.......................................(Не существует ли некоего
.......................................изначального преимущества у чёрных,
.......................................аналогичного праву первого хода у белых?..)
— Поразительный случай! — сказал Ольшанский юноше, переместившему коня с a4 на b2. — У вас выигрышная позиция, молодой человек. Однако эта партия не выигрывается ни теоретически, ни практически.
Тёплый сентябрьский вечер подходил к концу. «Сообщество сорока трёх» — сплошь старики, которым Ольшанский в тот день давал сеанс одновременной игры, благоговейно внимало. Ольшанский разгромил их всех — и, таким образом, заслужил титул Вожака.
В этой части парка, отгороженной от теннисной площадки, от футбольного поля рядом деревьев, за столиками собирались шахматисты — обычно пенсионеры; собирались по вечерам воскресных дней и будней... До того, как среди них появился Ольшанский, сообществом они себя не считали и приходили поиграть то в ленивом количестве пяти-шести человек, то в азартном — двадцати, тридцати, а как-то, было дело, собралось сорок три человека.
Старики звали друг друга по имени-отчеству и лишь одного Ольшанского — как явного лидера и неизвестно откуда взявшуюся в их компании фигуру — по фамилии. Ольшанский — он и есть Ольшанский, гений, главный офицер за чёрно-белой доской... («Адмирал» — так к нему иные обращались.) Поскольку он никому не проигрывал, репутация Вожака за ним крепла, и однажды старикам захотелось выступить коллективно против него, вроде как собраться Стаей на Скале Совета, дабы решить, заслуживает он титул Вожака в самом деле или зелен ещё, пусть поучится у товарищей старших...
Идея сеанса не принадлежала Ольшанскому — она вдруг возникла у стариков, обиженных поражениями и осознавших себя числом (не побоимся этого слова) — «клубом, сообществом сорока трех».
Ольшанский им откровенно нравился... И Вожаком они за глаза звали его уже давно; но надо ведь поставить жирную точку над i, определить, точно ли он сильнее самых старых и мудрых в шахматной Стае; условлено было, что инногурация Ольшанского откладывается, если хоть кто-нибудь из «сорока трех» исхитрится свести партию с ним вничью.
О том, что состоится сеанс, было решено ещё в августе... «Адмирал», весьма удивившись столь «строгому» отношению к нему со стороны «доскачей» или «лесных шахматистов», как он звал и себя и товарищей, вызов, однако, принял.
Так вышло, что в день Большой Игры среди собравшихся оказался непланируемый молодой человек — проходил мимо и захотел принять участие в сеансе. Демократичный «адмирал» не возражал, и юноша устроился с доской прямо на траве, так как свободных мест не было.
По мере того как «сообщество сорока трёх» сдавало свои позиции, молодой человек по этим позициям перебирался: сначала пересел на лавку за большой стол, потом на лавочку за стол поменьше и, наконец, воссел за маленький, престижный.
«Лесные шахматисты» сгруппировались вокруг, кто стоя, кто принеся лавочки. В этом их подчёркнутом внимании к партии сказывалось лукавство, — ведь молодой человек не планировался в Большую Игру и, даже проиграв ему, Ольшанский Вожаком должен был теперь считаться. Но, глядя на стариков, Ольшанский понимал, что условие Большой Игры товарищи переменили: «Не дай бог тебе промахнуться, Акела, — читал он на их посуровевших лицах, — не выиграешь у этого юноши — Вожаком не назначим».
Хотя ни Ольшанский, ни юноша не задумывались над ходом долее трёх минут, старикам становилось всё ясней, что партия, которую они наблюдают, — особенная, не чета тем, что разыгрывал «адмирал» когда-либо с кем-нибудь из них.
Долгая и тонкая позиционная война белых и черных перешла — с наступлением сумерек — в комбинационное русло; когда зажглись фонари над аллеей, отделяющей собственно парк, всхолмленный лесной его участок от спортивной, лощинной части, всем, даже самым несведущим в теории шахмат «доскачам» стало ясно, что за спор ведётся на их глазах...
— Поразительный случай! — сказал Ольшанский юноше, переместившему коня с a4 на b2. — У вас выигрышная позиция, молодой человек. Однако эта партия не выигрывается ни теоретически, ни практически.
Давно покинули свои поля и теннисисты, и футболисты, больше не раздавалось в парке звуков внешних.
«Сообщество сорока трёх» внимало словам Ольшанского, послышавшимся, когда над аллеей включились фонари и молодой человек сделал свой необычный — чёрным конём — ход.
— Нам только кажется, что мы играем в шахматы, — вещал, в хорошем смысле слова «вещал», Ольшанский. — Это не игра... ведь то, что происходит, совсем не обязательно имеет своим исходом счёт «0:1», «1:0», «1/2:1/2». Вы сделали ход, молодой человек, после которого ваш перевес, как перевес ночи над днём, возникающий к вечеру, — неоспорим. Теперь позиционное преимущество — «внешне» — за вами... Но внутренне... — Ольшанский окинул «сообщество» лукавым взглядом. — Впрочем, после того, как вы пошли, никто, кроме меня, не сумел бы вам противостоять... А тем более играть, — заметьте: хоть до бесконечности, — сохраняя шансы на выигрыш.
— Хотелось бы, чтобы вы сделали ход, Зуэн, — совсем тихо ответил молодой человек.
— Пожалуйста.
«Адмирал» перевел короля с g2 на h2.
— Вы правы. — Юноша встал и не шутовски поклонился Ольшанскому. — Я бы с огромным удовольствием с вами сразился ещё, если окажусь снова тут... в русских местах...
— А мы? — промолвил кто-то из «сорока трёх». — Кто-нибудь из нас наверняка же умрет к тому времени... и не увидит...
Молодой человек ничего не ответил. (Действительно, что на такое ответишь?)
— Тьма, скажем так, торжествует, но не выигрывает... — Он оглядел позицию, пожал Ольшанскому и каждому из «сорока трёх» руку (ни один не ушёл, так странно и тяжело увлекла всех партия).
— Я буду вас ждать, — почти весело сказал Ольшанский. — Наше «сообщество сорока трёх», «сорока четырёх» всегда к вашим услугам...
— Я приду, — с странной нежностью в голосе произнёс молодой человек. — Приду — и верьте, докажу, что шахматы — это Игра с большой буквы... — Он умолк, не договорив; глаза его красиво потемнели: в них открылось что-то такое, куда и «сорока трём», и беспечному «адмиралу» вдруг захотелось окунуться, как в ночную реку...
Всех одарив многообещающей улыбкой, молодой человек зашагал по аллее в сторону видневшихся над деревьями высоток.
...Старик, один из «сорока трёх» сводивший иногда партии с Ольшанским вничью, развёл руками: какие судьи... какие судьбы грядут!
6–9 декабря 2004 г.