Жизнь продолжалась помимо моего желания. Увидев меня в бесформенной хламиде, скрывавшей тело, Павел с братом дружно отворачивали носы. Постепенно, я вернулась к обычной одежде. Мне было страшно потерять этих двух по-настоящему близких мне людей, единственных во всем мире. Я чувствовала, что они сговорились так вести себя, и понимала, что они правы. Нельзя всю жизнь сидеть в скорлупе, пусть даже очень удобной.
Как-то брат вернулся под утро пьяный и очень довольный. Я сидела у себя, и слышала, как он хохотал в своей комнате. Игоря давно уже не было в нашем доме, к ним кто-то там приехал из родни. Я не вдавалась в эти подробности. Брат вошел ко мне, включил ночник и бросил на постель фотографии. Они были еще теплые. Мне показалось, что от них пахнет дерьмом, пальцем я придвинула одну и увидела чью-то старческую задницу из которой торчала черная палка. Я уже все поняла, мне не стоило смотреть на это, но я смотрела на ЕГО состарившееся обрюзгшее лицо, на волосы, торчавшие из задницы, и слышала, как смеялся брат:
-Мы с ребятами нашли его. Мы даже не смогли его трахнуть, слышишь? Какой ОН противный! Я до сих пор чувствую эту вонь. Не бойся, это просто такая резиновая штука. От нее еще никто не умирал. Думаю, мы порвали его вонючие потроха.
Тут появился Павел, выпихнул его из моей комнаты и забрал фотографии. В это утро они первый раз поссорились. Павел назвал брата сопляком.
Белоснежка сделала свое дело. Наши тектонические плиты настолько близко притерлись, что не выдержали напряжения, произошел разлом.
Первым ушел Игорь. Вернее, уехал. Он предлагал, чтобы мы поженились, и я родила ему ребенка. Только не в этой квартире. Он не хотел, чтобы наш будущий ребенок жил в одном доме с моим братом. Я слушала его, понимала, что по-своему он прав. Но я не хотела расставаться с братом и с Павлом. Я так долго была изгоем, что не могла уехать от них. Игорь тоже был мне близким человеком, я разрывалась между ними. Наша детская влюбленность с Игорем не стала любовью, когда мы оба повзрослели. Скоро он улетел с родителями в Израиль.
Павел с братом ссорились все чаще. Мне всегда казалось, что прав Павел, хотя я не знала, в чем так дело.
Как-то раз они притащили невесть откуда немецкую форму. Они собирались сразу надеть ее, но я все вычистила и выгладила. Когда меня пригласили войти, я увидела двух гестаповцев, сидевших в обнимку на диване и улыбавшихся. Я улыбалась и жалела, что я женщина. Откуда-то издалека выплыли наши танцы на льду с Игорем. Я схватила ножницы и стала резать на полоски свою юбку, я превращала ее в лохмотья. Брат, кажется, понял, в чем чело, и помог мне располосовать ее сзади.
Ты будешь пленная актриса, - предложил он.
Я стала петь и танцевать, внутри меня все сместилось, я кружилась и пела все быстрее и быстрее, а они кивали и улыбались мне, подбадривая по-немецки. Я кружилась так, что лохмотья летели в разные стороны, юбка еле держалась на мне, ее удерживала центробежная сила. Оба они уже поставили кружки с пивом на столик, брат закинул ноги в высоких сапогах на колени Павлу. Я почти ничего не различала в вихре бешеного танца, потом вбежала в кухню, быстро схватила бутылку с пивом, и, прыгнув в комнату, швырнула ее на пол перед ними, как гранату. Бутылка взорвалась, осколки разлетелись по комнате. Они одновременно загородили глаза. Я стояла перед ними, задыхаясь, потом перешагнула через свалившуюся юбку и тут же наступила на стекло босой ногой. Спектакль окончен. Пленная актриса своим ходом ушла на перевязку. Фрицы сидели в оцепенении.
На следующий день Павел взял меня с собой. Сначала мы поехали в салон. Я знала, что все, что он делает – хорошо. Из салона он вышел под руку с офигительной блондинкой. Это была я. Гадкий утенок терял на ходу грязные перья. Мы гуляли по городу. С непривычки мне приходилось то семенить в туфлях на непривычно высоком каблуке, то шагать, как страус, сгибая ноги в коленях. Наконец, мне удалось уловить движение ткани нового платья, и я стала двигаться в такт этому движению. Это тоже был своего рода танец. Павел одобрительно посмотрел на меня. Я радовалась, что не уехала в Израиль. Потом мы купили подарки брату. Мы выбирали их вместе. Точнее, выбирал Павел, а я одобряла. Мне он купил блузку с вырезом, уходящим в талию. На улице мы дурачились, изображая чокнутых влюбленных. Я кричала: «Не звони мне больше никогда!» «И не писать?» - кричал мне в ответ Павел. «И не пиши, и под окнами не стой, слышишь?» «Хорошо, только один, ни к чему не обязывающий засос на прощание!» - просил Павел, и я бежала к нему. Павел целовал меня и крутил во все стороны. Мне были приятны эти прикосновения, мы и раньше часто целовались и с ним и с братом. При Игоре мы никогда не целовались. Я не знаю, почему мы никогда не целовались при Игоре. Наверное, все трое знали, что он не понял бы нас правильно.
Мы сидели в кафе и фотографировали друг друга. Я уже чувствовала, что скоро он расстанется с братом. Павел взял мою руку в свою и спросил:
-Так кого ты хотела убить вчера?
Я пыталась вырвать руку, но он крепко держал меня.
-Ты ничего не понял. Это была ролевая игра, я хотела взорвать бункер. Пусти мою руку.
-Я не верю тебе, - серьезно ответил Павел. «Правильно, - подумала я, - потому, что больше всего мне хотелось взорвать себя.»
-Я мешала вам?
Павел гладил меня по голове и уверял, что я никогда не мешала. Скоро он должен будет ухать надолго.
Теперь уже я вцепилась в его руку:
-А как же брат?
-За это время у него наверняка появится новая любовь. Тебе тоже лучше будет отдалиться от них. Ничто не повторяется. Его новый друг может не понять и не принять ваши отношения.
-Если бы не ты, у нас до сих пор не было бы никаких отношений.
-Я был только катализатором, детка. Поверь, я тоже буду вспоминать вас и скучать, но я не могу остаться. Нужно уметь уходить во время. Запомни это, пригодится в жизни. Кстати, чем ты хочешь заниматься?
-Я не думала об этом…
-Напрасно. Мне бы не хотелось, чтоб ты опять замкнулась в себе. Нужен выход, ты сама понимаешь это?
-Не вижу никакого выхода. Устроюсь в библиотеку и буду читать книги.
-Да, и непременно заведи себе крысу. Слушай, это идея – давай купим тебе щенка! Или котенка, хочешь? Поедем прямо сейчас.
В моей голове опять опустилась какая-то шторка. Павел заметил это.
-Что? Расскажи мне сейчас. Что было еще?
И я рассказала ему о том мальчике, что жил в соседнем доме. Он был болен, я уже тогда догадывалась об этом. Он всегда выходил во двор, как только туда выходила я. Во дворе у меня была тайна - кошка с котятами. Когда я возилась с ними, то забывала даже про НЕГО.
-Он убил их? – спросил Павел.
-Как ты догадался? Да. Последнего он убил у меня на глазах из рогатки и предупредил, что выбьет глаз Игорю. Все. Я не могу и не хочу больше говорить об этом.
-Я не могу уехать и не могу остаться.
-Ты сам говорил, что нужно уходить вовремя. Если ты больше не любишь брата, лучше уйди.
-В том то и дело… Чем сильнее я люблю его, тем больше он позволяет себе того, что мне не хотелось бы видеть в нашей жизни. Он использует нашу любовь против нас… Вряд ли ты поймешь это.
-Я понимаю. Поедем за щенком!
На рынке Павел нашел очаровательное существо. Он взял его и посадил мне на грудь, как бабочку. Щенок так и остался на моей груди. Так в нашем доме появилась Герда.
Возвращаюсь в действительность. Отдых. По моему режиму сейчас должен быть сон. Иначе завтра я не смогу хорошо работать. Актриса должна отдыхать, она не имеет права нарушать режим, но женщина не может уснуть. Слишком много энергии отдано, получено еще больше. Полученная энергия не имеет выхода, она циркулирует во мне и ударяет в самые незащищенные места. Одиночество не оставляет меня. Я не могу все время думать о работе, хочу кусочек обычного человеческого счастья. Во время прогулок я обхожу счастливые пары, прохожу сквозь них, скрывая свое одиночество.
Мое уставшее тело просит любви. Я ласкаю себя и вижу твои глаза. Нет! Если я попробую даже подумать об этом, ты сразу догадаешься при встрече. Между нами даже это невозможно.
Итак, работа, работа, работа.
Мое первое интервью. Я робела, стараясь скрыть свое состояние. Это нужно для меня, так сказал Мастер. Я, никому не известная начинающая актриса, должна пройти через свою Голгофу и ответить на вопросы, которые больше всего интересуют публику. Публику, по мнению журналистов, больше всего интересует грязное белье. Я отвечала на вопросы, стараясь использовать заранее подготовленные ответы. Потом не выдержала и послала журналистку.
Крошечная статья все-таки вышла. В ней не было моих ответов, зато там было все, что я старалась не афишировать. Я вела закрытый образ жизни и получила за это по физиономии. Журналисты не любят закрытых актеров, стремятся их раздеть. Помня мамины уроки, в следующий раз я отвечала на вопросы пространными рассказами о том, как меня все любят. Я видела, что моя визави беснуется и мысленно благодарила мамочку. Интервью вышло только после того, как я прочла статью и дала согласие.
Сейчас я вообще не церемонюсь.
-Расскажите о Вашем детстве.
-Я могу говорить о нем бесконечно. Я росла в атмосфере любви. Это – счастье.
Дальше идет пустословие, пока меня не прерывают следующим вопросом. Делаю обиженное лицо:
-Лечение у психиатра? Не помню… Нет, вспомнила! В то время не было психоаналитиков, а мама так заботилась о моем душевном равновесии. Если бы все родители заботились о душевном равновесии детей, мы жили бы в более гармоничном мире. Духовный мир ребенка, подростка, очень хрупкий. Когда я думаю об этом, понимаю, скольких подростков можно было спасти от наркомании, даже от суицида, если бы родители понимали их так, как мама понимала меня.
И еще одна тирада о любви и благодарности моей мамочке.
-Мое отношение к сексуальным меньшинствам? Для меня не существует такого понятия. Любовь прекрасна во всех ее проявлениях. Почему Вы не поинтересовались моим отношением, например, к пчелам? Это гораздо интереснее. У них в семье всего одна пчела воспроизводит потомство. Представьте себе эти полчища самцов, оплодотворяющих ее! Или, например, кошки… Я всего одну минуту – это тоже очень интересно. Кошка может принести приплод одновременно от нескольких разных котов. Феноменально! Но никому не приходит в голову считать ее развратной. Вы! Вот Вы считаете кошку развратной? А есть еще такие животные, которые могут менять пол в зависимости от ситуации в популяции. Безумно интересно!
Этот бред – плата за успех. На самом деле, я и раньше могла позволить себе все, и позволяла, не задумываясь об этом. Работая над еще неосязаемыми обрывками будущего танца, я могла запросто пробежать по парапету набережной, или пытаться воспроизвести то, что диктовала фантазия, на площади. Главное – запомнить мелодию и движения, чтобы потом, в зале воспроизвести их. Таким образом, я однажды остановила круговое движение в одном из европейских городов. Пока я мучительно искала нужное положение рук, выстроилась очередь автомобилей. Ни один водитель не сигналил. Когда я извинилась и перебежала на тротуар, мне улыбались и махали руками. Мои зрители всегда со мной. Но как же трудно было прийти к ним…
Герда. Она умела улыбаться. Не сразу, конечно. Когда чуть подросла. Герда была единственной собакой, умевшей улыбаться.
Брат не пускал ее к себе после того, как она налила на ковер. Он сделал брезгливое лицо и велел Павлу убрать. Именно велел убрать за Гердой и больше не пускать ее в комнату, пока она не научится себя вести. Я, как хозяйка собаки, хотела все сделать сама, но Павел отобрал у меня тряпку и стал мыть ковер.
-Что ты делаешь! - хотелось мне крикнуть брату.
Скоро выяснилось, что он бросил университет, потому, что ему там надоело. Он все делал назло Павлу. Я носилась по дому и убирала в ванной остатки зубной пасты на зеркале, складывала в стиральную машину его белье и носки. Прежде, он всегда делал это сам. Они с Павлом были очень аккуратны. Бес, вселившийся в брата, заставлял его делать все назло Павлу, испытывая его терпение. Павел ни разу не сорвался при мне. Это еще больше бесило брата, и он сам страдал от этого. Я видела, как он в бессилии стоял и мял занавеску после одной из своих выходок. Увидев меня, он дернул ее так, что она порвалась.
Тогда я решила отдалиться от них. Я начала свои занятия у себя в комнате. Там я вспоминала азы хореографии, работала с каждым днем все больше и больше. Танец уже жил во мне, требовалась полная реанимация тела, забывшего школу. В один из таких дней я отработала у воображаемого станка, часов шесть и не смогла встать утром. Я забыла, что нельзя сразу давать такие нагрузки на мышцы и забыла о горячей ванне, помогающей в таких случаях. Легла спать, а утром не встала.
Павел делал мне массаж. Брат смотрел и учился, я поняла, что он пытается запомнить, чтобы потом самому помогать мне.
Трещина расширялась.
За последнее время брат изменился, даже подурнел. Он стал курить, хотя раньше говорил, что у курильщиков воняет изо рта. Его корежило все сильнее. Однажды я попыталась вмешаться:
-Милый мой, что ты делаешь? Ты совсем опупел, или мне это кажется? Послушай меня. Я ничего не понимаю в жизни и в любви. Но я знаю, что потерять любовь легко, а вернуть трудно, невозможно. Опомнись, вы же любите друг друга. Я могу уйти совсем, я уйду, только вы не расставайтесь.
-Куда ты пойдешь? На улицу? Я ничего не могу изменить. Вы хотите, чтоб я изменил себя – этого не будет никогда. Поняла? Я не могу больше жить за его счет. Благодетель! Я и люблю и ненавижу его…
- Ты же сам отказался учиться. Сам сидишь дома, вернее, ты чем-то занимаешься. Но я не знаю, чем…
-А вам и не нужно этого знать. Я стал сам зарабатывать, чтобы не брать у него денег.
-Разве так стыдно брать деньги у любимого человека?
-Мне надоело быть проституткой! Надоело!
Зачем я завела этот разговор! Я до сих пор проклинаю себя за это. Потому, что в это время вошел Павел.
-Я считал нас семьей, - спокойно сказал он.
Меня вынесло из их комнаты. Я сидела у себя и молила Бога, чтобы они не расстались. Я знала, что все уже решено, но надеялась на чудо.
Чудо не произошло. Павел зашел ко мне, попросил привести себя в порядок и приготовить за неделю номер, который я смогу показать. Перед отъездом он хотел показать меня знакомому режиссеру. Он объяснил, что хотел сделать это позднее, когда я буду более подготовлена, но все изменилось.
-Он скажет, стоит тебе продолжать, или нет. У него особое чутье. Соберись, не нервничай, покажи, что ты умеешь. Сегодня не самый лучший день в моей жизни.
Он опустился на стул. Я видела, что за внешним спокойствием скрыта обида, разочарование. Я села на пол и положила голову ему на колени. В углу заскулила Герда.
-Всеобщий траур, - улыбнулся Павел.
-Похороны любви?
-Фи! С чего ты вдруг заговорила словами из дешевого романа? Ты же читаешь Шекспира. Вздор. Не говори так больше. Я делаю ставку на тебя. Поняла? Ты должна прийти первой, любой ценой. Я не знаю, как ты это сделаешь, но ты должна это сделать. Важен кураж, как в тот день, когда ты танцевала перед нами. Можешь вспоминать это. Словом, ты должна встряхнуть его. Я верю в тебя, поняла?
-Поняла, - уверенно ответила я.
- Ты – актриса. Повтори!
-Я - Актриса!
-Теперь я почти спокоен за тебя. И, пожалуйста, не уезжай в Израиль. Черноглазые дети прелестны, но ты – Актриса. Тебя ждет успех.
-Тебе просто не нравится Игорь.
-Не совсем так. Он не нравится тебе. Мы слишком сблизились за это время. Я уверен, что с тобой мы обязательно встретимся. «И я отвечу: «Добрый вечер, мисс…»