Уходил, ускользал август вслед за жёлто-красными своими закатами. Погода об этом молчала, напоминали лишь листы отрывного календаря. Ещё несколько раз, проснувшись или засыпая, люди перевернут или оторвут эти стандартные памятки об уходящем времени и канет в небытие август, уводя за собою лето. Только море, словно с сожалением теряя тепло, будет ещё долго манить в себя бесчисленную массу отдыхающих. Загар будет ложиться ровнее и менее болезненно, но дольше держаться. Бархатный сезон!
Но кое-что ещё подскажет о близкой и неизбежной осени: в городе стало тише, и намного. Это уехали отдыхающие с детьми, увезя с собой их галдёж и радости… И очень скоро трель школьных звонков вновь упорядочит и жизнь школьников, и их родителей. Всё станет на свои места: школьные и внешкольные занятия, посещение кружков и лекций, радость при высшем балле и огорчение при низшем. Только долго ещё впечатления о лете, проведённом у моря, будут будоражить головы как детей, так и взрослых…
Сергей сидел в самом конце солярия. Улыбки последних купающихся и их сборы - видимые, но не воспринимаемые вниманием, проходили стороной, оставаясь лишь фоном для раздумий. Он сам себе навязывал эти ничем не обременённые думы о благих сторонах бархатного сезона и его обязанностях, только бы не возвращаться к другим мыслям-вопросам, которые надо было разрешить, но не панически взахлёб, а спокойно и рассудительно. А для этого Сергей ещё не считал себя готовым.
Солнце уже почти как час ушло за срез гор и постепенно густая синева стала опадать на пляжи, на лекала улиц и на широту площадей… Но темноте не дали охватить собою город: взмахнул невидимый дирижёр и … всё вокруг залил призрачный свет люминесцентных ламп.
Моря, этот неистовый и холодный неоновый пожар, не зажёг, взгляду здесь было всё также уютней, и Сергей не оборачивался.
Нет, конечно же, ни сама проблема, ни мысли, с ней связанные, от которых Сергей ещё прятался, не являются новыми. Но конечный итог их для каждого словно открытие, так как любой нормальный человек не в силах объять огромный опыт человечества. Не беря во внимание рассуждения скептиков и, так называемых, специалистов, можно сказать, что всё очень просто и, как советуют французы, «шерше ля фам». Пока её нет, вы приближены, более или менее, к состоянию покоя, лишь только нашли - возникают одна за другой трудности совместного бытия. Это – то её капризы, то ваше недовольство чем-либо в ней или вокруг неё, то приходящее понимание ошибки, то изменчивость характеров… В-общем, ищите женщину, всё остальное придёт: и радость, и горечь, и рушащиеся песочные замки, и качнутся, всё ниже и ниже кренясь, ваши былые представления о чём угодно…
Вот так и Сергей зашатался когда-то, встретив Нику: редкое и странное сочетание иссиня-чёрных волос с небесно-голубыми глазами под падающей чёлкой, постоянно удивлённый разлёт бровей, вызывающе вздёрнутый маленький носик, чётко выделяющиеся, но всё же не грубо, мужские, скулы, уходящие в мягкий треугольник подбородка, разбитый напополам удлинённой ямочкой. А взгляд алчно зацепился на губах, приоткрывающихся от восторга или изумления, тем самым довершая удивление бровей, сочно-алых губах. Даже сейчас, на солярии, за тысячу километров от былого он замер, вспомнив своё впечатление: готовность немедленного броска навстречу… А её фигура, сохраняющая невозможное ощущение ажурности, во что бы она ни облекалась? а голос – мягкий и всегда несущий новое восприятие его же самого? а лёгкий летящий шаг?...а…, а…, и т.д. и т.п., ибо, если задаться подобной целью, то можно попытаться перечислить всё – но зачем? И как-то сразу, без жеманства и кокетства, блеснула она всеми своими гранями, уводя его за собой и не спрашивая на то его желания.
А ведь для стороннего наблюдателя (если бы вдруг такой и оказался) не было ни одной яркой строчки: обычная встреча в кружке «Лира», в который не входил Сергей, а была его постоянным посетителем Ника. Сергей же дружил с руководителем «Лиры» и захаживал сюда время от времени…
И вновь Сергей в мыслях идёт по второму этажу Дворца культуры, стучит в дверь и решительно распахивает её: как видно, занятие уже давно закончилось, но его друг не один – рядом стоят три молодые женщины - слишком молодые, как ему кажется, и потом он узнает – для того, чтобы быть педагогами русского языка в старших классах.
- Ага, вот и Сергей. Здравствуй, я тебя разыскивал – ты мне нужен. Позвольте представить: мой друг и, где-то - ученик, где-то - учитель. Сергей, Вера, Ирина, Наташа. Холост, вы слышите, милые мои. Один как перст и потому, прошу любить и жаловать.
Первой откликнулась именно Вера (Никой он стал называть её потом). Она, с откровенной ироничной улыбкой, обозревая молчащего Сергея, включилась в игру:
- Как же его жаловать, не говоря уже о том, чтобы любить, если он такой угрюмый. Догадываюсь, почему он ещё не женат.
Руководитель поспешил на помощь Сергею:
- Да нет, он не всегда такой угрюмый, наверняка опять что-то мне принёс и, зная о том, что я не буду этим особо доволен, спрятал улыбку. К тому же, Сергей – восходящая звезда администрации и интеллигенции, отсюда у него масса производственных проблем и очень серьёзный вид. Сергей, наконец, позволил себе улыбнуться, выслушав эту тираду.
- Из всего того, что ты сейчас довёл до сведения девушек, правильно только первое: я кое-что принёс, но пока об этом забудь хотя бы на время, а то меня и так, благодаря твоему содействию, причислили к разряду отшельников.
Уложившись в несколько минут, Сергей переговорил с руководителем о деле, а затем предложил проводить Веру, сказав для отвода чужих глаз, что им по пути. Она согласилась, но предупредила:
- Будете говорить о заводских проблемах – пойду одна.
И ввиду того, что они совсем не знали друг друга, разговор пошёл о стихах. Сергей был поражён ещё больше, чем внешними чертами Ники, её увлечённостью, даже запальчивостью, с которой она говорила о мире поэтов и их творений, её блестящей памятью и эрудицией. В тот первый вечер Сергею было суждено слушать и только слушать. И он слушал, что было совсем нетяжело. Правда, было и огорчение: лишь только она говорила: «А знаете…», ему приходилось признаваться : «Нет, к сожалению…». Но Вера не была шокирована подобным невежеством, потом она объяснила – почему: не так-то много людей, читающих стихи, тем более, любящих и понимающих. Потому-то она была благодарна его вниманию, невежественному и молчаливому. Ну и, как истинный педагог, она делилась знанием без излишних вступлений.
И продолжилось их знакомство вначале, цепляясь за тему первого вечера – поэзию, а не из-за того, что в них вдруг проснулась любовь с первого взгляда, хотя каждый из них, но про себя, обратил внимание на достоинства внешности. Потом уже, как-то между прочим, было затронуто в разговорах и то, из-за чего, собственно и возникают стихи – тема лирики, тема любви. Но и тогда ещё молчали их сердца, лишь зрело чувство приятия совместного времяпрепровождения. Мешало Сергею сделать какие-либо более-менее шаги навстречу и то, что он был уверен, что у Веры кто-то есть. Но затем, из-за того, как она быстро соглашается встретиться, ни разу не перенося время встречи и ни разу не опоздав, он сделал вывод, что первичное предположение ошибочно, чем был удивлён. В очередной раз, придя за Верой к Дворцу культуры, Сергей решил попытаться выяснить, прав он или нет. Но не успел он задать и нескольких далёких от темы вопросов, как Вера ответила прямо и спокойно - видно, она давно ждала этого разговора:
- Да, конечно, было бы смешно утверждать, что я, дожив до двадцати пяти лет, веду монашеский образ жизни. Были красивые и деловые, добрые и ненавистные потом. Было, но всё, к сожалению, не то, что я хочу видеть в мужчине.
- А что именно ты хочешь видеть в близком тебе человеке?
- Представь себе, что точно не могу ответить. Даже с глазу на глаз сама с собой, задавая себе этот вопрос, не смогла хотя бы приблизительно сформулировать все критерии идеала. Приходит порой мысль: а стоит ли сочинять легенду? Легендарный мужчина и есть мужчина из легенды, этакий современный д,Артаньян или же Сирано де Бержерак. А иногда накатывает злость на вас всех: ну неужели мы все заслуживаем того, чтобы на нас смотрели как на самок…
- Нет, само собой разумеется, не все, но чаще происходит так, а не иначе. Чем это объяснить – не знаю, да и не берусь, но может быть, это связано с узостью взглядов и желаний, дремучестью, в конце концов. А вполне возможно, что здесь есть что-то от штампованности впечатлений: один раз мужчина встретил «животное», два, три и, рано или поздно, решает, что и остальной мир тоже - вроде зоопарка. А встретил необычную женщину, не укладывающуюся в эти привычные рамки, постоял в раздумье, почесал в затылке… и прервал отношения. Моё личное мнение, что вина обоюдная и, отталкиваясь от этой точки зрения, всем миром и исправлять эту беду. Но на вопрос: стоит ли? – ответы звучат очень и очень разные.
- Ну а твоё мнение на этот счёт?
- Я же уже сказал – обязательно. Но знаешь, мои попытки чисто дилетантские и потому смешные, увенчались кризом, и существенным: я потом долгое время не мог спокойно общаться с людьми.
Вот такие вот неторопливые разговоры, истекающие, казалось бы, из мелочей, бесконечные споры о стихах, о предстоящих выходных и совместное их проведение – всё это делало своё дело: сближало Сергея и Нику. Иногда это сближение поторапливали то друзья, то родители - то в шутку, то в серьёз, они начали понимать, что нужны друг другу ещё до первой ночи, проведённой в квартире у Сергея. Но разговоров о супружестве и он, и она пока избегали. Словно переживали какой-то определенный, но не оговоренный срок своих взаимоотношений, а, возможно, была и другая причина: Ника ждала, когда об этом заговорит Сергей, а Сергей ждал, когда о том же первой заговорит Ника. Их возраст вместо суетливости ранней молодости и затягивал неизбежность этого разговора, хотя Сергей был уже на грани предложения, ибо был донельзя пресыщен общением с ветреными блондинками, с их манекенно-вычурными позами, беспричинной амбицией и лицемерно-слащавыми фразами, то есть, с бабочками-однодневками…
В общем, всё шло к известному окончанию: «Волгам» с лентами, кольцами и флажками на капотах, строгому убранству под звуки марша Мендельсона и шумно-восторженным нарочито-приторным возгласам «горько» и «слава богу». Вся эта показуха для окружающих, которые, кстати, всегда готовы засвидетельствовать своё почтение на таковых мероприятиях; ну, а для них, для двоих, решено всё это или нет? Ведь это им будет вначале «горько» в переносном смысле, а затем, возможно, и в прямом…
Но вот – клин… Сергей, как начальник техбюро, должен был, словно врач, заниматься практикой, то есть подавать рацпредложения. А он с большей радостью пробивал «рацухи» подчинённых. И была причина его нежелания работать над собственными рацпредложениями. Заместитель главного технолога, с виду очень интеллигентный и представительный мужчина, переходил на визг, когда Сергей вновь делал заявку; все остальные считали, что новаторство молодого инженера перспективно и в экономическом аспекте, и в плане дальнейших разработок, но никто не вмешивался… Заместитель же считал заявки Сергея подкопом и резал нещадно без ножа, но с визгом. Вот и в тот день отдел содрогнулся: Сергей прошёл к заму и через несколько минут высокие нотки переросли в визгливый фальцет. Горячность Сергея, конечно же, не сыграла положительной роли в этом конфликте. Дальше всё развернулось ещё более быстротечно. Пытаясь себя успокоить, он присел у себя к кондиционеру, и досиделся: ломота в затылке и температура за тридцать девять. Но это было только началом дня. А вечером предыдущего Сергей и Ника договорились пойти на нашумевший фильм. Чего проще: позвони, объясни всё - она поняла бы; но, закусив удила, он берёт билеты. Даже если бы это был сверхуникальный фильм по сценарию, вряд ли бы что-нибудь изменилось. Ника уже знала его, как он сам называл, «штучки», но заметив его бледность, забеспокоилась:
- Серёжа, что с тобой? Тебе плохо? Может быть, не пойдём? Ещё успеем…
- Нет, всё в порядке. Ты что, куда-то спешишь?
- Нет, но ты же…
- Я же говорю, что всё в порядке.
«Упёртый баран» - это он уже сейчас только отметил, сидя в солярии. Произнеся столь нелестное замечание вслух, вздрогнул и поёжился: ночи конца августа – это не ночи июля. Не торопясь, встал, размял замлевшие ноги и пошёл прочь с пляжа, не задумываясь – куда? Шагая, вновь вернулся в себя, к своим мыслям.
В конце концов, тогда Ника не выдержала - хотя и крепилась, всех колкостей, сказанных не в её адрес, но камни рикошетом летели в её огород. Она ушла, отказавшись от его услуг, прекрасно понимая, что всё дальнейшее было бы на нервах. Для Сергея её уход был последней каплей, переполнившей сосуд. Он вломился в собственную квартиру, разбросал веером всё снятое с себя, на себя же, «кипящего», опрокинул кипящий чайник, чудом не обварившись, всю ночь не спал, а утром подал заявление на отпуск и, никого не оповестив, уехал к морю. Вот он около него и сидит, и бродит, а мысли далеко отсюда.
Ночь на набережной – самое нормальное время суток: почти тишина, разве кто «стрельнёт» сигарету, но самое важное, что никто не толкает, не орёт над ухом. Сергей не спешил, решив не идти ночевать в снятую им комнату. Вокруг под акациями, магнолиями, платанами на скамьях мило воркующие компании и парочки. Кто с оглядкой, а кто – гусаря, пьют шампанское, а он не вовремя вспомнил, что не ел ничего с самого утра. Но этот голод не беспокоил особо, - вызывало недовольство другое. Эти кучки молодёжи напомнили и вызвали зависть из-за того, что он уже три дня ни с кем не общался по-нормальному, только в кафе: «Рагу, пожалуйста.», да у касс: «Один на 14.10». И, несмотря на отсутствие общения, не хотелось никого видеть и ни с кем разговаривать, ибо этот кто-то или эта кто-то увели бы от занимающих его мыслей.
Дойдя до парусника на берегу, Сергей плюхнулся кулем на лавку и, закинув ноги на парапет, закурил. Сидел, ухмыляясь, так как нашёл собеседниц и совсем не назойливых – звёзды. Правда, далёких и холодно поблескивающих. Вспоминал забытые школьные занятия по астрономии и романтические названия созвездий: Большая и Малая Медведицы, созвездия Рака и Рыб, Овен, Козерог, Лебедь, Скорпион, созвездие Псов…. Канис Майор…Большой Пёс. Он уже не улыбался звёздам, он смеялся и аплодировал им, жаль только, что смех был по поводу того, что ему представилось несуразное, но похожее. Канис Майор – это же он сам и есть: голодный, сбежавший из дома и такой же ныне одинокий, как визави. Слава богу, что не среди звёзд. Но стало легче – явно дело идёт на поправку, если способен с улыбкой подойти к грустному в самом себе.
Откуда-то сзади донёсся тонкий писк – немой диалог через бездну световых лет был прерван. И не очень хотелось оборачиваться. Взглянул на часы: табло высветило два часа. Новый, и словно чего-то требующий писк, но чего? Может быть того, чтобы он обернулся? Ну что ж, извольте. Позади стоял милиционер, но не он же пищал… Ну вот, теперь ясно – пищала рация.
- Доброй ночи, - не замедлил поприветствовать Сергея страж правопорядка.
- Добрая, - согласился вслух Сергей, но только вслух.
- Не потревожу? – спросил милиционер, подойдя ближе.
- Да нет, не особенно, - про себя возмущаясь – «тебя мне и недоставало».
- Курите?
- Спасибо, уже курю.
Сержант не чувствовал себя стеснённым присутствием постороннего: бросил фуражку на скамью рядом с Сергеем, затем, аккуратно взявшись за стрелки брюк, присел на парапет напротив него. Так и сидел, молча разглядывая Сергея, что последнего, конечно же, возмущало:
- Вы собираетесь провести со мной диспут о роли людей, спокойно сидящих и никого не трогающих, в правонарушениях?
- Ну, разве что, по их просьбе…
- Тогда чем обязан, или вы пользуетесь преимуществом представителя власти для их задержания?
- Ни в коей мере: они абсолютно свободны и могут в любой им удобный момент покинуть место проведения диспута. Но, если всерьёз, то мне показалось, что Вы не против пообщаться…
Сергей чуть было не захлебнулся от возмущения:
- Но откуда Вы взяли эту уверенность в том, что я не против… тем более с вами?
- Ну-ну, нет никакого смысла так кипятиться из-за подобных предположений…Я не собираюсь отстаивать то, что мне показалось, но, как Вы уже обратили внимание, я не странствующий монах, а представитель власти и при исполнении; отсюда – мне дорога каждая минута…
- Я Вас не задерживаю…
- Но в нескольких словах я попытаюсь передать, почему мне показалось, что Вам нужно… как бы это правильней выразить… допустим, перекинуться парой фраз с посторонним человеком. Так, продолжать?
- Продолжайте, раз я не задержан, - махнул рукой Сергей, обескураженный бесцеремонностью сержанта.
- Думаю, не ошибусь, если скажу, что Вы не мизантроп. Людей, уставших от наплыва отдыхающих, я здесь встречаю часто, но человеконенавистников – никогда. Вы вменяемы, Вы не художник, ищущий какой-то новый ракурс звёздного неба, не писатель и не поэт, то есть - никто из тех, кто чаще всего склонен уединяться.
- Объясните.
- Вы не похожи на них хотя бы потому, что в Вас не видно какой-то особой самоуглублённости, отрешённости, что ли, и в то же время – не суетливы, ну и ещё масса несоответствий, незаметных для неопытного глаза. Но это тема для очень длительной беседы. Просто скажите: согласны Вы или нет с тем, что уже сказано?
- Вы что, часто с ними встречаетесь?
- Не часто, но бывает. А теперь, если позволите, несколько вопросов?!
- Задавайте, все равно уж…
- Давно в нашем городе?
- Черт возьми, чем же я похож на приезжего?
- Да, есть кое-что… Но всё же: каков ответ?
- Три дня Вас устроят?
- Три так три. А за эти три дня Вы уже успели посетить наши питейные заведения?
- Куда не тянет, туда не тянет.
- Ну и прекрасно. А как насчет творений зодчих и других достопримечательных мест?
- Куда попал – то посмотрел, но не всё.
- И последний. простите, не очень тактичный: Вы женаты?
Сергей поморщился: добрался-таки:
- Я должен ответить на этот вопрос?
- А что, в принципе, в этом вопросе неприятного?
- Верно, холост.
- Думаю, что картина почти ясна, хотя могут быть и исключения. Так вот, судя по Вашему поведению, тону и ответам о днях, проведённых здесь, ничего страшного не произошло.
- А, по-моему, всё это просто смешно. Вы, наверно, видитесь самому себе этаким прорицателем, могущим распознавать развитие и подоплёки человеческих судеб. Я же не мальчик с подворотни, которому можно повесить на ущи любую лапшу.
- У Вас есть шанс убедиться в том, что я не намерен пользоваться какими-либо гарнирами… Не кажется ли Вам, что Вы драматизируете положение, кидаетесь в крайности, но не забудьте, что я оставил себе место для ретирования, то есть, могут быть исключения. И даже в том случае, если я окажусь не прав, то, надеюсь, не доставил вам неприятных минут.
- Ну ладно, допустим, я драматизирую, а Вы? Объясните же, что именно Вам стало ясным, и каким образом. Ну-ну, пожалуйста.
- Мне не осталось ничего иного. Так вот, исходя из даже столь малого материала, я сделал таковые выводы: Вы не приехали в наш город купаться и загорать, то есть, за тем, за чем едет к нам основная масса прибывающих; в рестораны Вы и не заглянули, мотивируя это для себя тем, что одному там делать нечего, а если бы и попали туда один, то могли бы с кем-нибудь да познакомиться, чего, похоже, Вы не желаете; памятники и достопримечательности Вы всё же осмотрели, но такие посещения почти не нарушают раздумий вынужденного и охраняемого одиночества.
Сержант замолчал, прикурил сигарету. Паузу заполнила радиостанция: кто-то требовал машину в Приморский парк. Сергей не выдержал:
- И это всё?
Милиционер улыбнулся чему-то ему одному известному и продолжил:
- Вы – по складу своего характера – холерик, а именно холерики – вспыльчивы, нетерпеливы, склонны драматизировать, им свойственна необдуманность поступков, обидчивы, но быстро отходят…
- Допустим, с этим я согласен и…
- Вы, скорее всего, не сошлись мнениями со своей подругой и, вместо того, чтобы спокойно разобраться на месте и почти тот час же, отвечая всем свойствам Вашей натуры, наделали глупостей и «утекли» сюда, к морю.
- Но, если я не соглашусь с Вашими выводами, что Вы тогда скажете?
- Я напомню Вам об исключениях…
- Ну, не знаю - не знаю; мне лично всё это кажется более, чем странным, потому как Вы чересчур быстро и легко добрались до сути.
- Для того, чтобы различить все симптомы Вашего одиночества, не обязательно быть прорицателем. Людям нашей профессии приходится обращать внимание на те стороны человеческой жизни, на которые сам человек, пока у него всё нормально, никогда не обращает внимания. И когда уже есть определённый опыт таких наблюдений, на которые можно опереться, не так уж трудно различить и констатировать то, что плохо видно самому автору этих затруднений. Кроме того, обязанности милиции неограниченно обширны. и не только задерживать хулиганов и воров.
- Всегда ли это так? – попробовал отыграться Сергей.
- Да, к сожалению, не всегда и огрехи наши видны почти сразу в связи с тем, что мы работаем среди людей и для людей!
- Ну, это уже дифирамбы и фанфары…
- Я не доставлю вам такого удовольствия, споря с Вами, а потому вас не добавлю. Кстати, не сочтите всё уже мной сказанное ни за какую браваду, ни за нравоучения, а только лишь как необычный разговор… Так вот, возможно, Вы правы, что приехали к морю посовещаться с самим собой. Даже если я и оказался прав в своих выводах, помочь я Вам не смогу, а море Вам поможет переоценить и Ваш побег, и то, что было до побега.
Сергей в недоумении всмотрелся в лицо сержанта. После всех его необычных умозаключениях, вдруг услышать о помощи моря в переоценке, было неожиданным.
- Вы думаете? – он помолчал и задал неожиданный, наверно, для сержанта вопрос, а может, и не неожиданный – кто его знает - что для него было бы удивляющим и невозможным, - Лучше скажите: можно ли окунуться в море для более усиленного воздействия его на меня?
- Можете. Без снаряжения Вам всё равно не добраться до нейтральных вод, а, кроме того, Вы вряд ли решитесь поменять хорошо известное этого берега на неизвестное того…
- А меня не оштрафуют ваши же менее лояльные сотрудники?
- Могут, но, в первую очередь, меня против шерсти погладят за разрешение, а пока до Вас дойдёт очередь, всё забудется…
Перепрыгнуть через парапет на гальку пляжа и скинуть с себя лёгкую летнюю экипировку заняло несколько минут. И, уже раздевшись, Сергей заметил:
- И всё же странный у Вас, сержант, ход умозаключений: без заметных предпосылок и связок…
- Может быть, но от необходимости оперативного мышления иногда зависит жизнь человека, а бывает, и не одного…
И вот, наконец, он в море. С какой-то необычайной лёгкостью Сергей вдруг оказался за метров пятьдесят от берега. Играюче-резко он опускал в воду растопыренные пятерни: вода фосфоресцировала. На несколько минут было забыто то, что его волновало. Мятежные мысли спрятались за наплывом ребяческой радости, заполонившем всё темнотой летней ночи, ласковым морем, пузырями цветущего планктона…Но сквозь плеск воды он вновь услышал напряженный писк рации и, словно опомнившись. поплыл сильным кролем обратно.
Когда он поднялся по ступенькам на набережную. сержанта уже не было. «Испарился», - решил Сергей, но продолжал оглядываться, намереваясь поблагодарить этого странного милиционера за ночное купание. Но было безлюдно, даже кучек и парочек молодёжи не было заметно вокруг, что было странно и редко в эти райские уже уходящие летние ночи.
«Ну что ж, нет - так нет». Он вытряхнул воду из ушей и из волос, закурил и вновь побрёл неизвестно куда. Но через несколько минут он, как запнулся, резко развернулся к морю, да так и застыл. Нет, по морю не шёл под всеми парусами никем и никогда невиденный «Летучий голландец», не пели, завывая, сирены – нет. Просто ему вспомнилось одно забытое, старое-старое выражение: «Смири гордыню». «Гордыня, гордыня, гордыня…» - повторял он как заклинание, - «А ведь так оно и есть: сам виноват, сам разозлился, да ещё и уехал, не объяснившись. Ну и что ты теперь прикажешь делать?»
Сергей всё никак не мог ещё ни на что решиться, а море внизу едва слышно постукивало галькой, что-то шепча ему. «Может и впрямь есть что-то такое гипнотическое, что сдвигает в нас чаши собственных весов. Недаром же милиционер намекал на роль моря в споре с самим собой… Да нет же, чёрт возьми, море, и вдруг – внутреннее равновесие…Мистика, выдумки романтиков и фантазёров… Ладно ещё как некий символ для произведений поэтов и писателей, но как молчаливый сообщник…»
Но опять, резко переключившись, вернулся к своему, так точно понял, что ему делать дальше. Конечный итог представлялся ему чётко и ясно. Он, словно стайер, после долгой борьбы с самим собой и собственными возможностями, вдруг увидел финишную ленточку и нужные последние шаги к ней…
Через некоторое время скорый шаг, чуть ли не впрямь – бег, принёс его к аэрокассам… Каково же было его восхищение отечественным Аэрофлотом, когда после тупых часов ожидания, случайно, он стал обладателем счастливого билета на рейс вечером этого же дня… И завертелось всё вокруг; словно монитор, установленный на финишной прямой, неожиданно стал выдавать видимое с ускорением помимо усилий бегуна… Такси, удивлённые глаза хозяйки снятого закутка, такси на автовокзал и помятый квадратик билета на троллейбус, цветочный рынок и тёмно-багровые бархатные чайные розы: он не считал ни роз, ни денег, отданных за них впопыхах: разве торгуются с Судьбой, когда решают такое… Набережная, жаркий полдень, и пятак, летящий в воду моря: «Спасибо, море…спасибо, сержант…спасибо, город… я вернусь к вам…» Часы тряски в троллейбусе и минуты ожидания и выхаживания по аэровокзалу… Высокие кресла самолёта, споры пассажиров о назначении клумбы цветов в его руках, роза милой стюардессе и вновь стеклянная ширь аэровокзала… Давка очереди на такси и дом, в котором живёт она… Глаза Ники, давно уже всё простившие, слёзы в них – наверняка, от шипов роз… Слёзы в глазах – небо в море. Глаза в слезах – море в небо…
04.08.1986г.