Первая.
Обычный октябрь, обложной дождь сутками, сырость, насквозь мокрые полотенца в ванной, по стеклам окон стекает влага.
Гостиный дом, как в фильме Поланского «Что?», маленькая аккуратная веранда, низкие пальмы, куст инжира и орешника, бассейн с шезлонгами, пластиковыми столами и стульями, обливается дождем.
Здесь же, в 20 метрах вверх по узкой бетонной лесенке жарят шашлыки и играют в пинг-понг, я сижу на веранде и вот-вот сюда скатится белый шарик.
Спаниель с карими глазами, в которых написано «я Вас понимаю, но!…». Просит еды, пытаясь пристроить длинную морду на колено или на край стола, из угла пасти висит длинная нить густой слюны. Глупый и назойливый, как все спаниели.
По утрам я долго пью кофе на веранде, в пяти мерах серый бассейн дрожит от дождевых капель, уборщица в черной майке, с накрашенными ресницами снует поблизости с мусорными мешками и веником. Она раскраснелась, а я кутаюсь в куртку.
Въезжают новые жильцы. Пожилая тетенька, худенький живчик в джинсовом костюме, садится за дальний край стола. С московским юморком, немного спесивым, рассказывает хозяйке, что привезла с собой мальчиков. В городе выступает артист Большого театра, а они у него на подпевках.
Мальчики стоят рядом, на небольшом расстоянии, кажется, что они ждут, что она уронит ручку или достанет сигарету, тогда они смогут чем-нибудь пригодиться. Тетенька-импрессарио говорит о них покровительственно-дружески-шутливо. Один из мальчиков одет в косуху, худосочный и бледный, как все металлисты, двое других – просто стриженые и в очках. Они посмеиваются, пытаясь вступить в разговор, но не сразу получается. Наконец, кто-то рассказывает, что они уже сбегали на пляж.
- Двери в номера я закрываю на ключ, - говорит хозяин, - потому что коты совсем разжирели и залезают в комнаты.
Белые упитанные коты бегают по лестницам, шезлонгам, бордюрам веранды, низким платанам и оградам. Туда-сюда. Может, это даже был один кот – очень шустрый.
Вторая.
Ночью мы идем на пляж. По дороге заходим в ирландский паб “Faith”. Лисы, оранжево-бело-зеленый флаг, “Troops out of Ireland”, официантка, немолодая, какая-то ссохшаяся, в джинсовых бриджах, просит по телефону, чтобы принесли диск “Katatonia” и “Heaven and Hell”, рядом сидят готы, типичные как штамповка, заказывают кофе со сливками и селедочку с луком. В туалете нет света, меняют проводку, старую вырвали, а новую все никак не проведут, поэтому в туалет нужно брать маленький фонарик с красноватым светом, спросить у официантки.
Ночью на пляже полоумная собака роет гальку с недовольным, разочарованным воем, мне ее не видно, я слышу только скрежет гальки и поскуливающий вой. Это длится бесконечно, она до утра зачем-то будет копать пляжные камни, а утром уснет на солнце. А сейчас до нее никому нет дела. Мимо пробежала еще одна собака, даже не обернувшись.
Мы сидим на скамейке с бутылкой вина, холодно и сыро, лунный свет заливает берег и море, мы пьем по очереди полусладкую «Легенду Инкермана» и говорим о том, как плохо сейчас в Москве. Рядом узкий барак с распахнутыми воротами, как на складе, внутри яркий резкий свет. А. говорит что там хранят квашеную капусту. Из ворот выходит человек и светит фонарем. То влево, то вправо. Он светит минут пять без всякой причины, по крайней мере, нам не удалось найти причину, а затем исчезает.
Мимо проходят две пьяные девицы.
- Это зе бест, - говорит одна.
- Это зе бест оф зе бест, - говорит другая.
Смеются.
-Зе бест.
- Нет, зе бест оф зе бест.
Мы фотографируем друг друга. У меня злые, серьезные глаза на фоне полной тьмы. Почему-то. Бутылка во рту. Приятно знать, что полная тьма в кадре – это пляж и море.
Третья.
Дождь прекратился, мгновенно все высохло. Который день подряд мы бродим по одним и тем же кварталам, отмечая городские аксессуары. У причала скопились коты, маленькие и большие, лежат на ступеньках, на траве, на деревьях. Небольшая собака подбирается к коту поиграть, кот щетинится, оскаливается, плотно прижимает уши и приподнимает переднюю лапу. Собака не знает, хочет ли кот играть или нет. Она то протягивает к нему длинную черно-рыжую морду, то отворачивает голову, будто ей не очень интересно. Кот стоит в своей напряженной позе не шевелясь некоторое время, потом моментально разворачивается и взбирается на дерево. А потом все они спят на согретом солнцем асфальте у стены, неподалеку друг от друга – и коты, и собаки.
Город потеплел, расплавился вокруг нас, как сыр фондю, одни и те же кварталы вращаются – вокруг нас - со всеми своими животными, пивными ларьками, зазывалами, светло-серым бетоном набережной. Морская вода за парапетом покачивается, усиливая головокружение, она довольно теплая. Любимое кафе «Черный кот», в котором мы непременно каждый день оказываемся, предлагает дешевое пиво и вишневый глинтвейн, почти все столики обычно заняты.
Два местных политика около тридцати, толстяк и интеллигент с бородкой, обсуждают партийные дела. Они говорят чуть громче, чем другие, будто оба они слегка оглохшие. Сыплют названиями, приевшимися в Москве до оскомины: Дугин, Широпаев, «На злобу», что-то еще. Появляется странное чувство, будто они говорят для нас.
- Скажи мне прямо, ты – национал-социалист? – спрашивает интеллигент.
Я не помню, что ответил толстяк, но ответ его был не краток.
А. говорит о живописи. Если бы здесь сидел некий персонаж, например, Виктор Пузо, он бы рассказал о своей новой картине. Примитивизм и, скажем, авангард в одной раме. Например, о картине под названием «Верблюд утоляет жажду». На крыше пятиэтажки два мужика с рогами. Один льет водку из бутылки, другой ссыт. Эти два потока сливаются в один ручеек, из которого верблюд утоляет жажду. Картина в фиолетово-серых тонах. Верблюд – зеленый. На крыше пятиэтажки.
А. заказывает поллитра пива, но официантка говорит, что это слишком много.
-Мы скоро закрываемся, - говорит она, - может лучше ноль тридцать три?
- Через сколько вы зарываетесь?
- Через тридцать пять минут.
- Успею, - отвечает А. – принесите ноль-пять.
И действительно, минута в минуту, А. допивает свое пиво.
На автобусной остановке я рассматриваю объявления, рекламу и курс обмена валют. Из окошка обменника кричит девушка: «Продам подороже!» И действительно, она кричит мне, предлагает обмен и продает местную валюту на несколько пунктов дороже.
Четвертая.
Квадратики тротуара, освещенные солнцем, несколько опавших листьев, крупные лица на рекламных плакатах, глаза или рот местами залеплены жвачкой или заклеены объявлением, маленькие фотографии котов в том самом кафе, собранные в один прямоугольник, глупые детские рисунки в рамках в номерах гостиницы, пивные этикетки, винные этикетки, чуть ни на каждой витрине приглашения на работу – официантами, продавцами, грузчиками, пирожки, бесподобные чебуреки с грибами, самодостаточные коты всех размеров и цветов, корабли, баржи и краны в порту.
Вода холодная. На лавках и парапетах пляжа кучками сидит молодежь, в море купаются двое пожилых. Девушки сзади нас болтают по сотовому телефону, смеются. Внучка купальщиков в куртке бегает к полосе прилива и обратно.
И вот старички гордо вылезают из волн. «Вода отличная,» - говорит бабушка. И опять, громче необходимого – отличная вода! Они собирают вещи и, не одеваясь, идут прочь по дорожке. Внучка прыгает и веселится. Бабушка, взбодренная холодом, подтягивает живот, выпрямляется. Дряблые складки свисают по бокам ее раздельного купальника. Старичок не произнес ни слова. Я чувствую прозрачное чувство жалости.
На площади дама продает котят и щенят. В руках у нее крохотный бульдог, похожий на светлый, кожаный мячик с выпученными глазами. Дама перебрасывает его из руки в руку, рекламируя товар. Бульдог полностью безразличен. И действительно, кое-кто останавливается.
- Да что же вы делаете! Что вы с ним делаете!
- У него все в порядке.
Продавщицы винных отделов с охотой рекомендуют нам белое полусладкое в дорогу.
Таксисты легко пересчитывают свою ставку на русские деньги.
- Но это же всего 150 ваших рублей!
В пустом помещении вокзала, рядом со справочной, сидит очень толстая бабка и медленно вяжет что-то белое. Рядом на деревянном сиденье спит такой же грузный кот, уперевшись лбом в рукоятку инвалидной палки.
- Это Бебер, - говорит А.
В автобусе показывают фильм о злобных деловых негритянках, интригами добивающих старую, расплывшуюся, больную американскую вумен. Экран телевизора как раз под носом старика и старушки. На первых минутах старик уползает на заднее сиденье спать. Старушка с удовольствием смотрит.
Щекастый таможенник старательно делает искушенное лицо и спрашивает, что мы везем.
- Вещи.
- А еще что?
Пауза.
- Вещи. А еще что?
- Книжки.
- Книжки старые?
Мы везли «Тошноту» и «Завтрак для чемпионов». И прекрасное белое полусладкое.