Чистый бес

Чистый бес

Частично основано на реальных событиях 1992 или 1993 года. Год создания компиляции - 2000.
Использованы сюжеты книг: В. Брюсов «Ночное путешествие», Г. Адэр «Закрытая книга».
Цитаты: Ф. Рабле, К. Харт, Н. Курдубова, М. Фриш, М. Лермонтов.
Музыка: «Пикник», «Оле-Лукойе».

* * *
Но я не так всегда воображал
Врага святых и чистых побуждений.
Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ; меж иных видений,
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно сладкой красотою,
Что было страшно… и душа тоскою
Сжималася – и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет,
Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался – стихами!
М. Лермонтов

* * *
Ты знал, что войти в мой дом, –
Значит, умереть!
Ты знал, но играл с огнём и попался в сеть.
Но я не враг твой, я твой друг.
Стой, где очерчен мелом круг!

Ты жив, но для всех исчез в чёрных облаках.

В хрустальном шаре ты видишь мир,
Пороки в нём играют нелепыми людьми.
В хрустальном шаре ты видишь и себя –
То демон ты, то ангел.
И мечется душа твоя.
М. Пушкина / «Ария».

Тьма. Непроницаемая, холодная, тихая, тревожная.
Растроение сущности Бутусова.
Его душа. Тень его души. Бродят розно по комнатам. Его тело. Безвольно сидит в центре круга. Границы которого мерцают голубоватым светом.
Все трое слушают. Как душа натыкается на замкнутость круга. Как слепая.
Тень души – в соседнем зале. Узница пристального наблюдения. Она ищет опоры.
Дым благовоний. Свист. Мелькание луча за тёмным окном.
Бутусов в центре круга едва шевелит рукой. Тень робко подходит к душе. Душа примиряется с её информацией. И Бутусову кажется – он видит. В соседнем зале – сидящая на подоконнике девочка. Волосы по плечам. Спрятанные за тёмными стёклами глаза. Она не дышит. Но это она – тот пристальный наблюдатель. Её профиль. Её желания не ясны.
Внезапно – вежливый стук. Из тени. Из каменной ночи. Хлопает дверь.
Потусторонний голос Бутусова:
– Nomen est omen.
Титр:
ИМЯ ЕСТЬ ЗНАМЕНИЕ

Светящийся круг. Наполовину сливается с темнотой. В этом круге…

Вокруг Бутусова кружатся искры. Танец бесчисленных рук. Жрицы единым порывом расступаются. Сияет солнце. Бутусов подходит к девочке-подростку. У неё длинные русые волосы. У них обоих – глаза очерчены углём.
Бутусов показывает ей глаза:
– Твоё имя?
Она обжигающе глядит ему в лицо:
– Люцифер.

Глаза очерчены углём
И капля ртути возле рта.
Побудь натянутой струной
В моих танцующих руках.

Бутусов нежно гладит её по щеке. Тыльной стороной ладони. Один раз проводит рукой по её волосам.

Каких бы слов ни говорил,
Такие тайны за тобой,
Что все заклятия мои
Тебя обходят стороной.

Бесовским внушением – они протягивают руки над чашей. Когда подносят нож – Люцифер впадает в испуг.

Открыта дверь тебе, я жду,
В одну из пепельных ночей.
И твои руки обовьёт
Змея железных обручей.

Кровь. Капает в один прозрачный сосуд. Девочка кричит – будто птица.

Один лишь шаг до высоты,
Ничуть не дальше до греха.
Не потому ли в этот миг
Ты настороженно тиха?

Бутусов впадает в восторг.

Глаза очерчены углём,
А ты не выпита до дна.
И этой прихотью одной
Душа беспечная больна.

Бутусов вводит девочку в начертанный круг. Светящийся наполовину. Она входит. Без плача, без вздоха, без шума.

И я надеюсь, этот мир
Не утолит тебя ничем,
И на руках твоих уснёт
Змея железных обручей.

Бутусов шепчет:
– Просто, ангел, представь, что тебе снится сон.
– Не покидай меня…

Душа и тень души Бутусова. Стоят у окна. Тень души:
– Ты хвалишься напрасно, я покажу тебе миры, которых ты не мог бы вообразить. Гляди /приподнимает тяжёлую портьеру/, видишь эту звезду «альфа» в созвездии Ориона?
Душа смотрит.
Небо кажется чёрной бездной. Тень души:
– Вокруг этой звезды вращается сто сорок больших планет. Мы с тобой сейчас переместимся на одну из них, величиною с нашу зелёную Землю.
Душа /насмешливо/:
– А сколько времени мы будем в пути?
Тень души /ещё насмешливее/:
– Мы минуем миллионы лет. Дай мне руку.
Рывок вверх. Они уже не на Земле. Радужное небо вспыхивает всеми цветами спектра. Ежеминутный сплошной пожар. Тень души:
– Не пугайся. У тебя нет телесных органов. Нетрудно перенести твой земной состав сюда, но он не приспособлен к здешней атмосфере и свету. А тело, смотри, лежит на полу в твоём доме. Ты не представляешь расстояние до него.

Звучит «Всё Правильно» / «Оле-Лукойе», «Запара».
Тихо двигаются растения. Стебли, узкие листья – оранжевые. Их венчает большая округлая шапка лепестков. Между ними – подобие глаза отражает лучи. Растения медленно извиваются. Поднимаются и опускаются.
Тень души:
– Они нас не видят, идём.
Лёгкий полёт. Эта дьявольская тень души похожа на мечту. О прекрасном Люцифере. Над ликом которого всегда светится венец из алмазов.
А в небе – пляска хамелеонов и саламандр. Выходят четыре луны: голубая, зелёная, фиолетовая и жёлтая.
Тень души:
– Посмотри вниз: здесь наступила пора любви.
Стебли влачатся один к другому. Соединяются в группы по трое. Их глаза оживают. Мерцают огнём вожделения. Стебли заплетаются. Тянутся ввысь. Три чашечки соприкасаются. Становятся одним бутоном.
Душа:
– Они соединяются по трое…
Тень души /презрительно/:
– В этом мире три пола. А в другом – семнадцать. Бывает и несколько тысяч. Я не поведу тебя в эти страны, чтобы не задать твоему бедному земному разуму непосильной работы.
Стебли выпрямляются – как стальные прутья. Устремляются в небо. Открывается морщинистая почва. Любовные спазмы заканчиваются. Ослабшие стебли падают в изнеможении.
Душа:
– Какая гадость! Знаешь, старший твой брат – Мефистофель, он изобретательнее.
Тень души воспламеняется огнём:
– Так чего же хочешь ты?!
Душа обёрнута в трепет – как в шёлк. Существо Бутусова получает страшный удар. Он лежит на полу. В круге – теряющем свою светлую часть.
Вокруг всё неизменно. Только портьера поднята. А в окне разбито стекло.

Диана. Резко вскакивает на кровати. Задумчиво смотрит в Огонь Жизни. Летучая мышь над ним. Диана говорит ей:
– Но этот чёрт совсем иного сорта – аристократ. Нет, не похож на чёрта. Ты будешь рисковать, как эти зачарованные. Если дело касается твоего демона, то ничего другого не остаётся.
Летучая мышь издаёт воркующий сигнал. И исчезает.

Утро. Диана читает газету за завтраком. Вдруг – на её лице появляются зловещие нотки:
– Поэтому, господин дьявол, сойдите с коня: на него сяду я. Если он плохо меня повезёт – то меня повезёте вы, господин дьявол. Потому что я очень люблю, когда меня черти носят.

Бутусов стонет. Болит голова. Он перекатывает её из стороны в сторону. И его пронзает боль такой силы, что он задыхается.
Отдышавшись, он открывает глаза. Вокруг темно. Медленно подносит руку к голове. Осторожно ощупывает – повязка. Движение рядом. Бутусов /тихо/:
– Кто здесь?
Мужской голос из темноты:
– Вы очнулись? Пора…
– Почему вы не включите свет?
Странная тишина.
– Вы сейчас что-нибудь видите?
– Нет. А что?
– Сейчас ясный день. Солнце светит прямо в комнату.
– Не-ет!
Руки Бутусова. Взлетают к лицу. Страшная боль пронзает голову. Он теряет сознание. Руки бессильно падают на постель.

Бутусов в тёмных очках. Сидит у окна в кресле. Рядом стоит врач:
– Я обо всём договорился. Она всегда пунктуальна и будет с минуты на минуту.
– Умеешь ты подбодрить, нечего сказать.
– Когда опухоль спадёт, скорее всего, ты снова будешь видеть. Но ты ведь не можешь всё это время игнорировать…
– Не тогда, когда я такой.
– Ерунда.
– Я стал камнем на шее. От меня не больше толка, чем от двуногого коня.
– Эй, ты вообще мог умереть.
– Я должен благодарить небо, что ослеп?!

Звучит «Таароа» / «Оле-Лукойе», «Запара».
Бутусов слышит шаги. И вот они прекращаются. Он:
– Садитесь, пожалуйста. Здесь рядом кресло.
Женский голос:
– Спасибо.
Её вид со спины. Белое платье. Волосы уложены.
Далее – в объектив камеры попадает только Бутусов. Он:
– Наш телефонный разговор был довольно краток. Так что мне хотелось бы узнать, почему вы приехали сюда побеседовать со мной. Моя персона? Вы раньше слышали обо мне?
– Разумеется, слышала.
– Может, вы, Диана, расскажете немного о себе? Сколько вам лет?
– Двадцать один. Я бы предпочла перейти на «ты».
– Насколько у тебя развита наблюдательность?
Камера задерживается на Диане. Ей нравится, что вопросы задают про неё.
– Наверное, я, как все, высокого мнения о своей наблюдательности. Но специально я не проверяла.
– Опиши комнату, в которой мы находимся.
– Большая и светлая. Два кресла – в одном я, в другом – ты. /Камера скользит по называемым предметам/. Позади тебя книжный стеллаж. У большого окна стоит золочёный пюпитр для нот. Рядом – гитара, акустическая, белого цвета. Окно закрыто. На подоконнике – ваза с цветами, это то, что я люблю, – белые георгины. Между нами маленький столик, на нём – журналы, которые принято держать на таких столиках, и стакан с…
– Предельно точно, но непоследовательно. Опиши мне своё лицо.
– Моё лицо?
– К примеру, ты бы назвала себя красивой?
– Вполне. Но у меня особенное лицо.
– Ну?
– У меня – глаза… Мне неловко описывать себя.
– Тогда опиши моё лицо.
Диана /помолчав и вовсе не глядя на него/:
– Похоже, красивое лицо. /Улыбается/. Я не могу описать твоих глаз, потому что на тебе тёмные очки.
Бутусов снимает их. Диана смотрит на него. В её взгляде – бестактное любопытство. Потом – сочувствующий интерес. Это то, чего она ожидала. Бутусов:
– Что, язык проглотила?
Рывок Дианы. Мгновение – и её руки обнимают его. Она спокойно ему объясняет:
– У тебя нет глаз.
– Я не просто незрячий – у меня действительно нет глаз.
– Не бойся быть обузой.
Диана перемещается обратно в своё кресло. Бутусов после паузы:
– Мне потребуются твои глаза. Ты умеешь писать под диктовку?
– Ведь речь идёт о книге?
– Да. И мне нужен приватный секретарь. Раньше ты обмолвилась, что тебе нравится моё творчество.
– Допустим. Я согласна помочь.

Диана включает компьютер:
– Мне всегда кажется, что на компьютере сначала пишешь, а потом думаешь.
Бутусов сидит на диване:
– Так зачем же ты его купила?
– Чтобы писать под диктовку.
– Угу. В идеале эта книга должна стать автобиографией моей души. Я не хочу, чтобы это был протокол моего земного существования.
– Ясно. А название?
– «Правда и последствия» – это рабочее название. Я в нём ещё не уверен. Да, и со мной нелегко ладить.
– Я знаю.
– И самое главное – я боюсь ТЕМНОТЫ.
– Темно – ты?
– Я и во Вселенной боюсь такого пространства. Поэтому, когда вечером входишь в комнату, – включай свет. Как в обычном доме.

Они ужинают тет-а-тет. Диана ставит перед Бутусовым тарелку. Он:
– Нужно научить тебя принципу циферблата.
Диана садится напротив:
– Я, кажется, поняла. Около трёх часов – запеканка. Около шести – брюссельская капуста… Нет, полшестого. Девять часов – картошка. Так?
– Одно «но»: никаких получасов.
– Ладно. Дать тебе соль или перец?
– Нет, спасибо.

Через пятнадцать минут. Ужин продолжается. Бутусов /мрачно/:
– Я сказал что-то забавное?
– Не поняла.
– Ты улыбаешься. Почему?
– Ты слышишь, как я улыбаюсь?
– Держи ухо востро: я способен расслышать даже, как ты думаешь.
Брови Дианы насмешливо взлетают. Она полуулыбается:
– Ты сделал жест «о’кей» – по-американски. Это не в твоём стиле.
– Чего только во мне теперь не найдёшь такого, что вообще не в моём стиле.

Вечерняя прогулка. Диана держит Бутусова под руку:
– Осторожно, тротуар. Значит, вдохновение всё-таки существует?
– Вдохновение было дискредитировано. Но каждый художник знает прекрасно, что оно всё-таки существует.
– К тому же им можно управлять?.. Прямо перед нами церковь.
– Можешь определить время постройки?
– Романский период?
– Очень сомневаюсь. Попробуй вести репортаж с места событий.
– Ты намерен не давать мне прохлаждаться?
– А управление вдохновением? Учись сначала тщательно отбирать информацию.
Диана /покачав головой, с усмешкой/:
– Сейчас идём мимо кафе. Впереди, на нашей стороне улицы, ярко освещённое здание. У входа молодёжь. А-а, это клуб. Свернём от него?
– Пойдём домой. И пока обойдёмся без сопроводительного текста.
Диана на миг опускает глаза. Странно смотрит на Бутусова.

Напишешь об этом книгу, назови святое имя,
Если ты, если предчувствуешь.
Можно эту песню написать.
Напишешь об этом песню, призови святое имя,
Если ты, если ты любишь,
       Можно эту песню пропеть, когда любовь пойдёт горлом.

Первое рабочее утро. Диана ждёт Бутусова. Что-то читает в Интернете.

А вода течёт да не вытечет,
А огонь горит да не выгорит,
А орёл летит да зовёт с собой,
Да по битому стеклу трудно разбежаться.

Бутусов. Осторожно входит. Осторожно садится на диван.
– Я готова и жду твоей команды.
– Не понукай меня.

Полети над этой книгой,
Полети над этой песней,
Ангел мой, пока придёшь ты,
Позови нас за собой, крыльями на солнце сверкая.

Диана /уставившись на экран/:
– Ну извини.
– Ради бога, прекрати эту хренотень с извинениями!
На её лице – негодование. Она смотрит на него поверх очков.

Да по битому стеклу легче разбежаться.

Бутусов /ощущая её негодование/:
– Извини – я сегодня немного не в себе.
Диана молчит.
Бутусов начинает диктовать:
– У меня нет глаз. Следовательно, я урод. Ибо слепота есть уродство. Она сюрреалистична.
Диана согласно качает головой. С выражением «вот-вот, именно». И набирает текст с бесстрастностью. Бутусов:
– Но, лишившись глаз, я продолжаю, тем не менее, как бы видеть.
Диана что-то набирает. Смотрит в Интернете. Копирует ссылки.
– Как бы видеть – возьми в кавычки. Нет, я передумал, возьми в кавычки только видеть. Далее – то, что я «вижу», возможно, пустота. Снова кавычки.
– Пустота в кавычках?
– Да. Но эта «пустота» для меня отнюдь не неописуема. Я не вижу ничего, но я могу это ничто описать. Мир для меня превратился в некий чёрный чистый лист. Вероятно, в недрах моего существа заложен импульс… Нет, подожди. Древний импульс. Глаз созерцал мир как таковой. Но его ли я видел на самом деле – запятая – видел ли я на самом деле собственный глаз? Диана, ты слушаешь?
– Да. Печатать «Диана, ты слушаешь?»? – при этом набирает фразу.
– Нет. О чём ты думала?
– Что у меня астигматизм, что я вижу внешний мир зачастую через очки. Но вряд ли это свидетельствует о состоянии души. Следовательно, можно быть слепым и не утрачивать света духа. Но можно… /Она набирает: «обладая зрением, не иметь глаз… Кто просил тебя это печатать?»/.
– Кто просил тебя это печатать?
Диана /наивно/:
– Кто? Тебе показалось.
– Я же слышу!
– Неужели? Тем не менее, каким-то чудесным образом я слышал эту поверхность, напоминающую лунную. Так же чётко, как видит человек, наделённый нормальным зрением?
– С каких пор ты – он? Сотри последнее.
– Со стародавних. Хорошо. /Ничего не удаляет/. Всё, готово.
Бутусов /задумчиво/:
– Знаешь, то, что ты здесь, – лучшее событие в моей теперешней жизни.
– Спасибо.
– Это не комплимент.
– Весьма тебе признательна.
Диана идёт на кухню. Наливает кофе – себе и Бутусову. Несёт в комнату. Подаёт ему. Он:
– Тебе здесь нравится?
– Да, очень будоражит ум. Раньше я недооценивала Англию. /Делает глоток и улыбается/. Но на выходные я уезжаю.
– Тогда, если у тебя будет пара лишних часов…
– Для чего?
– В Лондоне прямо перед национальной галереей находится Трафальгарская площадь. В трёх из её четырёх углов стоит по статуе. Если можно, узнай где-нибудь, чьи это монументы.

Когда Диана возвращается. Она привозит с собой дорогую книгу про Лондон. Сев рядом с Бутусовым, рассматривает её. Отыскивает изображение Трафальгарской площади и говорит:
– Я взяла книгу у Ильи. Вот эта площадь. В одном углу – статуя Георга Четвёртого, затем – сэра Генри Хавлока, награждённого орденом Бани. /Усмехается/. Что за орден такой – никогда не слышала.
– Понятия не имею
– На постаменте выбито изречение: «Солдаты!..»
– Диана! Ты не осознаёшь мощи собственного голоса.
– Извини. Ещё статуя генерала Чарльза Джеймса Нейпира. /Закрывает книгу/. А ты знаешь, пустующий постамент уже занят.
– Кем?
– Принцессой Дианой.
– Ну и как она выглядит?
– Безобразно. Голова высоко задрана, юбка колоколом вокруг ног и ребёнок на руках.
Бутусов /задумчиво/:
– Дианино изваяние… Нужно использовать символизм. Я воспринимал это иначе.
– Что именно?
– До сих пор жил самообманом.
– Послушай /Диана берёт его руку/, давай лучше я стану твоим настоящим и будущим, а также – прошлым.
– Зачем ты это предлагаешь? Ты ведь покинешь меня по завершении работы.

Диана набирает текст. Бутусов диктует:
– Теперь я не могу установить зрительный контакт с ней или с кем-либо ещё в целом мире. Тем не менее я по-прежнему вижу её глаза…
       Диана приписывает в конце, читая Бутусову:
– Букет цветов новорождённых нарви, сомненьем не греша; в глазах, ещё по-детски томных, страдает демона душа. Так, вспомнилось.

Диана готовит обед:
 – Я давным-давно не готовила для двоих.
Бутусов стоит у открытого окна:
– Почему?
– Ты не знаешь почему? Я жила одна.
– А почему ты жила одна? Ты про меня уже многое узнала, расскажи о себе. Разве ты не любишь мужчин?
Диана /жёстко/:
– Очень мало. Я нелюдима.
– Ты просто уходишь от ответа.

Звучит «Запара» / «Оле-Лукойе», «Запара».
Ночь. Внизу темно. Из тьмы выступает Диана.
В центре зала – Огонь Жизни. Озаряющий священную книгу. Летучая мышь слетает на страницу. Диана /тихо и таинственно/:
– Нашла? Элизобарра…
Глаза Дианы. Обозначены капельками золотистой ртути. Ритм бьёт её током. Она будто репетирует. Танец перед зеркалами. Она – пламя. В зеркалах отражения. То её лица. То глаз. То бесчисленных рук.

Кто на небе родился
До небес достаёт лишь взглядом.

Бутусов сидит наверху. Один и в темноте. Его сковывает внезапный испуг, затем страх.

Здесь ему жизнь не в жизнь –
Обернулась адом.

Шаманский танец внизу. Огонь – в чёрном омуте зеркал.
Диана не сразу слышит, что Бутусов зовёт её:
– Диана! Диана!
Диана замирает. И вот – вихрем сквозь музыку. Взбегает по лестнице. Щёлкает выключатель. Она немного задыхается:
– В чём дело?
– Где ты была, когда я позвал тебя? Почему ты выключила свет?
– Наоборот – включила. Пока ты сидел в темноте, я была внизу.
– Ты никого не заметила?
– Нет. Мы здесь совершенно одни.
– Ты уверена? Что ты делала внизу?
Глаза Дианы и голос:
– Вполне уверена. Ничего особенного не делала. За уборку взялась. За наведение чистоты.
Внизу. Огонь Жизни. Шуршание крыльев. Летучая мышь исчезает в зеркалах.
Диана с тоской оборачивается:
– Ощущение такое, что у меня из-за тебя выросли антенны, и теперь я слышу то, чего раньше не слышала.
– И это означает?
– Что тебе известно кое-что, чего я не знаю?
– Мне известна уйма вещей, которых ты не знаешь.
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
– Знать бы, чего я хочу!

Диана ведёт Бутусова вдоль реки. Тепло. Она:
– Небо какое-то английское.
– Какое-какое?
– Тёмно-серое. Сине-серое. Почти «металлик». Очень медленно плывут облака. Уловить их перемещение так же трудно, как и движение часовой стрелки.
– Ты и сама способна писать. У тебя верный глаз и живое воображение. Даже слишком живое.

Они возвращаются домой. Бутусов:
– Как ты сказала? Повтори дословно.
– Вопрос исчерпан, книга закрыта.
– Закрытая книга! Идеальное название. Я должен благодарить тебя.
Диана достаёт из рюкзака ключи и открывает дверь:
– Тебя это так волнует?
– Честно говоря… я в восторге.
Диана вздрагивает. И смотрит на него через плечо.

Громкая музыка. Диана, высунувшаяся в окно. Она не слышит, что входит Бутусов. Он возвышает голос:
– Нельзя ли сделать потише?
Диана делает тише. Бутусов приходит в себя:
– Что это было?
– «Ху».
– Что «угу».?
– «Ху». Рок-группа.
– Знаю я, кто такие «Ху». Я всё-таки не динозавр. Как-то для балета на музыку Пита Тауншенда я…
Диана подводит его к креслу:
– Что-то написал?
– Написал. Назывался опус «Галиматья».
– Боюсь, что никогда о ней не слышала.
– О ней мало кто слышал.
Диана ходит вокруг Бутусова. Словно примериваясь к чему-то. Наконец, садится рядом – на подлокотник. Вздыхает:
– Провалилась?
– С треском. Чистая какофония. /Пауза/. Я не слышу, чтобы ты улыбалась.
– Его же убили, этого Пита.
– Убили?
– Какой-то фанат. Об этом сообщали все газеты на первых полосах.
– Я не вижу первых полос.
– Хочешь я буду их тебе читать?
Диана срывается с места. Выбегает на улицу. Покупает на углу газеты.

Звучит «Анкаракарачи» / «Оле-Лукойе», «Запара».
Уже полночь.
Бутусов сидит у камина. Стакан в руке. Лёд в стакане. Он подкладывает полено в камин. Диана читает газету молча. Он «видит». Её ноги. Левая закинута на правую. Её коленка. Юбка. Обе руки, держащие развёрнутую газету.
Она /не думая, какой вопрос задаёт/:
– Слушай, ты это читал?
– Да. Читал.
– Ужас. Спид у Тони Блэра! А принцессу Диану видели в Бутане, кстати. А Виктора Цоя – в Японии.
– Ты морочишь мне голову? Это же белиберда.
Бутусов пьёт. Напряжённо ждёт. Не дойдёт ли до неё вдруг то, что он сказал раньше. Но ничего не происходит. И он повторяет:
– Да… читал.
Диана этого просто не слышит.
– Диана, я тебе что-то сказал.
– Прости. /Откладывает газету/. Что ты сказал?
– Я сказал, я сказал, что я это читал.
Он представляет: как бросает стакан о стену. Пугает Диану. Хватает её. Трясёт, пока она не начинает плакать.
Они всё ещё сидят у камина. Бутусов точно помнит конец разговора.
– Ты это читал?
– Да, читал.
– Нет, как такое возможно? /Она имеет в виду Тони Блэра/.
– Диана, я что-то сказал.
– Прости. Что ты сказал?
– Я сказал, что я это читал.
– Да, пойдём спать.

Бутусов спускается по лестнице. На ступеньке – книга, «Бесы» Достоевского. О которую он спотыкается.
– Что за чёрт?!
Он мог убиться насмерть.
Открывается входная дверь. Это Диана с пакетами. Бутусов /угрожающе/:
– Я чуть не полетел с лестницы. Под ногами валялась книга.
– Диана/с плохо скрываемым злорадством/:
– Никак не думала, что ты будешь против моей книги.
– Я очень даже против падения с лестницы.
Бутусов приближается к Диане. Медленно и тяжело. За ней открытая дверь. Она держит в руках пакеты. Она:
– Это глупо. Я привыкла бросать на полу книги. Я не подумала.
Бутусов безошибочно опускает руки ей на плечи и шепчет:
– Это очень глупо. Есть какой-то бес…
Она выпускает из рук пакеты. Она имитирует испуг. Снимает его руки со своих плеч. И закрывает дверь.

Бутусов лежит на диване:
– А какая горгулья на меня смахивает?
Диана листает книгу по искусству:
– Вот, из Бодлианской библиотеки, дух камня или лапид. Нет, не подойдёт. Он улыбается. Вот ещё, очень странное создание: это чудище не поддаётся истолкованию.
– Прямо как Майкл Джексон.
– Ты знаешь про Майкла Джексона?
– Кто ж про него не знает?
– Но с ним ты не знаком?
– Нет. Не отвлекайся. Эта горгулья не годится для книги?
– Есть ещё аллигатор и чудище в человеческом облике – они симбиотически сцепились, ухватив друг друга за язык.
– Увлекательный сюжет. Ты хочешь сообщить мне какую-то мысль?
– Номер пять. Из группы горгулий-добродетелей. Не то… ага, вот эта, называется «Разврат».
– Хватит забавляться.
Бутусов со своим подозрением.

Диана бессмысленно перемещает стрелку по экрану компьютера:
– Создать новый файл?
– Да. Это новое направление в книге.
– Диана /загадочно/:
– Хорошо. Я назову просто – «Последствия». Кстати, тут тавтология. Хотя, наверное, в литературные критики я не гожусь.
– Ты права.
– Ну спасибо.
– В литературные критики ты не годишься. И вообще, ты забываешься! Я не собираюсь слушать поучения о стилистических нюансах. Я буду повторять, а ты набирать столько, сколько я посчитаю нужным.
Диана /вспылив и не пытаясь сдержаться/:
– Знаешь, твоя привычка к самоиронии становится назойливой! Лучше бы ты ныл!
– Пиши: писатель способен лгать. И, конечно, очень трудно вообразить, чтобы компаньон, о котором я говорил выше, намеренно решил лгать. Есть какой-то бес, и бес этот не терпит никакой игры, кроме своей собственной /Диана прекращает печатать, просто слушает, глядя на клавиатуру/, он делает нашу игру своей, и мы – это кровь и жизнь, а никакая не роль, мы плоть, которая умирает, и дух, который слеп во веки веков, аминь… Диана.
Она смотрит на него в упор:
– Знаешь, Вячеслав, иногда ты действуешь удивительно топорно.
– А ты очень грубый противник. Кто ты, Диана?
– Кто я?! /Соскакивает со стула/. Ну, наконец! Я целый месяц ждала этого вопроса.
– Ты кто-то, кого я знаю? Дольше, чем месяц?
– Да, Вячеслав. Этот мир тесен, особенно когда утратишь глаза.
– Ты можешь рассказать, что я сделал.
Диана смеётся. Склоняется над ним:
– Какого хрена ты так выпендриваешься? Бестолковый идол, в глухоте и немоте упорствующий!
– Тебе непременно надо прибегать к подобным выражениям?
– Ты сказал мне, что я забываюсь. Нет, Вячеслав. Я помню всё прекрасно. Я помню себя в тринадцать лет. А ты меня в этом возрасте случайно не помнишь? Итак, мне было тринадцать. Обыкновенная школьница. Нет, неправда, не совсем обыкновенная. Помнишь, солнечный день, бульвар, девочка, как тебя зовут?..

Видно, дьявол тебя целовал
В красный рот, тихо плавясь от зноя,
И лица беспокойный овал
Гладил бархатной тёмной рукою.

       Диана берёт руку Бутусова. И прижимает её к своей щеке.

Если можешь, беги, рассекая круги,
Только чувствуй себя обречённой.
Стоит солнцу зайти – вот и я
Стану вмиг фиолетово-чёрным.

Диана:
– У тебя тогда было лицо, как у Князя Невидимки. И я спросила: кто ты? Когда пришло время. Услышала, как в моей душе шепчет твоя мысль. И ты взял меня с собой в другие миры: ведь эта вечность без тебя – обширный храм без божества, как сказал поэт.

Да, сегодня позволено всё,
Что крушишь себя так увлечённо?
Видишь, я над тобою кружу,
Это я фиолетово-черный.

       Диана. Делает круг около Бутусова. Солнце, продолжающее путь.

Нет, не хватит, ещё и ещё,
Нет, не хватит, ведь было такое.
Он лица беспокойный овал
Гладил бархатной тёмной…

Она останавливается напротив Бутусова. Спокойно и зловеще-добродушно продолжает:
– А потом ты записал этот свой альбом. Большой, огромный успех. Даже фильм сняли. Фестивали и так далее. Во мне ты больше не нуждался. /Садится к нему на колени/. Ты был известен, ты был на виду. А я встретила одного парня – ничего особенного, не важно… Я сменила имя. Я же творила себя заново. В те времена я знать не знала, что когда-нибудь /встаёт/ буду стоять над тобой, как сейчас. Тебе нечего сказать? Да, такая история тебя не привлекает. Может, отдаёт Ирвином Уэлшем и иже с ним? Видишь ли /запускает пальцы в его волосы/, ты меня забыл, но я тебя никогда не забывала. Мне было так скучно. Я думала, ТЫ поведёшь меня в области духов света и огня, чьи чувства в миллион раз утончённее моих. Или во вселенные, где, кроме прошлого, настоящего и будущего, окажется нечто четвёртое. А ты во всей беспредельности бытия не нашёл ничего лучшего, чем показать фейерверк /она немного задыхается/ да…
– …Блуд цветов – зрелище, от которого тебя тошнит.
– Во-о-от! Сначала ты ослеп, а потом растерял последние глаза. Результат: душа твоя – чёрный лист! /Пауза. Она закрывает глаза, сдавливает виски ладонями/. Но я тебя никогда не забывала. Я слышала твои песни. Читала интервью. Посмотрела фильм. Сходила на несколько концертов. Я превратилась в невидимого соглядатая. Я следила за тобой даже при помощи своих способностей проникать в твой внутренний мир. А знаешь, почему я могу это делать?.. Нет, ты никогда не думал обо мне и не замечал. Но куда бы ты ни шёл, я следила за тобой. Невидимая, я всегда была рядом. И в один прекрасный день – бац! – ты исчез с экранов и первых полос. Думаешь, я была вне себя от счастья? Нет. Впрочем, вскоре мне повезло.
– Что ты хочешь сделать со мной?
Бутусов хватает Диану за руку. Крепко держит.
– Уже сделала! Как с бесами по сию пору поступали? Идею мне подал тот парень. Что если обучить ничего не подозревающих иностранцев искусственно созданному языку, сказав им, что это русский? Люди станут болтать на этом не существующем языке, где только можно, похваляясь своими знаниями. Я умираю со смеху. Ведь и твоя книга – чистая хохма. Эта книга – чудо-юдо, бред, такой же урод, как и ты сам, как тот бесовской образ, биркой которого ты обозначил свою душу. Хотя бы этот мнимый символизм не существующей статуи принцессы… Уж я очень постаралась! Скоро этого монстра увидит вся страна, они будут читать, им же важно имя – nomen est omen! И вот тогда я… Почему ты не убедишь себя, что тебе снится страшный сон? Помнишь, ты мне всегда говорил: «Просто убеди себя, ангелочек, что тебе снится страшный сон». Я оставлю тебя здесь, одного, в тишине и ТЕМНОТЕ…
Диана вырывает из его руки свою. Бутусов ищет эту руку:
– Нет. Не покидай меня. Не надо. Или…
Она сбивает с него очки. Наступает на них. Зловеще выговаривает:
– Зачем тебе в аду тёмные очки? Устранить тебя – вот мой план! Гудбай!
– Не покидай меня – или бери с собой, или… останься здесь.
Диана/насмешливо/:
– Даже если ты чистый бес?!
В сгущающейся тьме. Она без сомнений. Увлекает Бутусова за собой, дразня руками. А потом медленно чертит на полу белый круг. Бутусову кажется, что его раскручивают против часовой стрелки. Он падает на колени. В полной темноте.
Зеркала. В их глубинах нежно и мягко просвечивает Огонь Жизни.
Тишина. Бутусов слышит. За окнами. Под ветром мечутся ночные жуки. У них – тяжёлые кованые крылья. Тянущие его за собой.
Чьи-то безумные движения. Рождают неведомый звук. Танец.
Из тьмы. Из зеркал. Выплывает Диана. Её глаза обозначены капельками золотистой ртути. Мелькание её глаз. Её рук. Лица. Талии. Огненных искр её одежд. Она кружит вокруг Бутусова. Против часовой стрелки.

Я не упырь, я только ворон,
Влюблённый в атмосферу ворон.

Ритм бьёт её тело. Как шаман в бубен. Будто неведомая сила играет ею.

А я скольжу в восходящих потоках невольно,
Запары внизу посылают мне импульсы боли.

Сущность Дианы троится. Сквозь них сочится Огонь Жизни.
Тёплый пепел. Осыпает Бутусова.
Он впадает в испуг. Она – в восторг.

Я вижу запары внизу, но им не достать нас,
Ты знаешь, порой я грущу, но им не достать нас.

Диана становится светом. Без слова, без крика, без смеха. Заполняет Бутусова. Вливается внутрь тёплым сиянием. Ему кажется – он выгорает изнутри.

Охотники за серебром заплутали в тумане.
И кошки здесь любят птиц, но как-то странно.

Бутусов. Кричит – словно чёрная птица. В одеждах, покрытых золой.
И вдруг – показав Бутусову глаза. Диана исчезает за сиянием. На которое почти невозможно смотреть. Бес выходит в эту открытую дверь.

Любовь моя, как мне сказать тебе,
Как рассказать тебе, что нам пора.
Слышишь, зовёт вольное небо нас,
Вольное небо, слышишь, зовёт.

Тело Дианы упадает. Рядом с Бутусовым. Он зовёт. Без надежды, без страха. Но голос звучит, как чужой.
С чёрного листа стремительно исчезают следы текста.
Страшная боль в голове Бутусова.

Чистый бес.