руке - наготове. Дверь тоже была сделана из какого-то сорта переплавленной стали. В ней был глазок и три замка-засова.
Сначала Бренда отомкнула засовы. Они отперлись с шумом - словно в тюремной сцене в фильме, где охранник кричит: "Отпереть!" Дверь качнулась в сторону, открываясь.
Мирона пронзили две мысли одновременно. Одна была о том, насколько прекрасно было обиталище Горация. Что бы ни находилось снаружи, как бы ни было грязно и гнилостно на улицах или даже здесь, в коридоре, Гораций Слотер не позволил этому чему-то пробраться за эту стальную дверь. Стены были белые, как в рекламе крема для рук. Полы выглядели заново отполированными. Мебель включала в себя наполовину устоявшиеся семейные фрагменты, и новейшие приобретения из "Икеа". Это был действительно уютный дом.
Ещё одним, что Мирон заметил сразу, как только отворилась дверь, было то, что кто-то замусорил всю комнату...
Бренда ворвалась вовнутрь.
- Папа?
Мирон последовал за ней, желая, чтобы у него было оружие. Эта сцена прямо-таки взывала к пистолету. Он бы дал ей сигнал быть потише, притаиться, встать позади него, потом прокрасться через квартиру с ней, в страхе цепляющейся за его свободную руку... Он бы водил пистолетом по каждой комнате - всё тело собрано и готово к худшему... Но Мирон носил с собой пистолет нерегулярно. Не то чтобы он не любил пистолеты - оказавшись в беде, он даже радовался такой компании, это факт, - но он торчит и натирает, как шершавый презерватив. И, если уж честно, самым перспективным клиентам спортивный агент, упакованный в подобные огнедышащие штучки, уверенности отнюдь не прибавляет, а тем, кому прибавляет... что ж - Мирон предпочитал обходиться без подобной клиентуры...
Вин, напротив, всегда носил с собой пистолет - самое меньшее, два, в общей сложности, не говоря уже о потрясающем количестве оружия, спрятанного на себе. Он был словно ходячий Израиль.
Квартира состояла из трёх комнат и кухни. Они торопливо пробежали через них. Никого. В том числе и тела.
- Что-нибудь пропало? - спросил Мирон.
Она сердито взглянула на него.
- За каким чёртом я знаю?
- Я имею в виду, что-нибудь заметное. Телевизор здесь. И видеомагнитофон тоже. Я хочу знать, не думаешь ли ты, что это кража?
Она оглядела гостиную.
- Нет, - сказала она. - На кражу это не похоже.
- Ты не знаешь, кто это мог сделать, и почему?
Бренда покачала головой; глаза её до сих пор вглядывались в беспорядок.
- А Гораций нигде не прятал деньги? Например, в какой-нибудь банке из-под печенья, или под полом, или ещё где-нибудь?
- Нет.
Они начали с комнаты Горация. Бренда открыла шкаф. Очень долго она стояла, не говоря ни слова.
- Бренда?
- Пропало много его вещей, - мягко сказала она. - И чемодан тоже...
- Это хорошо, - сказал Мирон. - Это значит, что он, возможно, сбежал; таким образом, менее вероятно, что он попал в беду.
Она кивнула:
- И всё-таки это жутко...
- Как это?
- Это как с мамой... Я до сих пор помню, как отец стоял здесь, уставившись на пустые вешалки...
Они прошли назад в гостиную, а потом - в маленькую спальню.
- Это твоя комната? - спросил Мирон.
- Я не часто бываю здесь, но - да, это моя комната.
Взгляд Бренды немедленно упал на пятно около её ночного столика. У неё слегка перехватило дыхание, и она словно нырнула на пол. Руки её стали перерывать вещи.
- Бренда?
Она стала рыться в вещах ещё интенсивней, глаза её загорелись. Через несколько минут она поднялась и побежала в комнату отца. Затем в гостиную. Мирон держался сзади.
- Они пропали... - сказала она.
- Что?
Бренда взглянула на него.
- Письма, которые писала мне моя мать... Кто-то их забрал...
1. В азартные игры.
2. См. гл. 1
3. Си-Би-Эс (CBS) - один из всемирно известных телеканалов США.
-