Танцующая в темноте

Егорова Тамара
Я зажигаю свет и привычно обвожу глазами комнату загородного дома. Все на месте. Странно? Нет. Что же тут странного. Так и должно быть. И все же, что-то не так. Не так как обычно. Какое-то мельтешение. Ладно, потом.
Сначала разгрузить машину, перетащить все в дом. Открыть ставни, включить отопление и… наконец-то приготовить себе еду, первую, ее же и последнюю за день, потому как - вечер, и все уже закончилось. Или почти все. Это всегдашняя суета по приезду на дачу. Сумки и пакеты оттягивают руки, газ никак не хочет зажигаться – ломаются спички: недельная усталость от работы и нервного напряжения, а в зеркале – бледное существо, с загнанным лицом и тревожными глазами. Но, ничего. Кислород и тишина сейчас начнут свою благодатную работу. Миссию по спасению таких вот как я, ошалевших от городских «прелестей». Они и начинают. Еще – пес. Прыгает, юлит, прижимает уши, лезет целоваться. В желании угодить и доказать свою верность, кажется готов вывернуться наизнанку. Упругая спина ходит волнами, хвост мотается как заведенный. Прикосновения к любимому существу разносит волны тепла и спокойствия по всему телу. - Ну все, все. Приехала. На-ка вот тебе, - и осторожно вставляю между зубов сахарную кость. Смотрит благоговейно. Ну так заслужил! Впрочем – если и нет, я все равно тебя люблю. При чем тут служба…
Разделана, аккуратно уложена в лоток селедочка. Мелкими жирными кусочками. По краям лучок. Паруют, истекают соком манты. Масло, хлебец, баклажаны. Листья салата. По – простому. Ужин на скорую руку.
И только сейчас  отпускает мозги. А на десерт - бледно зеленая, разрезанная вдоль груша. И все. Две половинки, как две миниатюрные виолончели, лежащие на столе выпуклостями вниз. Беру одну. Сок по губам и на подбородок, – сказка. Уффф… Кажется все. Я оживаю. Возрождаюсь к новой жизни – два дня в тишине и спокойствии. Счастье, - вот оно. Вот как выглядит счастье. Сиюминутное и незамысловатое. А завтра может быть будет другое. Может быть.
И все же в соседней комнате кто-то есть. Кто-то, кто издает эти едва уловимые шорохи. А свет… он прерывистый. Как будто на мгновение отключаются лампочки. Легкий мазок по щеке и прямо над столом возникает бабочка. Прерывистые взмахи разноцветных крыльев. Эфемерное, как не проявленный звук порхание. Это не та ли, что неделю назад сидела на телевизоре? Ну, точно. Она. Вот кто у нас завелся! Так она что, ждала меня здесь всю неделю? Голодная и замерзшая, - ну да. Все поели, сыты и довольны, а про нее забыли. Словно понимая в чем дело, она устраивается на занавеске и развернувшись, нетерпеливо поводит крылышками. – А мне?
Блюдце. Варенье из слив разбавляется водой. Жидкость – сироп, немного. Едва на донышке. - Ну, иди. Это тебе. - Вспорхнула, присела на кромке. Припала, поводя усиками-ниточками. Вот. Теперь нас трое. Я, пес и бабочка. Так и будем ночевать: я в кровати, пес на крыльце, а бабочка на телевизоре. Каждый на своем месте. Так и происходит.
Сквозь сомкнутые веки ощущаю легкое движение воздуха, как едва зарождающийся ветерок в пустыне. Он ласкает кожу на лице. То щеку, то висок. Пропадает и вновь появляется. Я догадываюсь - это она. Отогретая и накормленная, танцует свой извечный танец, имя которому: Жизнь. Такая удивительная и, порой такая неожиданно прекрасная.