Всем нужно мое тело. Душа не интересна никому. Тело у меня роскошное. Даже слишком. Килограмм пятнадцать я вполне могла бы кому-нибудь подарить. Ничего не прося взамен. Моим телом пользуются все кому не лень. Не лень моей подруге: я хочу тишины и покоя, но она звонит во все телефоны. Хочет, чтобы мое тело было немедленно доставлено на пикник. Видите ли, им скучно. Их надо веселить. Вот сейчас все брошу и побегу. Или приглашение приносят. На торжественное собрание. Им мое тело позарез в президиуме нужно. А то у них все отлынивают. Кому на рыбалку, кому в сауну. А я – всем известно – рыбу не ловлю, в сауне не парюсь. У меня давление. А в президиум – ничего, можно. Давлению президиум не противопоказан.
И это все посторонние люди, заметим. А свои, близкие? И они туда же – им лишь бы попользоваться. Я-то давно научилась спасаться. Чуть что: ах, я умираю! У меня мигрень. И сердцебиение. Тахикардия по-научному. Я специально два справочника купила: один для фельдшера, другой для семейной медсестры. А если сестра одинокая? Для нее другой справочник нужен? Одиноким проще. У них времени свободного больше. Их так, как меня, никто не грузит. Так вот я в этих справочниках все симптомы нужные выучила. И еще у меня есть медицинская энциклопедия. Не все тома, правда. Поэтому я болезни хорошо знаю на А–Д и К–О. Мне хватает, чтобы отбиться.
Но в последнее время сопротивляться стало трудно. Сын подрос. У него переходный возраст. Из маленькой сволочи в большую. Но переход еще не завершился. То есть восемнадцати еще нет. А желания уже есть. В частности машину водить. Водит он хорошо. Я научила. Всего один нейродермит и два гипертонических криза. И мальчик машину водит. С одной стороны, кто ее сейчас не водит? Этим японским машинам скажи, куда тебе надо – они сами отвезут. Но с другой стороны прав-то все равно еще нет. Поэтому мое тело извлекают из-под пледа. Сажают на переднее сиденье и привязывают ремнем. Чтобы не смылась. И едут куда хотят. И сажают на заднее сиденье кого хотят: девочек, мальчиков, собачек. Однажды попугайчиков в клетке везли. Спасибо, хоть не удава.
А я-то на что? А я являюсь символом добродетели. Показателем респектабельности. Олицетворением законопослушности. Сижу. Делаю умное лицо. Опять же не пьяная. И документы на машину у меня имеются. И права в порядке. Так что сижу я на случай, если вдруг внезапно выскочит гаишник. У меня и легенда наготове: нечаянный приступ чего-то там. Слава богу, сын в машине оказался. А то бы до больницы не доехали. Плановых гаишников мы не боимся. Посты всем известны. А если стоят где-нибудь, так у нас антирадар есть. Он нам пи-пи-пи, мы сразу останавливаемся. И меняемся местами на обочине. И дальше едем все такие невинные-невинные.
Вы скажете – я не вполне нормальная. Зачем же так ребенка баловать? А я вам отвечу: это мера вынужденная. Раньше мне и в голову такое бы не пришло. Я все-таки женщина нервная. И не в моем возрасте из себя камикадзе на переднем сиденье изображать. Но однажды в нашей школе такой случай произошел. У двух учительниц сыновья в десятом классе учились. Все такие послушные. Руки по швам, взгляд радостный. Утром всем здрасьте, вечером до свидания. И ни боже мой, чтобы там за углом курить. Или пива выпить, к примеру. Никакого детства, одним словом. И вот однажды вся школа гудит. Оба сыночка накануне чужую машину угнали. И по всему городу катались. Пока милиция не поймала. Теперь вот скандал. После этого случая я решила: пусть уж он лучше меня до смерти укатает, чем такой позор терпеть. Да и лихачить со мной не очень-то разбежишься. Хотя с другой стороны мне права голоса никто не давал. Мое дело – сидеть тихо, без указаний. Если я про переход напомню или яму незнакомую – все! Крику будет! Я им, видите ли, мешаю. И они сами все видят. И сами все могут. Ну и черт с тобой. Молчу и дрожу.
А тут вообще новости. Через два дня экзамен. А ему вдруг приспичило к кому-то на дачу ехать. С ночевкой. Там компания собирается. Я в крик: никуда не поедешь! Я ваши компании знаю. Это в лучшем случае двойкой на экзамене закончится. А в худшем – у меня целый список есть. Перечислять не будем. Сыночек как уперся – поеду, и все тут. Ну что тут сделаешь. Надела на ребенка три свитера, куртку. Чтобы на даче не замерз. Одеяло в пакет затолкала. Хотела еще подушку туда же втиснуть, но сыночек застукал. И молча все обратно вытряхнул. Ладно. Едем. Я на своем месте, привязанная. У магазина останавливаемся. Я соображаю, что бы купить. Чтоб ребенок ни в чем не нуждался. И не чувствовал себя ущербным. Поэтому продавщица под мои указания сгребает в пакет продукты. Так. «Несквик» с зайцем Квики на упаковке. Пакет молока – зайца разводить. (Не забыть напомнить, чтобы молоко подогрел.) Пачка чаю. Килограмм сахара. Килограмм печенья. Полкило конфет. Сыр… Что бы еще? Сын через мою голову вносит коррективы. В пакет отправляются два литра пива. И бутылка водки. Тут я зажмуриваюсь изо всех сил. Ничего не вижу. А если увижу – надо меры принимать. А я не знаю какие. Пусть уж лучше я узнаю, куда он едет. И с кем. И где его искать, если что. Поэтому я терплю. Ведь это же мой ребенок. В переходном возрасте к тому же. Я, если б могла, на той же даче осталась. Где-нибудь на верандочке. Ничего что я от комфорта очень зависима. И вполне от такой ночевки рассыпаться могу. Но я боюсь, что друзья его задразнят. И приглашать никуда не будут. И он выпадет из социума. И я терплю. Все равно до утра спать не буду, пока не вернется.
Мы долго едем по каким-то проселкам. Через лужи и ямы. Только бы глушитель не оторвался. Только бы не засесть в этой грязи на три часа. Но проползаем, слава богу. На самый дальний участок. Я старательно запоминаю координаты. Так. Объявление на столбе. Дом с синей крышей. Велосипед у калитки. Ой, нет, велосипед не годится – он вещь нестабильная. Лучше теплицу запомнить. Все, сыночка, веселись и ни о чем таком не думай. Захочешь – позвонишь. Сделав беззаботное лицо, я уезжаю. И тут даю волю эмоциям. Машина прыгает по ямам и кочкам. Черт с ним, с глушителем. Наконец вырываюсь на асфальт. К дороге подтягиваются дачники. Усталые, но довольные. Они весь день занимались полезным трудом. И теперь могут честно отдыхать. Не то что я. У меня дачи нет. И урожая нет. Мне некогда, я сыночка ращу. Окучиваю. Поливаю. Культивирую. Сорняки выпалываю. Удобряю: то ему «Лего», то компьютер, то мобильник с наворотами. Теперь вот машина. Наверное, я что-то не так делаю. Нормальные люди и сами живут, и детям не мешают. А у меня бзик на этой почве. Еще в детском саду он, видите ли, это не ест. Все едят, а он не ест. Так я в обеденный перерыв стартую. И лечу домой. Баночка с привычной едой тренированным движением направляется в микроволновку. Три минуты передышки. Так. Теперь завернуть в газеты и старую шапку. Бегом марш! Врываюсь в сонную группу. Мой не спит. Сидит, ждет. У него условный рефлекс. Мама в клювике принесет. И так каждый день. Пока в школу не пошел. Но туда я тоже бегала. Пока кабинетная система в пятом классе не началась. Трудно находить стало.
В мои мысли врывается посторонний предмет. Предмет стоит посреди дороги и машет букетом. Голосует. Вообще-то я никогда не останавливаюсь. Боюсь. Криминальной хроники по телевизору насмотришься – людям здрасьте боишься сказать. Но тут я в расстроенных чувствах. И нечаянно торможу. На лицевой стороне предмета восторженное удивление. Не ожидал. Оно, конечно, как со стороны посмотреть: вечер, одинокая дама. Очень даже пикантно. Я пугаюсь. Хочу немедленно сбежать. Но предмет прыткий. Быстренько прыгает на переднее сиденье. Сколько с меня? Нисколько. Извозом не промышляю. Предмет расцветает прямо на глазах. Не верит своему счастью. Да он еще и не вполне трезв. Вернее, совсем даже не трезв. Предмет оживляется и деловым тоном выясняет, где бы остановиться. Зачем? А купить там коньячку-закусочки. Да вы с ума сошли! Я вас сейчас из машины высажу! Предмет пугается. И быстро-быстро извиняется. Да вы меня не так поняли. Да я не хотел вас обидеть. Садится ровненько. Изображает воспитанного. Ручки на коленочках (своих) складывает. И лицо изо всех сил делает приличное. Тут меня разбирает смех. В отношении меня уже сто лет никто никаких авансов не делает. Во-первых, дом – работа. Во-вторых, у меня такая репутация безукоризненная, что даже если я в «Плейбое» на обложке появлюсь, никто не поверит. В-третьих, у меня тоже переходный возраст. Из пионерок в пенсионерки. И я уже давно в эти игры не играю. А тут вдруг такое внимание. Со стороны лица противоположного пола. Может, мне надо бросать за сыночкой бегать? И заняться, наконец, личной жизнью? А пока мы ведем с моим пассажиром светскую беседу. Через каждые пять минут он прижимает руки к груди (своей) и начинает извиняться. Как он мог так обидеть порядочную женщину? На седьмом извинении мы приезжаем. Пассажир умоляет принять подарок. Вот этот скромный букет. Дома в вазу поставите. Пусть он служит напоминанием о нашей встрече. Я соглашаюсь. И уезжаю.
За всей этой беготней и не заметила, что уже темно. Иду от стоянки домой. Бросаю перед собой цветы из букета. По одному. Зачем мне в доме свидетельство собственной дурости? Бросаю и иду. Прямо по цветам. Как по пешеходному переходу. Моя дорога устелена цветами. Дорога по переходному возрасту.