Не из пробирки.
И день-то был самый обычный. Среда – не пятница. Непонятно почему, но в Посадскую электричку набилось много народу. В тесноте я прислонился к перегородке, отделяющей вагон от тамбура.
Напротив две студентки, подперев спинку сиденья, изучали специальную литературу. Рядом с ними стояла женщина, про которых обычно говорят – серая мышка. Одета скромно: джинсы, темная курточка с окрашенным в черное узким ободком песца по опушке капюшона. На голове вязаная шапочка, из-под которой выглядывали русые волосы. В мочках ушей шарики золотых сережек – маленькие, из дешевых.
Лицо – тоже ничего особенного – плоское, нос чуть приплюснут, глаза невыразительные, как бы и бесцветные. Ни следа косметики, даже ресницы не подкрашены. Одним словом, обычная неприметная женщина, каких множество, и возраст которых трудно определим. И двадцать пять, и сорок – все можно дать.
Полагаю, и вовсе бы не обратил на нее внимания, но вот улыбка, иногда приподнимавшая уголки губ, скользила тенью по лицу и привлекала. Необычная улыбка. Словно женщина улыбалась внутрь себя, радовалась чему-то доброму и светлому…
Электричка тронулась, медленно поползла по стрелкам. На остановках пассажиров добавлялось незначительно, но на Лосиноостровской втиснулось сразу, и много. Проход основательно уплотнился, и стало очень душно.
Женщина запозевывала – первый признак нехватки воздуха. Она чуть повернулась в мою сторону, и обнаружился под курточкой круглый животик, как будто бы мячик был подложен. Она держалась обеими руками за спинку сиденья, по лицу промелькнуло удивление, но то одна, то другая нога предательски подгибались в коленках. Она напрягалась, усилием воли пыталась держать себя вертикально, и все-таки в какой-то момент глаза ее стали закатываться к верху, а тело медленно поползло вниз.
Я еле успел подхватить ее под руки. Народ вокруг расступился, освобождая проход к первому ряду сидений.
-Эй, паренек, уступи-ка место беременной женщине! – Обратился я к упитанному подростку, сидевшему с краю и игравшему в компьютерную игрушку.
-Сиди, Женя, сиди, - всколыхнулась немолодая женщина, сидевшая напротив, - это места для детишек и пожилых людей.
-Ты, бабка, совсем очумела! – Вмешался стоявший рядом мужчина. – Какой он ребенок? Да на нем воду возить самое время!
-Конечно ребенок ! – Завозмущалась бабка – Ему двенадцать только через два месяца будет.
-Слышь, бабка, помолчи! – пробасил мужчина, оттаскивая за шиворот чувствующего поддержку бабушки и потому упиравшегося подростка. – Совсем совесть потерял?!
Наконец женщину усадили. Приоткрыли верхнюю раму окна, и свежий воздух ворвался в вагон. Какая-то женщина похлопала ее слегка по щекам, кто-то передал пластиковую бутылочку с водой. Она очнулась, посмотрела по сторонам, верно не понимая еще, где она, и что с ней. Увидела меня и улыбнулась, как старому знакомому.
Я наклонился к ней, спросил участливо:
-Мытищи сейчас будут, может быть, помочь вам выйти? Посидите, подышите – легче станет.
-Нет, что вы, что вы! – Испуганно замотала она головой. – Мне ехать надо, мама ждет, волнуется, - и, извиняюще посмотрев на меня, добавила, - вы не волнуйтесь, лучше мне – отдышалась.
Бабка, сидевшая напротив, не унималась:
-Лучше ей!? Муж-то вот где вот твой? Чего не сопровождает, раз в обморок падаешь? Чо, нет мужа-то? – И обращаясь к стоящим вокруг пассажирам, победно усмехнулась. – Вот я и говорю – нагуляют разные шалавы, а потом создают другим трудности!
Женщина покраснела и отвернулась от нее. Капельки пота мелким бисером сверкнули над бровками.
-Да уймись ты, бабка! - Сердито прервал все тот же мужчина. – Тебе-то какое дело, есть муж, нет мужа?
-Вот-вот! – Зло ощерилась бабка. – Из-за таких-то, как вы, мораль-то и страдает! Пораспустились! Раньше-то принеси-ка в подоле, так на всю деревню позор несмываемый!
Электричка медленно подползала к Мытищам. Началось движение пассажиров к выходу. Бабка тоже засобиралась.
В Строителе сошло тоже много людей, и вагон почти опустел. Женщина пересела к окну. Я устроился напротив.
Поезд пошел быстрее, и в открытую ставню стало задувать ветром.
-Может, прикрыть? – Спросил я.
Она кивнула в ответ, потом обтерла лицо влажной салфеткой и благодарно улыбнулась.
-Спасибо вам, помогли, не дали умереть. И права, может быть, та бабушка. Нет ведь у меня мужа, и никогда не было. Сами понимаете, с моей-то внешностью какой уж муж. Но только злая она. Не по-доброму, нельзя так всех-то шалавами обзывать – некрасиво.
Она зарозовела лицом.
-Мне ведь скоро тридцать четыре. И время уходит. Врач так и сказал – еще два-три года и большие трудности могут быть. Мамка-то все и говорит, ты, вот, Светка, хоть бы и взбледнуй, а ребеночка-то как хочешь, а надо. Я немолодая уж, помру, с кем, Светка, останешься? Одна? Бобылкой? Чего мамке отвечать? Как вот так взбледнуть? Не современная она, не понимает, кто ж на меня кинется? Говорит, подпои мужика на работе, да и попроси, чтоб оприходовал. Отвечаю – какой же от пьяного-то ребеночек получится? А вдруг уродик? Так ведь понять не хочет. Да я и сама не могу так – стыдно как-то. Вот и денег уже накопила две тысячи долларов, чтоб уж если никак, так хоть через пробирку – ну, вы понимаете?
Я весной к батюшке в церковь ходила. Он, батюшка, старенький уже, все понимает. Повинилась ему, говорю, согрешить хочу, батюшка, только не ради удовольствия, а ребеночка надо нам с мамкой. Батюшка выслушал и говорит: «Не тот грех, что согрешишь, а тот, что потом искренне не покаешься. Только ты уж, дева, постарайся как-то без пробирки, церковью это совсем не приветствуется, это уж на самый последок, если уж и никак иначе. Иди, дева, не благословляю, а вот молиться за тебя буду.»
И ведь, правда, помогло. Само собой все и сложилось. С начала лета дачник к нам приехал жить. Альберт Евгеньевич. Мужчина видный, высокий и лицом приятный. Мамка к сестре уехала на две недели. А я не знаю, как и храбрости набралась, все-то ему и рассказала. Мужчина он серьезный, ответственный, даже расписку с меня взял, что я к нему претензий иметь потом не буду. И сроки как раз хорошо совпали, и согрешила я с ним три раза – для верности. И получилось, понесла от него. А мамка-то как уж рада была, когда вернулась…
Женщина, начавшая монолог тихим, виноватым голосом, раскраснелась. Голос раз от разу креп. Накопившееся внутри вырвалось наружу, и уж ни стыд, ни стеснительность не довлели над ней.
Она любовно поглаживала руками выступающий животик и продолжала:
-Вот сегодня-то и была в Москве у врача – в платной. УЗИ сделали, говорят – мальчик у вас будет. Санечка! Ох и радость-то, ох радость нам с мамкой.
Она благоговейно заулыбалась, засветилась лицом.
-Самое-то главное, когда вырастет, так вот ему и скажу – был, мол, у него папка, настоящий папка - не из пробирки…
PS. И не стоила бы, может быть, эта исповедь многого, если бы не надпись на дощечке при входе в буддийский храм в Японии. «Мое самое большое желание ребенок!!! Мы очень стараемся. 09.10.2008.»